– Открывай! – закладывая грамоту в расходную книгу, распорядился в сторону стрельцов Борис. – За воротами направо, и за келейный корпус правьте. Там дорога копытами натоптана, не ошибетесь.
Стража громыхнула засовами, створки поползли в сторону.
– Ну, милостив Карачун оказался, добрались, – скинув шапку, размашисто перекрестился рыжебородый. – Хороший день, боярин, как полагаешь?
– Пока нравится, боярин, – согласился Борис, поскольку обращались к нему. – А что, в пути напасти случались?
– В пургу попали нежданную, – насадил лисий треух обратно на голову старший обоза. – С головой замело, хочешь – верь, хочешь – нет. Аккурат через поля шли. Все вокруг бело, все ровно, насколько глаз хватает. Ни дров, ни сена, ни воды. Куда править – неведомо. Помыслили, все, настал нам карачун полный. Заблудились.
– И как выбрались?
– Наугад пошли. Хоть согреться, покуда силы есть. Опосля Неждан дым заметил. Под него повернули, да вскорости к деревне вышли. Пока отогрелись да лошадей откормили, ужо и развиднелось. Неждан, сие брат мой младший. Другой Третьяк именем. Меня же люди Малютой кличут. Из рода Скуратовых мы, которые Бельские.
Двое боярских детей, пропускающих обоз вперед себя, приветственно подняли руки в заячьих меховых рукавицах.
– Меня можно Борисом Федоровичем звать, – спокойно ответил паренек.
Боре не очень нравилось показное радушие и словоохотливость поставщиков товара. Нередко она скрывала недостачу или порчу, от каковой купцы и пытались всячески отвлечь внимание стряпчего.
– Я смотрю, молод ты зело, Борис Федорович, а уже при дворе царском служишь, – подмигнул ему боярский сын Малюта. – Как же тебе так повезло?
– Я не служу. Я помогаю, – проявил скромность паренек и прошел в ворота.
К его удовольствию, никаких недостач или порчи в привезенной рыбе не нашлось. Помялась в дороге немного, кое-какие тушки поломались – но стоило Боре указать на них пальцем, как рыжебородый боярин тут же бросил на замену отдельно лежащих щук, и стряпчий согласно кивнул:
– Принято! Грамоту я в конторе подпишу. На улице чернила мерзнут.
– За доброту, за хлопоты… – многозначительно стрельнул глазами на осетров Малюта. – Иные приказчики всю душу вынут. А ты, боярин, смотрю, честный. Мзды не вымогаешь. Возьми за просто так, от души.
Подобные подарки Бориса тоже беспокоили, ибо за ними неизменно следовали некие просьбы или посулы, и потому стряпчий достаточно сурово ответил:
– По описи в погреб царский определю, сейчас укажу, куда выгрузить.
– Как скажешь, боярин, – не стал спорить мужчина.
Теперь внешне все выглядело вполне благопристойно: стряпчий взял дорогую рыбу – рубля на три самое меньшее – не себе, а принял в царское хранилище. А то, что в описи будет указано «дву осетр от Малюты на хранение», кто же из посторонних сие узнает?
– Полный месяц добирались, Борис Федорович, – поспешая за пареньком, посетовал Малюта. – Утомились, намерзлись, запылилися. Нам бы баньку принять да хоть несколько деньков отлежаться.
«Вот и всплыли осетры «благодарности», часа не прошло», – усмехнулся про себя Борис и развернулся, вскинул руку:
– Видите навес меж воротами и амбарами? Распрягите лошадей и туда поставьте. Токмо холопов своих определите, дабы за ними присматривали! Воду и сено можете брать невозбранно, я разберусь. Место для отдыха найду, баню устрою.
– Ага… – Рыжебородый показал своим спутникам большие пальцы. Похоже, он решил, что заключил отличную сделку. Пара рыбешек, и без того заложенных на вынужденную мзду, на глазах превращались в несколько дней дармового отдыха при царском дворе.
Борису же сие никаких хлопот не стоило, ибо людские горницы в слободе имелись обширные, народу в них ночевало много. Десятком больше, десятком меньше – никто ничего и не заметит. Точно так же и с банями. Дворни много, мыться нужно всем – топились постоянно. На десяток незнакомых гостей никто и внимания не обратит. С сеном же Годунов разберется, когда недельный расход считать станет.
– Так, может, и ты с нами попаришься, Борис Федорович? – неожиданно предложил Малюта. – Посидим, погреемся. Меда хмельного выпьем, поболтаем. Я угощаю! Дюже интересно, какова она, жизнь царская? Когда еще нас ко двору занесет?! Я вот сам четверть века на службе, ан государя еще ни разу даже глазом не видел. А ты, мыслю, каждый день по сто раз ему кланяешься?
– Не каждый, – покачал головой паренек, уже подходя к келейному корпусу. – Здесь обождите. Сейчас записи внесу и с грамотой вернусь.
Таскаться в баню с незнакомыми боярскими детьми ему ничуть не хотелось, и Борис полагал отговориться делами. Хотя доброжелательные и честные гости ему нравились. И поговорить тоже было бы интересно. Ведь они, в отличие от сироты, были настоящими, бывалыми боярами, много раз ходившими на службу, познавшими настоящую войну. Может статься, даже кровь свою за державу русскую проливали! Не то что он – стряпчий…
В конторе Борис вместо уголька на бересте внес полученный товар чернилами в разрядную книгу, сверил вес и приход, подписал урядную грамоту, спустился на улицу, направился к настороженно сбившимся братьям. Похоже, в своих овчинных тулупах приезжие ощущали себя неловко. Ведь помимо опоясанных саблями монахов вокруг ходили бояре и княгини, все в дорогих мехах и золоте. А тут…
И тут стряпчий увидел несущуюся со всех ног сестру:
– Борька, прячь! – Она врезалась брату в грудь, распахнула зипун, нырнула под него и замерла.
Бегущий следом мальчишка свернул к Малюте, шмыгнул в широкий запах тулупа, сдвинул за своей спиной его полы.
Годунов, обняв сестру, сделал пару шагов вперед, почти вплотную подойдя к братьям Скуратовым. Неждан и Третьяк тоже приблизились, окончательно скрывая детей от посторонних глаз.
– Значит, так, бояре, – нарочито громко поведал Борис. – Сейчас я вас в казенную избу провожу, там вы по грамоте своей серебро получите. Опосля баню покажу. Ныне она, вестимо, топится. Холопы воду носят. Самый жар там к закату будет, так что лучше не спешить…
Позади с громким топотом пронеслись двое мужчин. Кто именно – Борис за спиной не увидел. Чуть позднее величаво прошуршали тяжелые юбки, повеяло ароматом лаванды. Наступила тишина.
Тулуп Малюты зашевелился, на свет появился длинноносый голубоглазый паренек лет десяти в округлой собольей шапке и шубчонке с рысьей подбивкой. Вытянул шею. Потом толкнул зипун:
– Вылазь, Иришка! Они к реке побежали. Айда на северную стену, с горки кататься! – Мальчик полностью выбрался на свободу и хлопнул Малюту ладонью по груди. – Благодарю за службу, боярин! Не забуду!
Девочка тоже вылезла из укрытия, и дети, взявшись за руки, убежали.
– Э-э-э… – вопросительно глядя на Борю, почесал и без того всклокоченную бороду боярин Скуратов.
– Сестренка моя с царевичем опять с уроков сбежали, – объяснил стряпчий Годунов. – Через полчаса-час их поймают и обратно в горницу к учителям отправят.
– С кем?! – внезапно как-то по-птичьему пискнул Малюта.
– С царевичем, – повторил Борис.
– Это я сейчас в своем тулупе царского сына обнимал?! – сглотнул Скуратов и сгреб бороду в пятерню.
– Сына государя нашего Иоанна Васильевича обнимал, – уточнил Боря. – Федора свет Ивановича.
Стряпчий Годунов посмотрел на ошарашенные лица гостей и от всей души расхохотался. И вдруг решился:
– А и ладно! Уговорили, служивые. Пойду я с вами ныне, попарюсь. Почему бы и нет?
* * *
Всю долгую студеную зиму весь снег с дорожек обширной Александровской слободы слуги свозили к угловой башне северной стены, и к февралю высота сугроба сравнялась с высотой самого укрепления. Разве способен был русский человек устоять супротив этакого соблазна? И хотя игумен Александровской обители, он же государь всея Руси, сие греховно-веселое баловство всячески порицал – с образовавшейся горки катались почти все. Монахи-опричники – в подпитии, когда государь пребывал в отъезде. Холопы – ввечеру, когда от службы отпускали, девки и добры молодцы, что схиму не приняли, – на прогулках да под настроение. Дети же – при каждой возможности.