Жак спросил ее:

— Ты скоро вернешься?

— Если вернусь, то скоро.

— Значит, может случиться, что ты останешься там?

— А вдруг мама надолго выйдет из строя, я же не могу бросить отца!

Жак был расстроен, но всячески старался утешить Жаклину.

— Сегодня вечером зайдешь за мной в гостиницу и понесешь мой чемодан, — сказала Жаклина, когда он предложил ей свои услуги.

После работы Жак поехал на вокзал Аустерлиц и взял Жаклине билет на ночной поезд. Возвращаясь домой, он и встретил Лору. За Жаклиной он должен был зайти ровно через час, и решил повторить тот путь, который они проделали во время их первого свидания; Жак постоял на мосту Ар, сожалея, что не высказал своих чувств в тот вечер, когда они, поглощенные своим счастьем, обнимались здесь, не думая о завтрашнем дне.

Что же он сулит им? Завтра они собирались провести вместе весь день. Жак уговорил Жюля поменяться с ним выходным и условился с Жаклиной поехать в Версаль, где она еще ни разу не была. Утром они осмотрели бы дворец, потом пообедали бы на террасе в ресторане… Днем погуляли бы по королевскому саду — сейчас, наверное, уже цветет сирень… А вечером он мог благодаря переводу от отца повести ее опять в ресторан, пойти с нею в театр… Сколько радостей он ждал от этого дня, и вот теперь из-за ее отъезда все рухнуло и, возможно, навсегда…

В коридоре гостиницы Жака окликнула какая-то пожилая дама:

— Вы к кому?

— Я пришел за вещами мадмуазель Жаклины Леру.

— Седьмой этаж налево, в глубине. Она вас ждет.

Он отдышался, прежде чем постучаться.

— Кто там? — спросила Жаклина.

— Я, Жак.

— Минутку, — и она тут же открыла ему дверь. Она была в юбке и белой блузке. Волосы у нее были гладко причесаны.

Они нежно поцеловались.

— Подожди, я тебя вымазала губной помадой.

Жаклина крошечным носовым платочком вытерла ему рот, и они уселись рядышком на край кровати. Жаклина взяла его руку.

— Послушай, как у меня бьется сердце…

Он крепко прижал ее к себе, и они опять поцеловались. Она тихонько отстранила его.

— Не сейчас, Жак. Позже, я даю тебе слово…

У нее покраснели веки. Она принялась собирать оставшиеся мелочи. Картонный чемодан, аккуратно уложенный, но набитый до предела, стоял открытым на стуле. Жак закурил и оглядел комнату. Не больше его комнатушки, мансардное окно выходит во двор, Жаклина подвесила на окно два горшка с комнатными растениями.

— Они цветут?

— Нет, солнца не бывает. Но они и так хороши, правда? Хозяйка обещала поливать их.

— Значит, ты думаешь вернуться?

— Во всяком случае, очень хочу.

Жак заметил свой портрет. Он был вставлен в рамку и стоял на ночном столике, у изголовья железной кровати.

— Это я возьму с собой, — сказала Жаклина, кладя фотографию в сумку. Она осмотрела шкаф и все ящики, чтобы ничего не забыть, сложила мохнатое полотенце, висевшее рядом с туалетным столиком, постелила на кровать покрывало, взяла с камина полуувядший букетик фиалок и тоже положила его в сумку. Тот самый букетик, который подарил ей Жак…

— Мы поедем в такси, — сказал Жак, после двух неудачных попыток закрыв наконец чемодан.

— Но это дорого.

Жаклина зашла в контору гостиницы и расплатилась за комнату. В машине она спросила:

— Сколько я тебе должна?

— За что?

— За билет.

— Ничего. Я тебе дарю его.

Жаклина запротестовала было, но Жак сказал:

— Эти деньги предназначены были на завтрашний день.

Он не сказал ей, что взял билет в мягком вагоне. Она узнала об этом только на перроне, когда проводник с большой предупредительностью провел ее в купе.

— Мадам, ваша полка верхняя. Я вас разбужу, когда будем подъезжать к Бордо. У вас еще много времени, поезд отходит через сорок пять минут.

— Он меня принял за твою жену, — сказала Жаклина, когда они с Жаком вышли из вагона.

— Ну и что ж? — и Жак сжал ее руку.

Жаклина отвела глаза.

— Слушай, ты разорился на меня?

— Зато меньше устанешь в дороге.

— А ты ездил когда-нибудь в спальных вагонах?

— Иногда.

— Там очень удобно. Ты видел, дается подушечка, одеяло… А лесенку заметил? Сперва я не поняла, на что она, а потом, когда проводник сказал, что мое место наверху, догадалась. Послушай, а подо мной будут пассажиры?

— Да, купе на шесть человек.

— Ты думаешь, будут все шестеро?

— Да, билеты были проданы.

— Тем лучше.

— Почему?

— Мне бы не хотелось оказаться вдвоем с каким-нибудь незнакомым человеком. Вот с тобой — другое дело.

Жак повел ее в буфет. За соседний столик сели два молодых матроса. Они поставили на пол два огромных мешка и загородили проход. У стойки солдат в красном берете парашютиста пил вино с какой-то девушкой.

— Что, ребята, отправляетесь громить вьетнамцев? — обратился он к матросам.

— Нет, мы на побывку, — ответил один из них. — Еще сто тридцать два дня — и мы свободны.

Солдат усмехнулся.

— Ничего не известно, может, еще встретимся с вами в Индокитае.

— А ты, видно, не насытился, остался на сверхсрочную?

Парашютисту явно хотелось затеять драку, но, видимо, испугавшись решительного вида моряков, он пожал плечами и обратился к официанту, который наливал ему вино:

— Вот дураки, хотят, чтобы им набили морду.

Официант ничего не ответил.

В зале ожидания царило оживление, как всегда перед отходом дальних поездов. Обычная вокзальная толпа, которая во всем мире ведет себя одинаково, повторяет одни и те же движения, задает одни и те же вопросы: «Это поезд на Байонну, это точно?» — «Да, мадам, это поезд на Байонну, только садитесь в передние вагоны». — «Он уходит в одиннадцать часов?» — «Да, мадам, вы же видите надпись на табличке. Вы пошли не к тем вагонам, я же вам сказал, что надо сесть в один из головных, в самом начале поезда».

Предусмотрительные пассажиры, приехавшие за час до отхода поезда, заставили перрон чемоданами, и, когда к платформе подходит поезд, контролер кричит им: «Не садитесь, подождите, поезд еще не остановился!»

Прибывшие в последнюю минуту бегают от одного окошечка к другому, суетятся, толкаются, сшибают всех с ног, и кассирша кричит им вслед:

— Мсье, вы забыли взять сдачу! Мадам, ваш пакет!

Люди, привыкшие к поездкам, спокойно прогуливаются у киосков, поджидают продавщицу подушек. Методичные пассажиры стоят и списывают расписание. Рассеянные садятся не в свой поезд. Дети веселятся и играют, будто они на ярмарочной площади, в то время как их мать сторожит вещи, а отец стоит в очереди у окошечка. Здесь старики, навестившие детей и возвращающиеся к себе в провинцию; солдаты, едущие в отпуск или обратно в часть; девушка, впервые пускающаяся в путь одна; делец, который проводит половину жизни в поезде… Огромная толпа людей, одни грустные, другие веселые — безразличных почти нет…

Жак не решался затрагивать вопрос о матери Жаклины и не знал, о чем говорить.

— Скоро отправление, — сказала Жаклина.

— Уже?

Они еще постояли у вагона.

— Надеюсь, что все образуется, Жаклина. Ты мне напишешь?

— Напишу, но боюсь…

— Ты думаешь, она серьезно больна?

— Боюсь тебя потерять, Жак.

Громкоговоритель проверещал: «Пассажиров, отъезжающих в Орлеан… Тур… Пуатье… Ангулем… Бордо… прошу занять места…»

— Подожди еще немножко.

Жак схватил Жаклину за плечи и, глядя ей в глаза, сказал:

— Можешь считать меня идиотом, но я тебя люблю, люблю до безумия.

Жаклина повисла у него на шее.

— Эй, голубки, хватит ворковать! — крикнул им какой-то железнодорожник.

Она поднялась в вагон. В коридоре было так тесно, что она добралась до окошка, когда поезд уже тронулся.

Жак бежал по перрону… Вскоре он отстал и остановился.

— Пиши мне и скорее возвращайся! — кричал он Жаклине.

— Обещаю.

— Через два месяца отпуск…

Она ему послала последний воздушный поцелуй и прошла в свое купе. Жаклина обрадовалась, увидев на полке напротив себя молодую женщину, которая читала журнал.