Окно маминой спальни выходило во второй, то есть дальний, тупиковый, дворик, в котором, как я уже упомянул, было много старой мебели. И было это окно летом раскрыто нараспашку, и на нём метка от комаров. Бомжи восседали-возлежали в этом дворе на старой мебели не под нашими окнами, а много в стороне, вправо, в тупике. И если они там разговаривали между собой в полный голос, то сидя у окна спальни, нам было отчётливо слышно каждое их слово. Что было неприятно нам, особенно их мат, просто грубые слова и ругательства, их кашель и харчки-плевки. Но именно хорошая слышимость, о которой не знали бомжи, спасла нас от...
Вечером того же воскресного дня, когда милиция заставила бомжей убрать гору макулатуры из-за входной двери, маму заинтересовало, как будут (наверняка) обсуждать это событие наши бомжи. И она стала внимательно слушать их разговор. Она боялась пропустить хоть одно слово и поэтому не позвала меня к себе, а явилась ко мне сама, когда ей всё стало ясно:
- Я сейчас слушала, о чём говорят бомжи в глухом дворе. Они с завистью говорят, что у них ничего нет, а у нас отдельная квартира, и розы круглый год цветут в окнах. Они считают, что это мы вызвали милицию. Наверное, потому, что ты вышел во двор, поздоровался с ментом и попросил его заставить бомжей убрать гору макулатуры из-за двери на помойку. Из-за этого они решили, что мы мешаем им жить здесь, и поэтому им следует нас убить. Ты слышишь? Они решили нас убить! Всё из-за того, что ты вышел во двор! Я слышала выражения: "надо ножичком в спину", "ломиком", "и старую надо" - это про меня, "и по маленькой пройтись" - это про Улю, в общем, им надо всех нас убить! Они это уже решили!
- Я завтра же после работы пойду в милицию и расскажу об этом, - ответил я маме. - И пожалуйста, мама, не вините меня: не выйти во двор я не мог. Нам же надо меняться! А с этой кучей макулатуры мы никогда не нашли бы желающих на нашу Кристину. Вы же сами это прекрасно знаете! И с засильем бомжей пора кончать. Ведь так жить нельзя!
Утром понедельника я быстро, впрочем, как обычно, вышел из дома на работу. Прошёл через двор без приключений. А после работы зашёл в отдел милиции. Дежурный, сидевший за стеклом, долго не обращал на меня внимания, а вёл разговор, показавшийся мне пустым по содержанию трёпом, с другими рядом с ним находящимися милиционерами. А я всё стою перед окошком. Стою и жду. Наконец-то дежурный мент (своим невниманием ко мне он доказал, что он не милиционер, а мент) соизволил обратиться ко мне, типа: что у тебя? Я вкратце объяснил ему, что обосновавшиеся в нашем доме бомжи решили убить нас, на что дежурный мент ответил мне:
- А может, это тебе только кажется, что они решили убить тебя? - спрашивая, дежурный мент тыкал мне, что было мне неприятно.
- Да нет же, повторяю, что мы это слышали сами.
- Ну кто ты такой, чтобы тебя убивать?
- Как кто? Я жилец дома, мы жильцы дома, а бомжи мешают нам жить. И вот они решили нам отомстить за то, что это мы якобы вызвали милицию. Сколько можно повторять?!
- Нет, охрану вам мы не можем предоставить. Потому что кто вы такие? Чтоб предоставлять вам охрану. Думаете, у нас полно сотрудников, чтобы каждого охранять?
- Но если бы вы поставили прослушивающие устройства во дворе, то вы бы получили доказательство, что я говорю правду, - высказался я, полагая, что в XXI веке "жучки" недорогие и легки в установке.
- А я ещё раз повторяю, кто ты и твоя семья такие, чтобы устанавливать прослушку?
- Да что вы заладили: "кто ты такой?" да "кто вы такие?" Мы граждане! А вы - милиция! Вы - стражи порядка! Вы должны охранять общественный порядок! - произнёс я с напором на слова "должны" и "охранять".
- Не надо указывать тут мне, чего мы должны! Вот будет труп, будет и уголовное дело. И приедем тогда. Всё, я всё сказал.
Я пошёл домой невесёлый. На улице Маяковского в районе нашего дома я нашёл собаковладельца, выгуливающего на поводке своего грозного вида любимца, и попросил его проводить меня через двор до парадной. Собачий эскорт оказался нелишним: мы проследовали мимо бомжей во дворе, молча смотрящих на нас глазами полными злости.
- Слава Богу, вернулся! - открыла мне мать входную дверь квартиры с этими словами, как только я поднялся на свой этаж (она смотрела в окно, ожидая моего прихода с работы. Сквозь кусты роз в окне она совсем была незаметна со двора). - А ты видел, что приготовили они для тебя во дворе? Иди взгляни на двор! Вон там под водосточной трубой напротив. Видишь?
- Камень! - воскликнул я, увидев крупный булыжник.
- Ага. Особого ума не надо, чтобы связать их вчерашнее решение покончить с нами с появлением сегодня во дворе этого камня... Ну как, был в милиции?
- Да. Менты отказались помочь нам, - и я пересказал матери свой диалог с дежурным ментом.
В этот вечер понедельника моя мама уже специально долго сидела в своей спальне, чтобы не пропустить разговора бомжей о нас, и всё время курила.
Я не стал вместе с ней сидеть и подслушивать в ожидании начала обсуждения нашего убийства, ведь кто его знает, сколько придётся этого ждать. Но разговор бомжей состоялся, мама опять не позвала меня послушать его, а только после него пришла ко мне в комнату и сообщила, что сейчас бомжи снова муссировали решённый ими вчера вопрос о нас, и, что ничего нового, в принципе, она не услышала.
- И ведь мне и в магазин не выйти, я же передвигаюсь медленно, - завершила она свою речь.
- Значит, мне завтра после работы снова придётся идти в милицию. Может, на этот раз смогу убедить их прийти нам на помощь. Может, будет другой, более толковый, дежурный. А что ещё остаётся?.. А в магазин я зайду после работы. Вы скажете, что купить, - вот так на "Вы" к матери я закончил свою речь.
Вторник. Утром быстро пересекаю двор без приключений... вечером после работы захожу в отдел милиции. Дежурный за стеклом другой. На этот раз он занят разговором с другим посетителем. Наконец, освободившись, он меня спрашивает:
- Что у Вас?
И это обращение ко мне на "Вы" меня обнадёживает. Я излагаю свою ситуацию, требующую по моему мнению немедленного вмешательства милиции, и про камень говорю.
Что именно отвечал мне этот вторничный дежурный по отделу мент, я не помню. Кроме высказанного им предположения:
- Может, это всего лишь мания преследования? Просто навязчивая идея у Вас?
Вот так: придёшь за помощью к родной милиции, а она тебя оскорбляет намёками на то, что ты псих, лишь бы ничего не делать! А в остальном, могу утверждать, что большой разницы между вчерашним моим разговором с дежурным и сегодняшним не было ни в смысле моих и дежурного высказываний, ни в результате разговора: я покинул отдел милиции опять без обещания ментов нам помочь.
Зашёл по дороге домой в несколько продуктовых магазинов. Вчерашним же способом, то есть благодаря грозного вида собаке, попал домой. Мать также как и вчера открыла входную дверь квартиры - дождалась меня. Я ей сказал, что в милиции у меня сегодня было всё так же, как и вчера, то есть никак. Мать же мне поведала, что в ожидании меня у окна она видела и слышала, как пришедший во двор бомж, завидев сидящих на ступеньках парадной своих собратьев по несчастью, ещё на расстоянии от них в полдвора громко на весь двор спрашивает их:
- Ну как? Убили уже?
Это, типа, вместо привета или вопроса "Как дела?"! То есть что на уме, то и на языке.
Вечером вторника мать снова будет сидеть у окна своей спальни сначала ожидая, а затем прослушивая разговор бомжей о нас и об их планах против нас. Бомжи решили караулить меня или мою мать с Улей с наблюдательных пунктов окон на чёрных лестницах, симметрично расположенных по сторонам парадной...
В среду я после работы почему-то в милицию не пошёл. Пришёл домой опять с помощью собаковладельцев. Вот уже среда, и я сделал вывод, что по утрам бомжам не удаётся меня перехватить по причине их сна в это время. Вечером этого дня мать уже не садилась к окну своей спальни, типа, итак, всё ясно, но очутившись в ней по какой-то надобности услышала высказывание бомжа о необходимости стояния кого-нибудь из них на шухере при входе с переулка в подворотню. Также среда мне памятна тем, что кроме заседания-возлежания в дальнем дворе в это же самое время бомжи сидели и на ступеньках парадной. И создавалось впечатление, что они специально для нас устроили посиделки на входе, то есть устроили показуху. Ведь таких наглых посиделок они раньше перед парадной не устраивали.