Далее повествование будет вестись от первого лица, так как главный герой наконец-то родился! Случилось это 19 апреля 1971 года.

Я маленький. Очень

К моменту моего рождения что-то случилось в отношениях между моими родителями, или даже чуть раньше. Мама, наверное, была бы рада уйти от папы, в смысле, развестись с ним и выставить его за дверь своей комнаты, но беременность сдерживала её от этого шага. Перспектива же остаться матерью-одиночкой пугала её. Таким образом, беременность была для неё досадной обузой. И она весь срок её течения курила. Курила и курила. Несмотря на замечания отца. Родив меня, она курить не бросила, а продолжала. Кормить меня она забывала, даже не то слово, точнее будет сказать: саботировала. Нянчить меня она также не считала нужным. А ведь я плакал и просил есть!

Отец не выдержал, схватил меня, запеленованного, и убежал на Набережную (далее Адмиралтейская набережная будет называться мной просто Набережной, для удобства и краткости) к своей родне. Но оказалось, что его родне это пришлось не по душе. И тогда бабушка Тоня решила сама наведываться к молодым, чтобы нянчить и кормить-поить меня, то есть она дала моему отцу от ворот поворот со словами примерного содержания: "Я тебе, Валера, сразу говорила, что Эля тебе не пара, но ты был упрям и не послушался матери, теперь пеняй на себя; здесь у нас на Набережной тебе с ребёнком нет места, так что возвращайся к жене, а я буду приходить к вам и нянчиться с Алёшей". Валерию ничего не оставалось, как вернуться со мной к жене.

Моя мама по-прежнему халатно относилась к своим материнским обязанностям. На замечание бабушки Тони, что меня не следует пеленать при открытом окне, ведь на улице холодно, моя мать хладнокровно отвечала, что со мной ничего не случится. То есть моей матери далеко до радистки Кэт (смотри фильм "Семнадцать мгновений весны"), чьи материнские чувства заставили её аж упасть в обморок, когда её психически пытали, распеленовывая её младенца при открытом окне. Прочие замечания бабушки Тони, например, о вреде курения матери здоровью малыша, также игнорировались.

- Упадёт ведь ребёнок из коляски. Когда Алёша встаёт, коляска так раскачивается!

- Не упадёт, - самоуверенно отвечает нерадивая мать.

Упал! И оказался в больнице. Вместе с матерью, поскольку я был ещё очень маленький. Удар пришёлся нижней челюстью об пол. Не помню, естественно, были ли у меня тогда уже зубы, возможно, что молочные и были, но коренные точно из-за этого случая стали расти криво, а не ровно в ряд. Что верхние, что нижние. Положенного срока я в больнице не долежал: мать сбежала со мной из больницы, лишь только мне стало лучше.

Кроме бабушки Тони со мной возились её сестра Соня (тётя Соня) и сестра Елизаветы Фёдоровны (бабушки Лизы) Тамара (бабушка Тома). Когда эти тётушки-бабушки ухаживали за мной, мама сидела на стуле нога на ногу и просто курила. Типа: "Вам нравится - вы и возитесь с ребёнком". Так я не умер в младенчестве. Благодаря добрым родственникам. И слава Богу за это!

А ещё однажды меня Бог миловал, когда бабушка Тома со мною в коляске возвращалась с гуляния: балкон обветшавшего дома упал прямо за её спиной, а не на нас с ней. Наверное, Бог сберёг меня для чего-то, а не просто так, возможно, для великих свершений. Но это моя интерпретация случившегося - имею право так думать! И верить, что Бог есть!

Нас двое!

Я не умер (слава Богу!), и мои родители смирились, что им суждено жить и дальше вместе. В коммуналке на Лесном, в этом сталинском доме, освобождалась вторая комната из трёх (жильцы куда-то из неё девались). Мы имели право занять эту освобождавшуюся комнату, ведь нас было трое, и по метражу не было бы превышения. Но мои родители приняли другое решение, оказавшееся мудрым: не занимать эту комнату, а съехать, обменявшись, в другую коммуналку, ещё более перспективную. Ведь заняв две комнаты, возможно, нам суждено было бы всю жизнь прожить в этих двух комнатах. Нет, так дело не пойдёт!, решили мои родители. У них созрел план. План, как занять отдельную квартиру. Согласно ему моим родителям стоит родить ещё одного ребёнка, и путём обмена на жилплощадь в другой перспективной коммуналке занять её со временем, потому что у них будет двое детей. А ведь был соблазн сейчас же оказаться в двух комнатах из трёх на Лесном! Но был произведён обмен. И мы уехали в комнату в трёхкомнатной коммуналке, где три квартиросъёмщика (как и на Лесном), но скоро должна будет освободиться вторая комната. Надо скорее рожать ещё одного ребёнка - и скоро две комнаты будут наши. А третья ведь тоже в недалёкой перспективе должна будет освободиться, так как жильцы этой комнаты согласно очереди должны будут получить квартиру в новом доме. А очередь в шестидесятых - семидесятых шла. Может быть, не так быстро, как хотелось бы, но она уверенно шла, без сбоев (социализм в те годы процветал!).

Новая комната находилась на тихой Гражданской улице, идущей от канала Грибоедова до канала Грибоедова в том месте, где канал очередной раз изгибается, недалеко от площади Мира (ныне снова Сенной). Ещё пара слов об этой улочке. До революции она называлась Мещанской, это именно на ней жил Родион Романович Раскольников, герой "Преступления и наказания" Достоевского. Но после революции название улицы стало казаться красным властям просто вульгарным, типа: нет мещан, а есть граждане, поэтому-то она и стала называться Гражданской.

Переехали мы на Гражданскую где-то в году семьдесят втором. А в 1973 году у меня родилась сестра Полина. Приблизительно в этом же году или следующем освободилась вторая комната. Мы заняли её, так как теперь нас было четверо. В скором времени съехали жильцы из третьей комнаты. И вот теперь был сделан "ход конём". В роли коня, или, точнее, "паровоза", выступил мой дядя Саша (старший брат Валерия). Он к тому времени будучи коммунистом (в Индию беспартийного профессора не пустили бы) успел стать депутатом Василеостровского районного совета. Он взял моих родителей за руку и провёл их без очереди в комиссию Ленгорисполкома по распределению жилой площади. Войдя в кабинет без стука, он спросил чиновников:

- Товарищи! Вы за социализм?

- Да, - ответили опешившие от такой постановки вопроса чиновники, косясь на его депутатский значок.

- Вы за крепкую счастливую семью в социалистическом обществе?

- Да.

- И за то, что целью социализма является наступление коммунизма?

- Конечно же, мы согласны с этим! А в чём дело, товарищ?

- А дело в том, что при коммунизме каждая советская семья должна жить в отдельной квартире. Так осчастливьте эту семью. Отдайте им освободившуюся комнату, тем более, что у них не будет превышения допустимых норм на человека!

Аргумент дяди Саши про коммунизм был для чиновников убедительным. Так наша семья зажила в отдельной трёхкомнатной квартире. Благодаря рождению моей сестры Полины, то есть стараниям моих родителей, и благодаря дяде Саше.

Дошкольное детство

В детстве я стабильно посещал детский сад (про ясли не помню). Оставался в детском саду и на ночь. Ездил с детским садом летом на дачу. В общем, я был детсадовским. Там я научился общению со сверстниками. Полина же, напротив, была домашним ребёнком. Но это вовсе не означает, что она всё время сидела дома. Дело в том, что бабушка Лиза (напомню: мать моей матери) в начале семидесятых вышла замуж за рабочего одного из ржевских заводов (может быть, того же, на котором работала и она) Юрия Ивановича Ерастова. Он построил себе дом во Всеволожске, район Бернгардовка, и также, как и она, мотался каждый день в Ленинград на электричках работать на Ржевке. У него был взрослый сын с семьёй, и земельный участок вокруг дома был поделён пополам, как и дом, с семьёй сына. Вот на этих даче и участке в три маленькие сотки и прошло дошкольное детство моей сестры Полины, благо, к этому времени бабушка Лиза вышла на пенсию (года рождения её я никогда не знал, а только день). Бабушка взяла фамилию Ерастова. Летом, осенью, весной Ерастовы жили в Бернгардовке у него, а зимой у неё в тёмной комнате в 16,5 квадратных метров на "Чернышевской", а именно, на Сапёрном переулке в доме номер 6.