— Ты, правда, думаешь, что этим все решишь? — поинтересовалась она, разворачиваясь к мужу.
— Да, думаю, — сказал Марк холодно. — И пора бы тебе стать пожестче, Тэсс. Если я выясню, что ты с ним сюсюкаешь и смягчаешь все, что я сказал, то я не представляю, что сделаю в гневе. Чего ему не хватает, Тэсс, так это дисциплины. Именно это ему нужно.
— Нет, не это, — сказала она. — Ему нужна любовь. Твоя любовь.
— Слушай, оставь, черт возьми, в покое все эти университетские штучки про любовь и нежность. Он думает, что может делать все что хочет, и мы всегда его простим, потому что ты его так вырастила и вечно покрываешь. Меня ты в это не втянешь. Я всегда говорил, что с ним надо построже, но ты твердила, чтобы я его не трогал. Так только глупые австралийцы делают, мы будем вести себя как культурные англичане среднего класса и переубедим его. Просто замечательно это сработало, правда? Его исключили за продажу наркотиков! Извини, если это слишком грубо для твоего чувствительного либерального сознания, но так уж обстоят дела. А теперь мы будем действовать по-моему. Он никуда не пойдет, пока мы не переедем. Никаких друзей, никакого футбола, никакого кино, никакого болтания по магазинам. Он будет здесь, у нас на глазах, будет заниматься — наверняка в школе помогут с заданиями, — а когда мы переедем, я найду ему школу как можно жестче, и больше этой вседозволенности не будет. Если вспомнить, как он с тобой разговаривал весь прошедший год, то я поверить не могу, что мы ему это спускали с рук. Хватит.
— Ты не прав.
— Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что ты не прав. По всем статьям. Одна из причин его ужасного поведения в том, что мы не обращали на него внимания. Мы обращались с ним как с чужаком, черной овцой в семье. Все внимание было на Олли и Хэтти, и почти ничего для Джейка. Если ты его сейчас запрешь и изолируешь, то еще больше все испортишь. Что тебе нужно сейчас сделать, так это пойти и поговорить с ним, и показать, что ты его любишь, что бы он ни сделал, и что в будущем ты будешь ему доверять.
— Нет.
— Прошу прощения?
— Нет. Я не буду этого делать. Я не собираюсь слушать инструкции, как мне вести себя со своим собственным сыном. Пора бы в этом доме снова делать то, что я скажу. Мы переезжаем, и это окончательно. А теперь мне пора на работу. И оставь его в покое, Тэсс. Пусть посидит и подумает о том, что он сделал с нашей семьей.
— Ты ужасно не прав, — сказала она. Марк в отчаянии встряхнул головой вышел.
Глава 22
Джейк лежал рядом с Франческой на ее узкой односпальной кровати. Плюшевые мишки и другие мягкие игрушки, которые она решила сохранить, несмотря на недавнюю смену обстановки в комнате на стиль шестидесятых, с сиреневыми стенами и стильными торшерами, валялись на полу. В CD-плэйере грустно пела Дайдо. Дверь была заперта, хотя Франческа знала, что мать вернется не раньше чем через час.
— Что они думают, где ты сейчас? — спросила она.
Джейк крепче сжал ее руку.
— В библиотеке, — прозвучал негромкий ответ. Франческа рассмеялась и посмотрела на него, приподнявшись на локте. Джейк лежал на спине, глядя в потолок. Она нерешительно потянулась к нему, чтобы коснуться губами. Юноша резко притянул ее к себе и поцеловал, прижив так крепко, что их тела казались одним целым. Перекинув через нее одну ногу, он притянул ее еще ближе.
— Смотри, — прошептал он, — мы совпадаем.
Франческа слегка отодвинулась. Сердце ее отчаянно колотилось, но она чувствовала себя до странности спокойно, будто этот момент мог тянуться вечно. Если бы я умерла сейчас, подумала она, то была бы счастлива.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
Франческа улыбнулась ему, ее глаза на бледном лице казались особенно большими.
— Я не хочу, чтобы ты уходил.
— Не надо. Не говори этого сейчас, когда у нас еще целый час, — он положил руку ей под подбородок и наклонил лицо девушки к себе. Потом начал медленно и нежно целовать ее веки, щеки, пока не прикоснулся к ее губам.
— Ты ведь не против, правда? — тихо спросила она.
— Нет. Но это все равно слишком рискованно. Думаю, для моих родителей это было бы последней каплей. Отец меня точно убьет.
— И моя мама.
— А ты хочешь? — спросил Джейк.
— Как ты думаешь?
— А ты когда-нибудь уже…?
— Нет.
— Ты первая, — сказал он, — кого я действительно люблю. Кроме мамы.
— А папу?
— Это вряд ли, — он потер едва заметный на щеке след.
— Я тебя не виню, — проговорила Франческа. — Я не люблю своего отца. Он подонок. Думает, что может купить нашу любовь.
— Ты его часто видишь?
— Примерно раз в две недели. Он нам дарит кучу подарков, будто это что-то исправит.
— А что твоя мама думает?
— Она его ненавидит. Всегда его ненавидела.
— От наших родителей никакого толку, правда?
— Да, пример они мне подали не ахти какой, — сказала Франческа. — Думаю, я никогда не выйду замуж. Не хочу, чтобы моему ребенку было так же плохо, как мне, когда мама с папой развелись. Теперь-то ладно, но тогда было просто ужасно. Тебе повезло, что твои родители до сих пор вместе.
— Ну не знаю. Они много ругаются. В основном из-за меня, — добавил он с мрачным удовлетворением.
— Это потому, что ты плохой, — сказала она, улыбаясь.
— Очень плохой?
— Очень-очень, — Франческа прислонилась головой к его плечу. Джейк поцеловал ее волосы. Они были чистые и мягкие и невинно пахли шампунем. Он обнял ее крепче.
— Хорошо бы вот так уснуть.
— Лучше не надо. Скоро мама придет.
— Но мы же можем притвориться. Правда? — И Джейк начал медленно целовать ее, пока Франческа не перестала различать, где кончается он и начинается она.
Глава 23
Хотя голос Марка у нее над головой звучал приглушенно, он был полон энтузиазма.
— Здесь такие возможности! Это просто фантастика!
— Что там такое? — спросила Тэсс.
— Куча соломы и — фу, это, кажется, какашки летучих мышей. Но места полно, и я уверен, что потолок легко будет снять, — он сильно топнул ногой по полу, и на голову Тэсс маленьким снежным вихрем посыпалась штукатурка.
— Можно мне подняться?
— Да, только осторожнее. Лестница очень неустойчивая.
Тэсс осторожно поставила ногу на нижнюю ступеньку разваливающейся деревянной лестницы, которая вела на сенной чердак прямо над кухней. Она говорила Марку, что кухня слишком мала, но не думала, что придется выдержать еще и снятие потолка. Кругом и так был хаос, так что терпеть все это дальше просто невозможно. Они жили будто после бомбежки. Сесть некуда, вся их мебель покрыта чехлами, словно громоздкие призраки в саманах, и всюду лежал слой строительной пыли, убирать который даже не имело смысла. У Тэсс было расстройство желудка от еды из китайских блюд навынос, гамбургеров и рыбы с чипсами из фургончика, который останавливался в деревне каждый четверг. Детям все это очень нравилось, но Тэсс чувствовала, что она никогда уже не будет чистой, ни снаружи, ни внутри.
Она осторожно пробралась через люк на чердак. Воздух был затхлый, и на всех стропилах висела паутина. Тэсс выпрямилась, стараясь стоять на балке, а не на полу.
— Ты только посмотри! — Марк поднял пачку сигарет «Плейерс». — Прямо древность, — отметил он радостно. — А вон газета сорок второго года.
— Невероятно, — сказала Тэсс.
— Тебе, похоже, неинтересно. Тэсс, сюда много лет никто не поднимался. Это история!
— Нет, — сказала Тэсс, — это разруха. Марк ударом ноги пробил потолок.
Они жили в доме ровно пять недель, и все это время не могли принять ванну, потому что старая так заржавела, что Тэсс не разрешала никому ею пользоваться из страха заразиться столбняком. Когда она ехала в поезде в университет, то чувствовала, как люди от нее отодвигаются. Ее окружало почти видимое облако запаха. Марк утверждал, что существовал предельный уровень грязи, после чего грязнее ты уже не станешь. — Это как дреды, — сказал он. Когда-то, в дни своих юношеских странствий, Марк их носил. — Их носишь не расплетая, и они все пачкаются и пачкаются, пока не достигают максимального уровня, а потом твои волосы начинают сами отталкивать грязь.
