И наконец, последнее письмо из Рыбинска от 9 апреля 1960 г. с планами на дальнейшее:
Сегодня я говорила с директором (нарочно в присутствии главного режиссера), чтобы выяснить все обстоятельства с отъездом, выпиской, пропиской в Москве и гастролями. Дело обстоит так: я выписываюсь отсюда, постараюсь быть в Москве числа 26-27-го [по-видимому, апреля же. - С.И.] и прописаться там, затем 3-4-го возвращаюсь в Рыбинск, где буду жить в здании театра до 20-25 мая, затем еду на гастроли через Москву в Житомир на июнь и еще куда-то (Сумы и т.п.) на июль. К августу все спектакли должны быть выпущены, и я могу оставить театр, чтобы захватить хоть кончик лета для отдыха. Принимая во внимание сволочную театральную скаредность, все может произойти и раньше, но еще не знаю. В понедельник получу справку о зарплате и выписку из трудовой книжки, которую заверю и вышлю тебе вместе с копиями справок из Верховного Суда (впрочем, справки посылаю сейчас). Прошу тебя устроить мне свидание с Котом и Натусей [Наталья Никитична Татарская-Пешкова и повзрослевший друг Оди, достаточно для тети-Аниных задач знавшие бюрократическую кухню. - С.И.] числа 27-28-го, чтобы до праздников написать соответствующее заявление о пенсии. В трудовой книжке бухгалтер по неизвестной причине поставила мне стаж до театра в 17 лет (не подтвержденный документами). Эта тигрица ко мне довольно прилично относится - вроде паспортиста в 126-м отд. [милиции. - С.И.], написавшего о нехватке санитарной нормы в 36 кв. м на троих. Но эта липа вряд ли будет иметь значение.
Работы вагон, кроме того, заканчиваю на ногах нормальный весенний грипп, т[ак] ч[то] приблизительно похожа на чeрта. Очень хочу познакомиться с Марией Ильиничной [моя новорожденная дочь; имя ей было выбрано, исходя исключительно из фамильных соображений, из редко тогда употреблявшихся - в ходу были Марины и Андреи. Моя склонная к изяществу теща Евгения Павловна всем своим видом выражала протест против этого "грубого" имени. "Не знаю, как вы, - говорила она, - а я так буду называть ее Мариночкой" - и долгое время действительно так и звала Машу, хотя в конце-то концов смирилась. С.И.] и исследовать ее брови и прочее - имя-то уж больно хорошо! Вообще, несколько соскучилась по тебе и Илюшке. Рыбинск как-то исчерпался, даже Н[аталья] В[ладимировна] собирается в Ленинград к племяннице.
СНОВА ДОМА
(1960-1975)
Летом 1960 г. Анна Васильевна наконец-таки перебралась в Москву, в так хорошо знакомую квартиру на Плющихе. Перед этим Тюля отослала ей телеграмму следующего содержания:
Жить в Щербакове не годится
Вас ждет на жительство столица!
Переезд произошел, когда меня не было в Москве - в это время я пестовал свою только что родившуюся дочь Машу, и происходило это со мной в гор. Серпухове, у моего тогдашнего тестя - очень, должен сказать, симпатичного человека - Бориса Никитича Михайлова. По возвращении в Москву мы с моей первой женой и дочкой перебрались в подвальчик к теще Евгении Павловне Михайловой, что, к счастью, было в пяти минутах хода от нашей плющихинской квартиры. Население этой квартиры было тогда таким: Тюля с тетей Аней, их двоюродная сестра и ровесница Наталья Николаевна Филипьева и ее дочь Ольга Ольшевская - моя ровесница. Наталья Николаевна, звавшаяся моими тетками Шиной и сочувствовавшая мне по поводу удаления в изгнание, хотя я себя совсем не чувствовал изгнанником, ссудила мне в качестве приданого или подслащения пилюли холодильник "Саратов", бывший в те времена предметом мечтаний множества совграждан - в их оттаявшем за оттепель воображении стояли рядом замороженные продукты и охлажденная водка. Этот холодильник перевозился с плющихинской квартиры в тещин подвальчик на тележке, взятой напрокат у грузчиков соседнего дровяного склада - был такой на углу Ружейного и Земледельческого переулков (Боже, что за названия - музыка!). Мягкостью подвески этот транспорт не отличался, а мне раньше не приходилось иметь дело с холодильниками, так что при ковылянии через трамвайные рельсы, обозначавшие среди булыжной плющихинской мостовой ее стальную ось, из загадочных глубин "Саратова" полетели наземь какие-то пружинки, а вслед за ними вывалилось и повисло на тонюсеньких трубочках круглое тело компрессорного агрегата. На мгновение я оцепенел от ужаса, а затем кинулся спасать холодильник. Трамваи останавливались и терпеливо ждали, пока "саратовские" потроха не будут приведены в транспортабельное состояние. Все кончилось благополучно, прерванное трамвайное движение возобновилось, и холодильнику еще долго суждено было всполошенно запускаться среди ночи, а отфырчав свое, удовлетворенно встряхиваться и затихать.
Несколько слов о нашем плющихинском доме. Шестиэтажный, кирпичный, был он построен в 1913 г. как доходный, с большими - по две на этаж квартирами, без особых архитектурных вычурностей, но и не без вкуса и заботы о комфорте: лифт - тогда роскошная новинка, котельная для парового отопления, красивые кафельные полы в парадном и на кухнях квартир, широкие двойные двери парадного подъезда, обрамленные нехитрым, но все-таки узором из зеркальных стекол, грани которых раскидывали по полу и стенам радужные пятна от отраженного стеклами в доме напротив утреннего солнца. Дом был неплохой, добротный и удобный. Был, говорю я, потому что сейчас он, как и все вокруг, гибельно запущен, но - дальше, читатель, дальше! В сердцевине дома - шахта лифта, а также отделенные друг от друга непрозрачными стеклянными перегородками парадная и черная лестницы. Вообще говоря, собственно квартир в доме было десять - начиная со второго этажа и вверх до шестого, первый же был спланирован для использования под магазины и жилье для дворника, истопника и коменданта.
Знакомство Анны Васильевны с этим домом состоялось в 1922 г., когда она вернулась в Москву после драматических событий 1915-1921 гг. Здесь в то время квартировал ее брат Илья, у него она и нашла приют. К этому времени магазин в правом крыле первого этажа дома был за ненадобностью упразднен и превращен в жилье - в ту самую квартиру, в которой Сафоновы живут и по сей день. Там поселился тогда инженер-путеец Всеволод Константинович Книпер. Через некоторое время Анна Васильевна вышла за него замуж, переехала в этот бывший магазин сама, а после смерти матери Варвары Ивановны, скончавшейся в 1923 г. в Кисловодске, перевезла туда и сына Володю (Одю). Так Сафоновы оказались посеяны на Плющихе. Позже - в 1938 г. - здесь же поселилась перебравшаяся из Ленинграда сестра Анны Васильевны, Елена, работавшая в то время над оформлением книжки Б.С. Житкова "Что я видел", а в конце 1942 г. сюда был депортирован из Иванова и я, правда, говоря "сюда", я выражаюсь достаточно фигурально, так как на первые полтора года моей московской жизни меня приняли к себе сначала Мария Николаевна и Дмитрий Леопольдович Сулержицкие, а потом Нина Михайловна Шлыкова - плющихинская квартира была в то время необогреваемой, если не считать кухонного газа и электроплитки. В доме на Плющихе я поселился после того, как мы с Тюлей натаскали кирпичей из разбомбленного на Зубовской площади дома, а симпатичнейший и, естественно, сильно пивший истопник, он же слесарь-сантехник и вообще на все руки мастер, Григорий Алексеевич сложил из них печку и протянул от нее длинную жестяную трубу, ведшую к вентиляционной решетке на кухне. Труба действовала как перегонный аппарат: в ней оседал деготь и подо все стыки пришлось понавесить консервных банок, чтобы собирать черную капель.
Скажу несколько слов о населявших этот дом людях, причем замечу, что некоторые из приводимых ниже сведений почерпнуты мной из бесед с одним из старожилов нашего дома, живущим в нем с самого своего рождения, т.е. с 1927 г., - Владимиром Юрьевичем Яньковым. Начну с женщины, которую я знал очень близко, - с дворничихи Веры Семеновны Антоновой. Она занимала небольшую комнатку в упомянутой служебной квартире - позже кв. 12, расположенной на первом этаже. Из деревни Оглоблино, в которой она родилась и выросла (неподалеку от Каширы), Вера Семеновна таинственными обстоятельствами была заброшена в Москву 22 лет от роду (в 1906 г.). Довольно долго она прослужила в качестве прислуги в зажиточном семействе Карновичей, которые жили в собственном доме в Ружейном переулке (по соседству с ними жил когда-то поэт Плещеев), стала там совсем своей, а в 1922 г. нанялась в наш дом работать дворничихой и так в нем и осталась до самой своей смерти в 1982 г., а было ей тогда уже 96 годков. Вскоре после войны умер ее муж Григорий Потапович на все руки мастер, тоже работавший дворником и истопником в нашем доме; Вера Семеновна прибилась к нам и - как-то оно само так устроилось - стала нашей домоправительницей. К этому времени она уже получала пенсию рублей, по-моему, около 35-ти. (У Веры Семеновны это называлось "пензея"; ей вообще было свойственно искажать слова, и делала она это по никому не известным законам, но очень выразительно и важно. Так, отвечая по телефону на просьбу позвать Елену Васильевну, она, например, говорила: "А яе нету - она севодни на киятрах". Анжинер, стюдент, новостранец, энтот - вот ее словечки, которые первыми приходят в голову.) Эпоха ее главенства в нашем квартирном хозяйстве отражена в небольшом эссе Елены Васильевны, персонально посвященном Вере Семеновне.
