[Толстая 2009]

4

Мотив подарочного списка имеет почтенную родословную, восходящую опять-таки к «Илиаде» — к песни IX, в которой Агамемнон решает загладить свою вину перед Ахиллом, умилостивив его богатыми дарами (ст. 115–162). Он посылает к нему послов, в их числе Одиссея, и тот дословно передает ему перечень обещаемого Агамемноном (ст. 259–299), каковой Ахилл тем не менее отвергает (ст. 307 сл.). Приведу с сокращениями первое проведение списка — слова Агамемнона (ст. 120–152):

Сам я загладить хочу и

несметные выдать награды

.

Здесь, перед вами,

дары знаменитые все я исчислю

:

Десять талантов золота, двадцать лаханей

блестящих;

Семь треножников

новых, не бывших в огне, и

двенадцать

Коней

могучих, победных, стяжавших награды ристаний

<…>

Семь непорочных жен

, рукодельниц искусных, дарую

<…>

Сих ему дам; и при них возвращу я и ту, что похитил,

Брисову дочь

<…>; и притом величайшею клятвой клянуся:

Нет, не всходил я на одр, никогда не сближался я с нею

<…>

Все то получит он ныне; еще же, когда аргивянам

Трою Приама великую боги дадут ниспровергнуть,

Пусть он и

медью и златом корабль обильно наполнит

<…>

Пусть из

троянских жен

изберет по желанию

двадцать

<…>

Три

у меня расцветают в дому благосозданном

дщери:

Хризофемиса, Лаодика,

юная

Ифианасса.

Пусть он,

какую желает

, любезную сердцу,

без вена

В отческий дом отведет; а

приданое

сам я за нею

Славное дам, какого никто не давал за невестой.

Семь

подарю я

градов

, процветающих многонародных:

Град Кардамилу, Энопу

и тучную травами

Геру,

Феры,

любимые небом,

Анфею

с глубокой долиной,

Гроздьем венчанный

Педас и Эпею, град

велелепный.

Здесь представлены многие характерные признаки каталогов:

• метасписочный глагол исчислить;

• числительные;

• топонимы и другие собственные имена;

• корабль;

• виртуальность списка, оборачивающаяся его аннулированием вследствие гордого отказа Ахилла^[733].

На фоне более поздних подарочных перечней, конечно, бросается в глаза щедрое включение в список женщин (будущих рядовых троянских пленниц и даже собственных дочерей Агамемнона), а также целых городов.

XIII

Наряду с транспортными, торговыми и подарочными списками естественным источником литературных каталогов могут служить и другие типовые реестры — расписания поездов, списки пассажиров, библиотечные каталоги (см. выше о круге чтения Татьяны), ресторанные меню, классные журналы и т. д.

1

Кратко рассмотрим три меню. В «Онегине» (1, XVI) читаем:

К

Talon

помчался: он уверен,

Что там уж ждет его

Каверин.

Вошел: и пробка в потолок,

Вина

кометы брызнул ток,

Пред ним

roast-beef

окровавленный,

И

трюфли,

роскошь юных лет,

Французской

кухни лучший цвет,

И

Стразбурга пирог

нетленный

Меж

сыром Лимбургским

живым

И

ананасом

золотым.

В этом сравнительно кратком перечне примечателен не только список 6 шикарных предметов потребления, но и набор топонимов (французской, Стразбурга, Лимбургским), личных собственных имен (Talon, Каверин) и варваризмов, включая написанные латиницей (кометы, трюфли; Talon, roast-beef). Список сразу же оживляется элементами событийности (помчался, ждет, вошел, пробка в потолок, брызнул, пред ним), после чего движение сменяется стандартным пространственным разбросом (пред ним, меж) и подспудно возвращается в виде живости лимбургского сыра, то есть то ли его мягкости и способности при разрезании растекаться, то ли покрытости слоем живой пыли — микробов.

На советской почве занятное меню фигурирует в эпизоде посещения Остапом Бендером 2-го дома Старсобеса (под видом пожарного инспектора):

Застенчивый Александр Яковлевич тут же, без промедления, пригласил пожарного инспектора отобедать чем бог послал.

В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом первого сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок.

(«Двенадцать стульев», гл. VIII, «Голубой воришка»)

Упоминание о боге, пославшем этот обед (тоже из 6 блюд), иронически подчеркивает форматированность списка и придает ему авторитетность à la гомеровский перечень кораблей, продиктованный, как мы помним, Музами. Качественность обеда контрастирует с предшествующим описанием нищенской диеты обитательниц приюта^[734].

А вот пародийная постсоветская вариация на те же темы — вымышленный совместный обед заглавного героя «Палисандрии» Саши Соколова (1985) с Сэмюелем Беккетом в главе «Книга дерзания».

Закоренелый авангардист, Беккет <…> жил и творил в том же самом шале санаторного типа, где жил и творил автор строк, разве что этажом пониже да в номере поскромней.

«Зовите меня Самюэль», — насупленно рекомендовался он, подойдя ко мне в лобби шале. И добавил:

«А вы — такой-то?» <…>

К той зиме я сделался исключительно славен <…>

«Знаете что, — осмелел Самюэль, — отчего бы нам не отужинать вместе?»

Его предложение было принято <…>

[П]омимо яиц от Амбарцумяна мне за годы послания привелось отведать такую прорву разнообразнейшей кулинарии, что вспомнить, что, где и когда было съедено, не всегда удается. Короче, я не берусь утверждать, чему — кроме скотча и крем-брюле — воздали мы с Беккетом должное «У Кьеркегора» — так называлась ближайшая от нашего шале ресторация. Но, к счастью, могу процитировать все вечернее расписание ее блюд, случайно засушенное в одном альбоме с цветками норвежского коровяка, настои которого весьма хороши как отхаркивающее.

MENU