Сегодня бабушка опять гостила – Сандугаш, едва вошла, услышала ее звонкий голос и попискивания близнецов, откликавшихся на него. С кухни вкусно пахло запеченным мясом и тестом, значит, мама готовит, а бабушка с мальчишками сидит. В обычный день Сандугаш, едва скинув сапоги, побежала бы наверх, к бабушке, к братьям, которых обожала. Малышей затискать, пощекотать, обцеловать смуглые сладкие щечки. Бабушку обнять, вдохнуть запах ее духов, наговориться всласть, отвечая на миллион ее вопросов… Сандугаш даже показалось, что сквозь кухонные запахи она чувствует сладкопряный аромат «Estee» – эти духи бабушка когда-то давно за огромные деньги купила в Москве вместе с косметическим набором, в котором имелись коралловая помада, пудра, тени, румяна и тушь для ресниц. Коробка от уже давно использованного набора все еще хранилась у нее, и иностранные слова «Estee Lauder» для маленькой Сандугаш смотрелись заклинанием из далекой красивой жизни… На флакончики «Estee» бабушка копила, покупала их снова и снова. Она, хоть и работала до пенсии всего лишь кассиршей в сельском магазине, благодаря зятю не бедствовала. Даже могла накопить на духи, за которыми теперь в Москву ездить не надо было: все можно купить с доставкой по почте… Понятие дефицита исчезло, но во весь рост встало понятие дороговизны. Цена на флакончик любимых духов для простой пенсионерки из поселка Выдрино непомерная. Только Нина Сергеевна Антипова простой пенсионеркой не была: она была тещей шамана. Сам Бата, кстати, терпеть эти духи не мог и вообще не одобрял парфюмерию. Он любил только натуральные запахи, и у мамы парфюмерии не водилось, от ее волос пахло травами. Бабушка, как и все уважавшая шамана, тоже не душилась, когда шла в гости к зятю, но «Estee» пропитали ее волосы и одежду, так что от бабушки все равно ими пахло – уютный любимый аромат, от которого обычно у Сандугаш радостно щемило в груди, а сейчас вдруг захотелось заплакать.
Сандугаш не пошла к бабушке. Не пошла и к маме. Она сделала то, что позволяла себе очень редко: пошла к отцу.
К счастью, он был не в своей приемной, а в общей комнате, сидел на диване в спортивном костюме, читал журнал «Вокруг света», и тот, кто не знал, что он шаман, ни за что бы не догадался об этом – так обыденно Бата сейчас выглядел. Только глаза – пронзительный взгляд словно насквозь протыкает и крючьями тянет из души все скрытое. Даже если и не собираешься от него ничего скрывать. Просто он по-другому смотреть не может. Глянул на Сандугаш – и отложил журнал.
– Садись. Рассказывай.
Сандугаш села, куда отец указал – на диван, возле его ног, – и принялась рассказывать, разглядывая узоры на отцовских шерстяных носках.
– Папа… Я опять видела страшный сон. Но не Белоглазого. Других. Девочку видела, как она в зеркало на себя смотрит, с подружками играет, потом идет по дороге и садится в машину к чужим. Там были мужчина и женщина, они ее завезли в лес. Мужчина насиловал, а женщина держала, и ремешок ей на шею набросила, и задушила. Папа, эта девочка – настоящая, она не из других времен, она из сейчас! Ее ищут, не нашли еще. Я в Интернете посмотрела, нашла все, имя нашла, фото… Катя Симачева, одиннадцать лет. И убийцы – я же их видела! Может быть, можно как-нибудь?.. Я бы дала описание, а в полиции есть специальные художники, которые по рассказу могут нарисовать портрет…
Наконец она подняла взгляд от носков к лицу отца. Взгляд его больше не был пронзительным – он стал непроницаемым, словно за толстым темным стеклом укрылся. Сандугаш знала: сейчас отец скажет «нет». И неизвестно, объяснит, почему «нет», или не станет, и ей придется с этим «нет» смириться.
– Значит, теперь ты видишь то, что происходит не с тобой? – уточнил отец.
– Да. Теперь вижу. Один раз, сегодня ночью, увидела. – Сандугаш была слишком взволнована тем, что нашла девочку из сна, и даже не задумалась: а ведь и правда, ее дар изменился, раньше она видела во сне только себя, свои муки, свою смерть!
Раньше во сне убийцей всегда был Белоглазый, а жертвой – она.
– Сандугаш, специальные художники есть в иностранной полиции. А в нашей милиции… полиции… разве что в больших городах. Да и не станет никто тебя слушать и со слов твоих рисовать. Ты не свидетель. Сама подумай: тебе сон приснился. Даже если ты видела то, что на самом деле творилось, доказать это нельзя. И даже если ты поговоришь с человеком, который поймет, что у дочери шамана может быть такой вот непослушный дар, позволяющий ей видеть что-то про других людей, у этого человека будет начальник, который не верит, и этот человек побоится идти к начальнику с отчетом. А у них же там всё бумажки да отчеты, отчеты да бумажки. Им проще тебя отправить прочь.
– Но я видела убийц! Я могла бы помочь их найти! Они убили девочку! Они же снова…
– Да. Скорее всего, они убьют снова. Стоит один раз безнаказанно убить – и зверь внутри опять запросит крови. Но полицейским легче на кого-нибудь повесить это убийство. Или они начнут искать улики, следы, свидетелей. Но никто не станет рисковать карьерой и работать с ясновидящим.
– В Америке работают.
– Редко. Рискуя карьерой. И то в Америке. Еще хорошо, что сейчас человека трудно отправить в больницу для сумасшедших, а то раньше за ясновидение и предвидение вполне могли упрятать.
– Тебя же не упрятали…
– Я полиции помогать не лезу. Я шаман среди своих людей. Свои люди знают, чужие – нет. И это правильно. Та девочка не из наших людей.
– Все равно жалко…
– Всех жалко. Но всем не поможешь. Есть свои люди, есть чужие, это надо всегда помнить.
– А если бы она была из своих, ты позволил бы мне в полицию пойти?
– Если бы она была из своих, я бы сам тебе помог и тело найти, и убийц. Только к нашим людям они не сунутся. Я хороший шаман, и Кабан хорошо охраняет моих людей. Тех, кто из Выдрина, из Прокоповки, из Сегла – из всех деревень, где наши люди живут. Любой чужой почует его клыки и испугается. Даже не веря, не понимая, почует. Нашу девочку, если бы она в машину к ним села, они бы не тронули. Передумали бы. Сами бы не знали почему, но передумали. Потому что в Выдрино всегда жили шаманы. Местные шаманов уберегли. Наш род уберегли. А мы их бережем. Наследника себе выберу, воспитаю – он тоже беречь будет, если сможет сильного духа вызвать… Дух в наше время нужен сильный. Не птичка-соловей. Кабан нужен. Росомаха. Медведь. Собака. Рысь. Даже волк, если приручить. А соловей – слабый дух. Хотя дар у тебя большой. Жалко. Но не буду тебя учить. Дух слабый. Не защитник. А жизнь женскую свою потеряешь. Мужчины могут быть шаманами и жить человеческой жизнью. Женщины не могут. Женщины полностью отдаются – или духу, или мужу и детям. Иначе нельзя. Ты моя дочь, мне тебя жалко. Хочу, чтобы ты отдавалась мужу и детям, Сандугаш. А соловей твой со временем утихнет.
– Пока он поет все громче, – прошептала Сандугаш.
– Пока ты еще девочка. Станешь женщиной – утихнет. Дитя родишь – замолчит, перестанет тебя посещать.
Спорить с отцом, вспоминая тех немногих шаманок, которые смогли и замуж выйти, и дар сохранить, Сандугаш не стала. Впрочем, в одном он точно был прав: о шаманках, родивших ребенка и сохранивших дар, никто и не слыхивал. Сандугаш только вздохнула, отгоняя слабый призрак Кати Симачевой, чьих убийц она видела так же ясно, как своего собственного…
Белоглазый. Отец обещал, что он тоже перестанет тревожить сны Сандугаш, когда она станет женщиной и родит дитя. И хотя девочка привыкла во всем отцу верить, она не надеялась когда-нибудь избавиться от Белоглазого. Он был всегда. Невозможно представить, чтобы он – и вдруг исчез.
Белоглазый снился Сандугаш в кошмарах с самого раннего детства. С тех пор, как она начала осознавать и запоминать свои сны, в них присутствовал он, мужчина с белыми волосами и белыми глазами – так Сандугаш описывала своего ночного мучителя родителям. Потом для краткости прозвала его Белоглазым.
Русских в поселке Выдрино было много, но ни одного такого ярко выраженного блондина с пепельно-белыми волосами и светлыми до прозрачности глазами. Нигде она такого человека не встречала. Только во сне.
