Странно.

Аббат выехал к дубу, где давеча оставил утколицего с длинноносым послушником. В лицо вновь пахнуло смрадом разлагающейся плоти и почему-то увядающими пионами. Запах последних был столь крепок и тошнотворен, так пьяняще обволакивал, что даже привыкший ко всему Фрикко поморщился, но открывшееся зрелище мигом заставило забыть и о странном запахе, и о вороне: Гюнтер и Карл сидели, но совсем не так, как аббат оставил их вчера - они были развязаны и намертво вцепились друг в друга. Верхняя часть груди утколицего была разворочена. Сквозь зияющую дыру в глотке тяжко выталкивалась черная тягучая кровь. У Карла верхней части лица не было, глазное яблоко, мелко-мелко дергаясь, повисло на нитке. Рядом кроваво пузырились рыхлые ошметки послушника Бешты. Они срослись, но неравномерно, неправильно, многих кусков не хватало, а кожи так и вовсе не было. Поэтому Бешта на того Бешту походил мало, и о том, что это рыжий экс-послушник, Фрикко больше догадался, чем увидел.

Между тем запах пионов становился все резче, и аббат громко чихнул. Гюнтер оторвался от глотки Карла и поднял на аббата мутные белесые глаза, разевая окровавленный беззубый рот в немом крике, словно выброшенная на берег рыба.

А вот висельника нигде не было.

Пришлось слезать с Пумпера и идти искать: аббат заглянул даже в кусты, понимая, что все это тщетно, но висельника так и не нашел. Зато весь нацеплялся репьми. Досадуя, Фрикко принялся отдирать колючки с рясы, как вдруг сбоку раздался рев Пумпера, больше похожий на протяжный истерический всхлип. Аббат пробкой выскочил из кустов и кинулся к ослу, который отбивался от того, чем теперь стал Бешта.

Мими, бросив куклу, наблюдала за схваткой, как показалось аббату, с интересом. На помощь она, при этом, отнюдь не спешила.

Подволакивая заднюю культю, Бешта медленно, но неотвратимо, полз на Пумпера. Пальцы рыжего экс-послушника приросли почему-то к лицу и извивались, как змеи. Багровые, лишенные кожи змеи. Раззявленный рот с острыми зубами оказался на животе, а обе синюшные руки срослись и превратились в одну, зато очень длинную. И этой длинной рукой Бешта теперь пытался достать орущего с перепугу Пумпера.

Аббат схватил секиру и со всей дури огрел рыжего по руке. Раздался треск и кусок конечности отвалился, чтобы через миг, извиваясь и вибрируя, подтянуться к телу и прирасти обратно.

- Во живучий говнюк, - удивился аббат и жахнул секирой поперек хребтины. На этот раз хрустнуло громче и Бешта развалился на две неровные половинки. Однако неугомонный экс-послушник и на этом не успокоился - теперь уже обе его половинки принялись настойчиво охотиться за бедолагой Пумпером.

Сквозь истошный рев осла чуткое ухо аббата уловило знакомое шипение. Это шипела Мими. Видимо, у нее это был смех.

- Да ты у нас юмористка, оказывается, - буркнул аббат, отгоняя верхний кусок Бешты от осла секирой. - Лучше бы помогла.

Мими согласно кивнула, что-то весело зашипела снова, а затем подошла к другому куску рыжего послушника и ткнула в него пальцем.

- Фу, Мими, не трогай эту гадость! - рявкнул аббат и пнул обрубок Бешты. Кусок человеческой плоти пролетел и шмякнулся прямо около Гюнтера. Тот бросил истязать остатки Карла и накинулся на новую жертву.

- Это надолго, - вздохнул Фрикко и, кряхтя, принялся выстругивать осиновые колья.

Солнце уже скользнуло за лес, а работы предстояло много...

Глава 1.

- Ну, как можно жрать все подряд? - возмутился аббат Фрикко и потянул поводья. Серебристая от утреннего тумана ослиная морда дернулась назад, так и не достигнув вожделенной цели - усыпанного пухлыми соцветиями кустика дикого клевера, розового и пахучего. Пумпер подчеркнуто недовольно фыркнул, и попытался, было, маневр повторить, но аббат держал крепко.

- Брал бы пример хоть с Мими, - пробурчал аббат, - всякую ерунду не жрет, наглой мордой не крутит, знай, идет себе спокойно, не то, что некоторые.

Несправедливый выпад аббата Пумпер стойко проигнорировал, впрочем, Мими тоже не обратила никакого внимания, - знай себе шла, глядя куда-то перед собой.

- Ну, что за жизнь такая, - продолжил сокрушаться аббат, - едешь, едешь всю дорогу, вроде, как и не сам, а поговорить всё равно не с кем. Вот что вы за люди такие, недружелюбные?

Как обычно ответа не было, только Мими что-то прошипела неразборчиво, зато теперь ехать стало значительно легче: непроходимые дубовые леса давно закончились, и дорога стремительно запетляла меж неубранных полей. Рожь стояла тяжелая, налитая, того и гляди начнет сыпаться. Гороховые листья пожухли, скукожились, тугие стручки время от времени с треском плевались желтоватыми горошинами. Туман рассеялся, медово запахло разнотравьем. Вокруг наперебой щелкали, свистели, трещали, попискивали и заливались ранние пташки. Фрикко совершенно не обращал внимания на всё это благолепие - он был занят тем, что свирепо чесался: от дорожной пыли и въевшейся грязи бедное аббатское тело отчаянно зудело, от пятен крови и утренней сырости прюнелевая ряса безжалостно тёрла кожу, уставшие мышцы ныли. Невыносимо хотелось вымыться и пива, однако до ближайшего поселения было неблизко. Стараясь не думать о грустном, Фрикко взял себя в руки, прокашлялся и раздраженно запел о весёлой молочнице Бетси. Песенка была смешной, но у аббата выходило столь муторно, что даже Мими осуждающе зашипела, а Пумпер фыркнул. От такого пренебрежения Фрикко окончательно рассвирепел и запел еще громче. На том месте, где разудалая Бетси шутит с солдатом, аббат взял особо истерическую ноту, и тут над переспелыми колосьями ржи высунулась лохматая голова:

- Чего воешь-то? - на аббата уставились глазки-буравчики. - Разбудил меня, оглашенный.

- А? - от неожиданности аббат дернул поводья, Пумпер остановился столь резко, что Фрикко чуть не скувыркнулся наземь, чудом удержавшись в седле.

- Спать мне мешаешь, - нахмурил кустистые брови незнакомец и яростно зевнул во всю огромную пасть.

- Так утро давно уже, - наконец, пришел в себя аббат, - и никто тебе не виноват, что спишь так допоздна.

- Ты в моих владениях и не боишься злить меня, человек? - рассердился тот.

- И почему это я должен тебя бояться? - хмыкнул аббат и начал расстегивать ворот рясы. - То, что ты местная нечисть, это понятно, но силу святого креста еще ни один умрун преодолеть не смог.

Аббат вытащил большой крест на цепочке и насмешливо помахал им перед собой: лучи восходящего солнца блеснули на медной поверхности.

- А это мы еще посмотрим, - взвизгнула косматая нечисть и шустро исчезла средь ржаного поля, словно ее и не было там никогда.

- Во делаааа.., - почесался Фрикко и дернул поводья осла, направляя его на дорогу. Пумпер нехотя оторвался от основательно уже обглоданного куста одичавшей смородины и понуро побрел по дороге.

Солнце постепенно поднималось, нагревая воздух все больше и больше. Аббат с Пумпером проехали уже основательное расстояние, а поля все не кончались. Мими где-то отстала, но Фрико за нее не беспокоился - уж эта всегда нагонит.

- Уфф, припекает что-то, - пожаловался утомленный Фрикко Пумперу, утирая нечистым платком мокрый лоб. - Нужно искать, где холодок, а там уж и пообедаем, и отдохнем малость...

Пумпер согласно фыркнул, ловко хлестнув хвостом пару жигалок на потных боках. Он уже не пытался украдкой подщипнуть сочной травки по обочине. Даже пахучие изжелта-медовогубые соцветия льнянок, сплошь облепленные жужжащими шмелями и мелким гнусом, больше не привлекали. Аббат тоже ехал молча, все сильнее и сильнее хмурясь. Его карие глаза внимательно шарили по дороге и окрестным полям в надежде хоть на какое-нибудь деревце. Или хотя бы куст. Лишь бы тень давал.

Тем временем полуденный воздух так раскалился, что даже полевые птицы смолкли, разомлев от жары. Венчики колокольчиков скукожились и поникли. Горько запахло полынью. Пумпер еле перебирал копытами, аббат сжимал сухие губы. Сильно хотелось пить. Голова кружилась до мурашек в глазах, а в ушах застучало.