КОЧУБЕЙ. А я до сих пор член Ученого совета?

ДЕДУШКИН. Неужели вы думаете, что наш ученый совет мог бы обойтись без вас? Дорогой Игорь Тамерланович!

КОЧУБЕЙ. Но я давно не был на заседаниях. Уже скоро год. Я думал, там ротация, и меня вывели.

ДЕДУШКИН. Там есть ротация. Но она распространяется не на всех. На вечных людей, таких как вы, она не распространяется.

КОЧУБЕЙ. На вечных людей. Это вы занятно сказали. Надо посоветовать Толю. Взять меня для опытов в их корпорацию. Они только ищут рецепт вечной жизни, а тут уже целый готовый вечный человек. Печень, почки, селезенки. Все вечное.

ДЕДУШКИН. О-о-о, я, конечно, имел в виду в другом смысле. Но лет сорок вам еще надо протянуть, Игорь Тамерланович, хотя бы сорок. Совершенно обязательным образом. Без вас реформы никак не завершатся. Без вас они – они! – дадут задний ход. Поверьте мне. Я опытный человек.

КОЧУБЕЙ. Да кому нужны эти реформы, профессор… А чего все-таки меня не зовут на ученый совет.

ДЕДУШКИН. Ну как же не зовут! Ну как же! Зовут, еще как зовут. Всякий раз направляем с нарочным письмо на золотом бланке – и прямо к вам в приемную. А в приемной отвечают, что вас все нету. Заняты. Нет времени. Но мы с полным пониманием, так сказать.

КОЧУБЕЙ. И когда был последний ученый совет?

ДЕДУШКИН. Две недели назад.

КОЧУБЕЙ. А следующий когда?

ДЕДУШКИН. Через две недели.

КОЧУБЕЙ. Значит, он заседает раз в месяц?

ДЕДУШКИН. Значит, так.

КОЧУБЕЙ. Я в следующий раз обязательно приеду.

ДЕДУШКИН. Следующий совет будет как раз предновогодний. Подводим итоги года. И раздаем маленькие подарки.

КОЧУБЕЙ. Какие?

ДЕДУШКИН. Как вы сказали?

КОЧУБЕЙ. Какие подарки?

ДЕДУШКИН. О, маленькие газонокосилочки фирмы «Сименс». Экспериментальные. На водородных двигателях. Вам точно понравится. Вы же любите энергосбережение. КОЧУБЕЙ. А водород тоже подарите?

ДЕДУШКИН. Водород?

КОЧУБЕЙ. Да. Аш два. Водород. Чтобы косилочки могли косить. Они же не косят без водорода. А надо, чтобы косили. Ведь если косилочка не может косить, то является ли она, в сущности, лучшим подарком – вот в чем вопрос.

Пауза.

Я совсем не хотел показаться неделикатным, но это действительно так.

Пауза.

ДЕДУШКИН. Когда меня спрашивают, почему именно Игорь Кочубей стал идеологом и водителем либеральных реформ в России, я всегда отвечаю: потому что у него уникальный по глубине проникновения ум. Ведь ни один, ни один из наших профессоров, ни из членов ученого совета, ни из попечителей…

КОЧУБЕЙ. Разве вы не знаете, профессор, почему Игорь Кочубей стал вождем либеральных реформ? Или – как вы назвали – водителем. Водителем реформ. Шофером реформ. Это забавно.

ДЕДУШКИН. Как почему?

КОЧУБЕЙ. Вы, может быть, не знаете. Я старался вам не рассказывать. Я очень боялся потерять жену. Потому и согласился пойти в правительство.

ДЕДУШКИН. Что вы говорите? Машеньку?

КОЧУБЕЙ. Да, мою нынешнюю жену. Марию. Домашнее имя – Марфа.

ДЕДУШКИН. Она что – серьезно болела?

КОЧУБЕЙ. Она вообще не болела. Она была звездой факультета. Не помните, профессор?

ДЕДУШКИН. О-о-о.

КОЧУБЕЙ. 91-й год. Мы поженились в июне. Еще при советской власти. Мне – 37, ей – 25. Я – уже лысоватый, скользкий, полный и вечно потею. Пастозный такой. Знаете, есть такой медицинский термин – пастозный. Она – первая красавица мировой экономики.

ДЕДУШКИН. И международных отношений?

КОЧУБЕЙ. И международных отношений.

ДЕДУШКИН. На нее все оглядываются. Все мужчины. И даже женщины. И не могут понять, кто рядом с ней. Двоюродный дядя или похотливый декан факультета?

ДЕДУШКИН. Как интересно вы умеете рассказывать, Игорь Тамерланович.

КОЧУБЕЙ. А я тогда – редактор отдела в «Правде». Газета ЦК все-таки, не хухры-мухры. Кабинет. 25 метров, между прочим. Помните, профессор, в институте экономики у меня была конура метров 12?

ДЕДУШКИН. Келья. Скорее, келья, чем конура.

КОЧУБЕЙ. Келья. А тут – 25 метров. И белая «Волга» с водителем. Но все это уже не то. И ЦК не тот. И «Правда» не та. И денег уже не хватает на молодую жену. Надо хоть пару раз в месяц ходить в ресторан. Тогда открылись новые, китайские, в «Садко Аркаде», вы помните? Сейчас занюханные и грязные, с мухами поперек, а тогда ведь – казались Европой.

ДЕДУШКИН. Я помню в Центре международной торговли. Он еще как-то назывался.

КОЧУБЕЙ. Я по связям отца пошел в ЦК. Говорю: нельзя ли как-нибудь стать помощником Горбачева по экономике. Или советником. Я всех классиков пролистал, все экономические словари вызубрил, говорю. Я ему такие речи напишу, то мир снова увидит великого реформатора. И услышит его. И прочтет. С чистого листа, можно сказать, прочтет.

ДЕДУШКИН. Михал Сергеича?

КОЧУБЕЙ. Михал Сергеича. И вот, стало быть, в пятницу, 15 августа, 91-го года, в три часа дня, я как раз собрался обедать, у меня был поздний обед, в «Правде», в столовой, Африкан разрешал мне обедать в его отдельной столовой, – звонок! Из ЦК звонят и говорят – есть контакт! Вот 20-го подпишем, стало быть, союзный договор, а 21-го – подъезжай к Горбачеву! Он хочет сделать тебя советником по экономике.

ДЕДУШКИН. И что же – вы стали советником Горбачева?

КОЧУБЕЙ. Нет, история, профессор, была в другом. Я долго думал, говорить Марфе, то есть Марии, или не говорить. Но я и не должен был ее потерять. Ни одного шанса. И я ей сказал. В тот же день.

ДЕДУШКИН. Что же вы ей сказали, Игорь Тамерланович?

КОЧУБЕЙ. Что будут советником Горбачева. Михал Сергеича.

ДЕДУШКИН. Михал Сергеича.

КОЧУБЕЙ. Я был очень горд. Так горд, что меня распирало. Я боялся, чтобы не лопнул мой пастозный живот.

ДЕДУШКИН. О, какого лектора не хватает Академии в вашем лице. Игорь Тамерланович!

КОЧУБЕЙ. А что было дальше, вы помните.

ДЕДУШКИН. Не помню. Я как раз уехал с семьей в Пицунду. В Нижнюю Ореанду. У меня дочка Танечка толькотолько родила. Внучку мою Алисочку, вы знаете.

КОЧУБЕЙ. Как же вы могли поехать в Пицунду в Нижнюю Ореанду? Нижняя Ореанда же в Ялте. В Крыму. Там теперь Украина.

Пауза.

А вовсе даже не Россия. И в Пицунде не Россия. Хотя многие думают, что Россия.

ДЕДУШКИН. Да-да, именно так. Сначала – в Пицунду, потом – в Нижнюю Ореанду. Мы с женой – в Пицунду, а Танечка с Алисочкой – в Нижнюю Ореанду. А потом наоборот – Танечка с Алисочкой – в Пицунду…

КОЧУБЕЙ. А потом – наоборот. А потом – переворот. Советский Союз рухнул. И все отчего-то радовались. Только я не радовался. Я уже не становился советником Горбачева. И больше того: все сразу – «Правда», ЦК, белая «Волга» – все сразу умножалось на ноль. И я умножался на ноль. Было ясно, что Мария вот-вот уйдет. Она не согласится жить с совковым неудачником. Дедушкин. Куда уйдет?

КОЧУБЕЙ. Вдаль, Евгений Волкович. В ту самую даль. И я пригласил в «Арагви» – я с детства умел ходить в рестораны, меня папа научил – я пригласил в «Арагви» Генку Крокодилова. Был такой Генка. Любимый журналист Ельцина. Из Свердловска. Наш правдист. Собкор. Мы взяли на двоих литр дагестанского коньяку.

ДЕДУШКИН. Это безумно интересно, Игорь Тамерланович.

Подпрыгивает на одном месте.

Бьет тростью об пол.

О, как мои студенты мечтали бы все это услышать!

КОЧУБЕЙ. Дагестанского коньяку! Сейчас уже и не помнят, что был такой.

ДЕДУШКИН. Благодаря вам не помнят, Игорь Тамерланович. Благодаря вам. Все поголовно перешли на французский.

КОЧУБЕЙ. У вас в Академии?

ДЕДУШКИН. По всей стране, я вас уверяю. Я видел статистику. Я читал ее.

КОЧУБЕЙ. И я говорю ему: Генк, делай все что хочешь, я должен работать у Ельцина. Лучшего экономического спичрайтера все равно не найдете. Генка взялся. Потом – пошло-поехало. Так я и стал премьер-министром.

Пауза.

ДЕДУШКИН. Вы, должно быть, шутите, Игорь Тамерланович. Мы все знаем, что Ельцин пригласил вас на пост премьер-министра, потому что вы уже были мировой величиной в экономике. А кроме того – бесстрашным человеком, который мог бескомпромиссно идти путем либеральных реформ.