КОЧУБЕЙ. Наверное. Что из того?

МОРФИН. Крокодилов сказал мне, что за ваше назначение с третьей попытки спикеру парламента заплатили три миллиона долларов. Которые Ельцин распорядился выдать со счета некоей компании по торговле оружием. Он сказал, что лично передавал их спикеру.

КОЧУБЕЙ. Крокодилов – спившийся деградант. Я не вижу необходимости его комментировать.

МОРФИН. Не его, но только факт.

КОЧУБЕЙ. Это собачья чушь. Отвратительная собачья чушь. Цель которой – бросить тень на всех либералов и демократов России. Крокодилов всегда был внештатным сотрудником КГБ и теперь продолжает отрабатывать.

МОРФИН. Вы не подтверждаете факт передачи спикеру трех миллионов американских долларов?

КОЧУБЕЙ. Послушайте, мистер Морфин, вы всерьез думаете, что за пост премьер-министра России просили три миллиона? Он стоит миллиарды!

МОРФИН. Самые разные люди сказали мне, что в то время три миллиона были крупная сумма.

КОЧУБЕЙ. Если вы хотите продолжать интервью, мы не должны обсуждать горячечный бред Крокодилова. Извините.

Вытирает платком пот со лба.

МОРФИН. Да-да, как вам будет удобно. Мы можем продолжать?

КОЧУБЕЙ. Извольте, Пол.

МОРФИН. Когда вы стали заместителем премьер-министра по экономике, у вас уже была готовая стратегия реформ?

КОЧУБЕЙ. Когда я стал заместителем премьер-министра по экономике, распался Советский Союз. У нас не было страны. Мы стояли на пороге голода, разрухи и гражданской войны. Стратегия состояла в том, чтобы все это предотвратить.

МОРФИН. Вы предотвратили гражданскую войну?

КОЧУБЕЙ. У вас есть в этом какие-то сомнения? Посмотрите на улицу – гражданской войны же нет.

МОРФИН. Простите, а каким образом вам удалось предотвратить гражданскую войну?

КОЧУБЕЙ. Решительными реформами, которые сыграли на опережение.

МОРФИН. То есть вы хотите сказать, что либерализация цен и уничтожение сбережений физических людей предотвратили гражданскую войну? Я тоже слышал теорию, что для войны нужны деньги. А если нет денег – никто не хочет воевать. Точнее сказать – никто не пойдет воевать. Чтобы воевать, нужно хоть немного кушать. А если нельзя кушать – невозможно воевать.

КОЧУБЕЙ. Я как-то не расслышал.

МОРФИН. Я имел в виду, что голодные люди воевать отказываются. Но это другой вопрос. Сейчас, много лет спустя, вы видите ошибки тех радикальных реформ?

КОЧУБЕЙ. Какие ошибки?

Долго и пристально.

МОРФИН. Вы полагаете, ошибок не было.

КОЧУБЕЙ. Я вам скажу о главном деле, которое мы сделали. Мы добились сжатия денежной массы. Мы уперлись насмерть и все-таки сжали денежную массу. Ни до нас, ни после нас это не удавалось никому.

МОРФИН. Вы осуществляли борьбу с инфляцией?

КОЧУБЕЙ. Да, хотя вы и филолог, но должны уже знать, что инфляция – явление монетарное. Потому, сжимая денежную массу, убиваешь инфляцию. Мы убили ее.

МОРФИН. В тот год, когда вы были премьер-министром, я впервые приехал в Россию. В первый раз после эмиграции моих родителей. И я точно помню, что инфляция была очень большая. Цены на продукты росли каждый день. Я выходил за кофе в ближайший майкрошоп, и не было дня, чтобы…

КОЧУБЕЙ. Послушайте, ведь это я даю интервью, а не вы. Давайте я вам расскажу про борьбу с инфляцией, а не вы мне про кофе.

МОРФИН. Простите, я абсолютно не хотел.

КОЧУБЕЙ. Слушайте. Тогда, такой же зимой, когда я был премьер-министром, ко мне обратился главный редактор газеты «Правда». Африкан Иванович Тимофеев.

МОРФИН. Тот, который приглашал вас возглавить отдел экономики?

КОЧУБЕЙ. Тот самый.

МОРФИН. Он позвонил вам по телефону?

КОЧУБЕЙ. Какая разница? Он не мог позвонить по телефону. Потому что его бы не соединили со мной. В моей приемной. Я же был премьер-министром, понимаете. Премьер-министр не может разговаривать с каждым, кто звонит ему по телефону. Иначе ему только и останется, что говорить по телефону, а времени, чтобы вытянуть из болота смертельно больную экономику страны, уже не хватит.

МОРФИН. А как он с вами связался?

КОЧУБЕЙ. Он прислал срочную телеграмму. На правительственном бланке. Его секретарша где-то раздобыла правительственный бланк по старой дружбе. Или просто лежал у них в «Правде». В сейфе. Старый, еще советский бланк. А в моей приемной не рассмотрели. Толком. Черт. Пришлось читать африканью телеграмму. Так вот. Африкан Иванович перенес инфаркт в Германии. Поехал в Германию и там получил инфаркт. Нужна была операция. То есть – нужны были сто тысяч марок на операцию. И он просил ему помочь. Чтобы бюджет заплатил сто тысяч марок. И я хотел ему помочь. Я хорошо относился к старику Африкану. Но если бы мы заплатили – был бы новый виток инфляции. Все наши усилия по сжатию денежной массы пошли бы прахом. Вы понимаете? Я отказал Африкан Иванычу. Я взял на себя такую ответственность. Не знаю, кто еще в мире был тогда способен к такой ответственности, кроме нашей команды. Мы выстояли.

МОРФИН. И что стало с этим человеком?

КОЧУБЕЙ. Ничего не стало. Он старенький уже был. Все там будем, как у нас говорят в России.

МОРФИН. Но, если я правильно понимаю, оплата за границей не могла поднять инфляцию в России. Разве нет?

Появляется звук, похожий на трение топора о скрипичную струну.

КОЧУБЕЙ. Так всегда бывает, когда филолог приходит брать интервью у экономиста.

МОРФИН. Я брал интервью у многих экономистов, господин Кочубей.

КОЧУБЕЙ. А я тридцать пять раз давал интервью вашей газете. Нет – триста тридцать пять раз! И еще ни разу мне не задавали таких некомпетентных вопросов. Извините, господин Морфин, я не хотел бы продолжать.

Я вас не выгоняю, но. Вы можете посидеть в приемной, выпить чаю.

МОРФИН. Очень жаль, господин Кочубей, что так получилось. Я, тем не менее, расшифрую то, что вы уже сказали.

КОЧУБЕЙ. Я позвоню в редакцию «Вашингтон пост» и попрошу, чтобы мне больше не присылали людей, которые не знают, что такое инфляция.

МОРФИН. Я расшифрую и пришлю вам и-мейлом. Я могу взять у вашего секретаря адрес?

КОЧУБЕЙ. Возьмите. Ступайте, пожалуйста.

Пауза. Морщится. Закрывает глаза.

КОЧУБЕЙ. Постойте, Пол. Вернитесь.

МОРФИН. Вы хотите возобновить интервью?

КОЧУБЕЙ. Я хочу сказать только одно. Вы можете включить диктофон. И записывать от руки. Пожалуйста.

МОРФИН. Я готов.

КОЧУБЕЙ. Как премьер-министр, я действительно совершил болезненную ошибку, о которой сожалею до сих пор. И я хочу, чтобы вы об этом написали.

МОРФИН. Мы напишем.

КОЧУБЕЙ. Когда я стал еще заместителем премьерминистра, мне дали государственную дачу. Члена Политбюро ЦК КПСС товарища Бакланова. Вы такого уже не помните. Дача была запущенная, потому что товарищ Бакланов был уже три месяца как в тюрьме. Он был член ГКЧП. Помните – ГКЧП, путч, переворот?..

МОРФИН. Да, конечно, помню. Топ-ивент мировой истории.

КОЧУБЕЙ. Семья Бакланова съехала. Сбежала от ужаса. Дача была запущенная. И там прибились бездомные собаки. То есть бродячие собаки. Человек десять. Или двенадцать.

МОРФИН. Человек или собак?

КОЧУБЕЙ. Человек. То есть собак. Собак. Но у меня жена тогда была беременная моей младшей дочкой. А у дочки и сейчас аллергия на бродячих собак. И я поручил начальнику моей охраны, чтобы он разобрался с собаками.

МОРФИН. Кто был начальник охраны?

КОЧУБЕЙ. Андрюша Полевой. Он сейчас работает вицепрезидентом по безопасности в Корпорации вечной жизни. У моего друга Бориса Толя. Вы же знаете Бориса?

МОРФИН. Я полтора месяца назад сделал с ним большое интервью для «Вашпост». И что было дальше с собаками?

КОЧУБЕЙ. Андрей переборщил. Я не знаю, понимаете ли вы это русское слово. Он сделал лишнее. Он расстрелял эти 12 собак.

МОРФИН. Как вы узнали, что он их расстрелял?

КОЧУБЕЙ. Их трупы лежали у задних ворот. Это было страшно негигиенично. Эпидемично это было даже. Работники дачи могли заразиться кариесом. В мертвых собаках всегда существует кариес.