Барри. Более мощный модем?

Джун. У меня и так ISDN-связь. Спасибо. Эй, ко мне пришли. Пока.

Джун вымыла голову в ванной, и теперь молодая женщина с гребнем и ножницами в руках возилась на кухне с ее волосами. Джун выглядела очень одинокой и несчастной. Не знаю, почему я так решил: она как-то слишком спокойно сидела, полностью отдавшись на милость этой женщине. Иногда она перебрасывалась с парикмахершей несколькими словами, раз или два засмеялась, и я вдруг почувствовал, насколько потерянной она себя ощущает. Хотя, возможно, эта мысль пришла мне в голову лишь потому, что движения парикмахерши были слишком профессиональны. А ведь это могла быть ее подруга. Но у Джун не было подруг. Только француженка, которую она так и не смогла разыскать.

Письмо Джун я сохранил в компьютере. Теперь я открыл его и прочитал имя француженки: Женевьева Гарро. Жаль, я не знал ее адреса на рю де Гренель, у меня вообще не было никакой информации, способной облегчить поиски. И все же я набрал имя и запустил поиск. Сумею ли я разыскать ее подругу?

Сервер выдал несколько страниц с полным совпадением имени, только все эти Женевьевы оказались гораздо более юными, чем нужно. И еще множество ссылок на другие страницы, где упоминалось либо имя «Женевьева», либо фамилия «Гарро». Не вышло. Может, удастся ненавязчиво выяснить у Джун какие-нибудь подробности, а потом ошарашить ее адресом подруги. Или посоветоваться с кем-нибудь, кто лучше меня разбирается в поиске людей по Интернету. Детектива или профессионального хакера, к примеру.

Парикмахерша сложила инструменты и ушла. Я сел за компьютер и напечатал: «Выглядит неплохо».

Джун. Спасибо. Так и было задумано. Ты все еще в дурном настроении?

Барри. Надеюсь, нет.

Джун. Придумала, что ты можешь мне подарить. Компакт-диск Джони Митчелл с той песней, от которой тебе хочется плакать. Мы могли бы прослушать ее одновременно — если хочешь, конечно, — и обменяться впечатлениями.

Барри. Сейчас пойду и куплю. Вернусь — сразу напишу.

Джун. Тогда до скорого.

Я приобрел целую кучу дисков. Все, что мне нравилось и попалось на глаза. Фортепианные сонаты Бетховена в исполнении Бренделя, первая запись вживую Фабрицио де Андре, новый диск Пола Саймона, который я и сам еще не слышал, комплект из двух дисков «Проповедь дуба» Сайнида ОʼКоннора и «Укрощение тигра» Джони Митчелл. На этом пришлось остановиться, потому что магазин закрывался. На полпути к кассе я обернулся и прихватил еще диск «Невнятная речь сердца» Ван Моррисона. На нем была песня «Плач по дому», которая ей так нравилась. И поспешил домой, чтобы послушать музыку вместе с Джун.

Она расставила по всей комнате свечи и зажгла их. Потрясающе красиво. Другого света в ее квартире не было.

Барри. Все у тебя под дверью.

Я наблюдал, как Джун едет к двери, берет в руки сверток, открывает его. Пока она была в прихожей, я различал только тень. Но она вновь обрела плоть, вернувшись в комнату. Мерцающую в свете свечей. Я снова сел за компьютер.

Джун. Тут шесть дисков. А я просила один.

Барри. Не считай, а слушай.

Джун. С чего начнем?

Барри. С Джони Митчелл. Пятый трек.

Джун. Ты тоже его ставишь? Начинаем одновременно?

Барри. Да. Скажи, когда будешь готова. Я свой уже вставляю.

Цифровой плейер передо мной, наушники подключены. А вот ей к своему музыкальному центру еще нужно подъехать, вставить диск, нажать на кнопку «пуск», потом вернуться к столу и сообщить мне. Нам не удастся начать одновременно. Я встал и попытался отследить момент, когда она выберет песню и запустит звук. Вернувшись к компьютеру и увидев на экране слово «пора», я уже слушал.

Слушал и ждал. Она написала: «Я тебя понимаю». И молчала, пока песня не кончилась. Я выключил плейер, сидел и ждал.

Джун. Знаю, когда ты начинаешь плакать.

Барри. Ну?

Джун. Сразу же после первой строчки «The general offered no apologies».^[26]

Барри. Шестое чувство. Верно.

Джун. Очень хорошая песня. Только что-то напоминает.

Барри. Амелию? У нее есть похожая.

Джун. Может быть. Не могу припомнить название. А тебе не кажется, что вначале текст просто великолепный, а потом становится слабее?

Барри. Точно.

Джун. Все эти старомодные рассуждения о прокурорах и алчности вряд ли имеют отношение к японской девушке.

Барри. Ты права. Но музыка так хороша, что я с этим смирился. Если бы пели по-немецки, я бы, вероятно, не стерпел. В такой песне не должно быть ни одного лишнего слова.

Джун. А это здорово — вместе слушать музыку! Невероятное ощущение…

Барри. Ощущение — чего?

Джун. Близости или чего-то в этом роде. Трудно сказать. Но здорово. Возникает впечатление, что ты стал ближе мне, хотя ты — продукт моей фантазии.

Барри. Может, именно поэтому?

Джун. Нет, из-за музыки.

Барри. Спасибо Джони.

Джун. Что теперь?

Барри. Мне бы хотелось послушать новый диск Пола Саймона. Я сам его еще не слышал. Ты как?

Джун. Согласна.

Странное ощущение — отдавать себя во власть музыки, зная, что кто-то сейчас испытывает то же самое. Иными словами, в этом не было бы ничего особенного, сиди Джун рядом — так бывало уже миллион раз, — но слушать одно и то же, находясь друг от друга через дорогу и поддерживая связь через Интернет, — в этом было что-то волнующее, торжественное.

Я включил диск. И с первых же звуков попал под гипнотическое воздействие: удивительным образом музыка Саймона одновременно успокаивала и будоражила меня. Так было всегда. «Красивая музыка», — написала Джун. «Мне тоже так кажется», — ответил я, и мы провели целый час в миниатюрном виртуальном соборе, наслаждаясь звуками и словами и время от времени обмениваясь короткими замечаниями типа «блестяще» или «просто отъезжаешь», напоминая друг другу, что мы вместе слушаем и восхищаемся.

Когда диск закончился, мы оба некоторое время молчали. Словно зрители после фильма, задевшего их за живое. Джун объявилась первой. «Изумительно, — написала она. — Так просто и одновременно изощренно, тонко, мягко и чисто».

Барри. Говоришь моими словами. Я все еще отчасти там. Можно наслаждаться музыкой, не подстраиваясь под ее уровень.

Джун. Утонченность ты, конечно же, ощутил сильнее, чем я. Пространства звучания и все такое.

Барри. Все пространства, звучание которых ты слышишь, перетекают одно в другое, они связаны воедино, как удачное архитектурное сооружение, только архитектура эта — акустическая. Каждый инструмент звучит самобытно и превосходно: ни один не отнимает место у остальных. От подобной музыки я чувствую себя счастливым.

Джун. Я тоже.

Барри. Удивительно, что тебе понравилось. Ты ведь гораздо моложе меня. По логике вещей, тебя должно тянуть к этому англо-американскому дерьму времен моей юности.

Джун. Отчасти так и есть. Но и это мне тоже нравится.

Барри. Отлично. Не будем углубляться. Я о тебе очень хорошо думаю, не хотелось бы портить впечатление. И если ты начнешь нахваливать какую-нибудь группу нечесаных идиотов, чья музыка так же хороша, как и фотография Дэвида Хассельхоффа, все, возможно, полетит к черту.

Джун. Поняла. Спасибо за предупреждение. Только это все-таки был Патрик Суэйзи.

Барри. Я намеренно переврал.

Джун. Знаю.

Барри. Послушаем еще что-нибудь?

Джун. Пожалуй.

Барри. Сайнида ОʼКоннора. Первую запись. «Ты никакая не мать». Его считают святым. Нужно привыкнуть к его наивности и не бояться чрезмерной страстности.

Джун. У тебя сложилось впечатление, что я могу испугаться чьей-нибудь страстности?

Барри. Не знаю.

Джун. Я включаю. Только первую вещь?

Барри. Да.

Мы прослушали песню.

Джун. Ты вспоминаешь сестру?

Барри. Она часто возилась со мной. Иногда мне это нравилось. Пускала к себе в кровать, когда мне было страшно по ночам. Сестра казалась мне красивой. От нее хорошо пахло.