– Пошли, – сказала она. – Быстро.

Он взял ее за руку и так они прошли до гостиницы. Вестибюль был старый, увитый растениями, на нем лежало какое-то увядающее очарование. Убранство очень напоминало девятнадцатый век. В этот час здесь не было никого, кроме администратора, который был едва виден за своей конторкой; он смотрел телевизор, постукивая ногами по столу. Билл нажал кнопку третьего этажа пальцем, который немного дрожал – возбуждение? нервозность? вина? все вместе? О, да, конечно, и еще какая-то безумная радость вместе со страхом. Это смешение чувств было неприятно, но чувства эти казались необходимыми. Он провел ее по коридору до своего номера, как-то смущенно решая, что если ему суждено быть неверным, то этот факт измены должен завершиться у него, а не у нее. Он понял вдруг, что вспоминает о Сьюзен Браун, своем первом литературном агенте и своей первой любовнице.

Обманывать. Обманывать свою жену. Он пытался обдумать это, но оно казалось одновременно и реальным, и нереальным. Что было самым сильным – так это несчастное чувство ностальгии, старомодное чувство измены. Одра была сейчас дома, варила кофе, сидя за кухонным столом в своем халате, может быть, учила роль, может, читала роман Дика Френсиса.

Его ключ задвигался в замке номера 311. Если бы они вошли в номер Беверли на пятом этаже, они бы увидели зажженный огонек на ее телефонном аппарате, администратор, который смотрел телевизор, оставил ей извещение позвонить подруге Кэй в Чикаго (после третьего неистового звонка Кэй он в конце концов вспомнил об этом), дело, возможно, приняло бы другой оборот: им пятерым можно было бы не скрываться от деррийской полиции, когда наступит тот день. Но они пошли в его номер – так, возможно, было предначертано.

Дверь открылась. Они были внутри. Она посмотрела на него. Глаза ее горели, щеки пылали, грудь быстро вздымалась и опускалась. Она взял ее руки и был ошеломлен чувством правдивости, справедливости -чувством соединения прошлого и настоящего, и на этом соединении не было никаких швов. Он неуклюже захлопнул дверь одной ногой, и она тепло улыбнулась ему.

– Мое сердце, – сказала она и положила его руку на свою грудь. Он чувствовал его под этой твердой, сводящей с ума мягкостью, оно работало как мотор.

– Твое сссердце...

– Мое сердце.

Они сидели на кровати, все еще одетые, целуясь. Ее рука скользнула внутрь его рубашки, затем назад. Она нащупала пальцами ряд пуговиц, задержалась на талии.., и затем тем же пальцем скользнула ниже, нащупывая твердую упругость его члена. Мышцы, о которых он и не думал, напряглись и задрожали у него в паху. Он оборвал поцелуй и отодвинулся от нее на кровати.

– Билл?

– Должен осссстановиться на минуту, – сказал он. – Иначе я выпущу в шшшштаны, как мальчишка.

Она снова нежно улыбнулась, и посмотрела на него.

– Так ли? Или у тебя какие-то подспудные мысли?

– Подспудные мысли, – сказал Билл. – У меня они вввсегда.

– У меня нет. Я ненавижу его, – сказала она. Он посмотрел на нее, ее улыбка погасла.

– Я этого не знала даже отдаленно всего две ночи назад, – сказала она. – О, я знала это, где-то там, с самого начала. Он бьет и причиняет мне боль. Я вышла за него замуж, потому что.., потому что мой отец всегда беспокоился обо мне, я думаю. Как бы я ни страдала, он все-таки беспокоился. Я думаю, я знала, что он одобрил бы Тома. Потому что Том тоже беспокоился. Он сильно беспокоился. И пока кто-то заботился обо мне, я была цела и невредима. Более чем цела. Реальна.

Она посмотрела на него серьезно. Ее блузка вылезла из брюк, обнажив белую полоску живота. Он захотел поцеловать ее.

– Но это не было реальным. Это был кошмар. Быть замужем за Томом походило на возвращение в кошмар. Почему человек так поступает, Билл? Почему человек сам, по собственному желанию, возвращает себя в кошмар?

Билл сказал:

– Единственная причина, которую я могу пппредставить, это что лллюди возвращаются, чччтобы нннайти ссебя.

– Кошмар здесь, – сказала Бев. – Кошмар – это Дерри. Том кажется мелочью по сравнению с этим. Я сейчас могу лучше его видеть. Я ненавижу себя за годы, проведенные с ним... Ты не знаешь.., то, что он заставлял меня делать, и, ох, я была достаточно рада делать это, ты знаешь, потому что он заботился обо мне. Я бы заплакала.., но иногда слишком стыдно. Ты знаешь?

– Не надо, – сказал он спокойно, и положил свою руку на ее. Она плотно ее сжала. Ее глаза были полны блеска, но слезы не шли. – Это есть у каждого. Но это не эээкзамен. Просто ты проходишь это так, кккак ты можешь.

– Я имею в виду, – сказала она, – что я не обманываю Тома и не пытаюсь использовать тебя, чтобы как-то отомстить ему или что-нибудь в этом роде. Для меня это что-то естественное, здоровое, сладкое. Но я не хочу причинять тебе боль, Билл. Или втягивать тебя во что-то, о чем бы ты потом жалел.

Он думал об этом, думал об этом по-настоящему глубоко и серьезно. Но маленькое странное воспоминание – он стучится ко мне и так далее -снова задвигалось в нем, врываясь в его мысли. Это был длинный, долгий день. Звонок Майка и его приглашение пообедать были сто лет назад. Так много всего случилось с тех пор.

– Друзья не ооообманывают друг дддруга, – сказал он и наклонился над ней. Их губы сомкнулись, и он начал расстегивать ее блузку.

Одна ее рука переместилась к нему на затылок и прижала его к себе, а другая сначала расстегнула молнию на слаксах, а потом сдернула их. Какой-то момент его рука, теплая рука, лежала на ее животе, стягивая трусы; потом легкий толчок, и она сама направила его.

Когда он вошел в нее, она мягко изогнулась под ним и пробормотала:

– Будь моим. Я люблю тебя, Билл.

– Я тоже люблю тебя, – сказал он, улыбаясь в ее голое плечо. Они начали медленно, и он почувствовал, как пот начинает стекать по его коже, когда она задвигалась быстрее под ним. Его сознание начало растворяться, сосредоточиваясь все более и более на их единении. Ее поры раскрылись, издавая прекрасный мускусный запах.

Беверли почувствовала приближение оргазма. Она шла к нему, работая для него, никогда не сомневаясь, что он наступит. Вдруг ее тело замерло и, казалось, взлетело вверх, но не в оргазме, а в чем-то гораздо высшем, чем то, что она имела с Томом или с двумя любовниками, которых имела до Тома. Она стала сознавать, что она не просто кончит – это будет тактическое оружие. Она немного испугалась.., но ее тело снова подхватило ритм. Она чувствовала твердую плоть Билла, все его тело вдруг стало таким же твердым, как часть его в ее лоне, и в этот самый момент она достигла высшей точки – начала достигать высшей точки, удовлетворения настолько огромного, что оно было почти агонией, затопившей все глубинные шлюзы, и она укусила его плечо, чтобы подавить крик.

– О, Боже мой, – он глубоко, счастливо вздохнул, и, хотя она потом не была в этом полностью уверена, она подумала, что он плачет. Он отодвинулся, и она подумала, что он собирается выйти из нее – она пыталась подготовиться к этому моменту, который всегда приносил скоротечное, необъяснимое чувство потери и пустоты, и затем он снова с силой вошел в нее. Прямо тут же у нее был второй оргазм, чего она за собой раньше не знала, и окошко памяти открылось снова, и она увидела птиц, тысячи птиц, спускающихся на конек каждой крыши, телефонные провода, на каждый почтовый ящик в Дерри, весенних птиц в белом апрельском небе, и пришла боль, смешанная с удовольствием – удовлетворением, – но она была тихой, каким кажется белое весеннее небо. Тихая физическая боль, смешанная с тихим физическим наслаждением и каким-то безумным чувством самоутверждения. Она таяла.., она.., она...

– Вы все? -закричала она вдруг, глаза расширились, ошеломленные.

Он отделился, вышел из нее на этот раз, но в этом внезапном приливе откровения она едва почувствовала его движение.

– Что? Беверли? У ттебя ввсе ввв....

– Вы все? Я занималась любовью со всеми вами?Она увидела потрясенное удивление на лице Билла, его отвисшую челюсть.., и внезапное понимание. Но это было не ее открытие; даже в своем собственном шоке она увидела это. Это было его собственное.