Это было в 1930 году, когда почти все военно-воздушные силы США состояли из бипланов. В Вашингтоне Билли Митчел был понижен в должности из-за своего несносного упрямства и желания модернизировать воздушные силы, что заставило его старших товарищей постараться его скинуть. Вскоре он подал в отставку.

Так они потихоньку летали на базе в Дерри, несмотря на то, что только одна взлетная полоса была там заасфальтирована. Большинство солдат принадлежали к разряду трудолюбивых.

И одним из солдат Компании И, которые возвратились в Дерри в 1937 году, после службы в армии, был мой папа. Он рассказал мне эту историю:

"Однажды весной 1930 года – это случилось за 6 месяцев до пожара в Черном Местечке – я возвращался с четырьмя моими сослуживцами из трехдневного отпуска, который мы провели в Бостоне.

Когда мы проходили через ворота, там стоял на контрольно-пропускном пункте этот верзила, облокотившись на лопату. Какой-то сержант с юга. Морковно-рыжие волосы. Плохие зубы. Прыщавый. Ни дать, ни взять человекообразная обезьяна, ясно, что я имею в виду? Во время Депрессии таких полно было в армии.

Итак, мы пришли, четыре молодых парня, вернулись из отпуска, все еще чувствуя себя отлично, но по его глазам мы увидели: он ищет, чем бы нас прибить. Мы отдали ему честь, как если бы он был Черный Генерал Джек Першинг. Мне казалось, что все будет в порядке; был теплый, замечательный апрельский день, светило солнце, и надо же мне было заговорить: «Доброе утро, сержант», – сказал я, и он заставил меня приземлиться на живот. «Ты хочешь говорить со мной? У тебя есть какое-нибудь разрешение?» – спросил он. «Нет, сэр», – сказал я. Он повернулся к остальным – Тревору Доусону, Карлу Руну н Генри Вайтсану, который потом погиб в огне пожара, и он сказал им: «Я нанял этого черного шикарного ниггера. Если остальные не хотят присоединиться к нему, пусть отправляются выполнять дьявольскую грязную работу, пусть идут в барак, пакуются и делают отсюда ноги. Вы меня поняли?»

Вот и хорошо, они уйдут. И Вильсон скомандовал: «Шагом марш отсюда, хреновые ублюдки!»

Итак, они убрались, а Вильсон повел меня к одному из инструментальных сараев и дал мне лопату. Потом повел меня к большому полю, которое находилось как раз там, где сейчас стоят аэробусы северо-восточных авиалиний. И он посмотрел на меня с кривой усмешкой, и он показал мне на землю и сказал: «Видишь эту яму, черномазый?»

Там не было никакой ямы, но я решил, что для меня будет лучше, если я буду соглашаться с ним во всем, что придет ему в голову. Поэтому я посмотрел на то место на земле, которое он мне показал и сказал, что пусть он не сомневается, разумеется, я вижу ее. Но он дал мне в нос и свалил меня на землю и кровь хлестала прямо на чистую рубашку.

«Ты не видишь ее, потому что какой-то чертов ублюдок ее закопал», – кричал он, и я увидел два больших пятна на его щеках. Но при этом он ухмылялся, и выглядел вполне довольным. «Так, мистер Добрый День, вот, что ты будешь делать! Убирай-ка грязь из этой ямы. Марш!»

И я копал больше двух часов, пока не выкопал яму себе до подбородка. Последние несколько метров шла сплошная глина, и к концу я стоял по колена в воде, и башмаки были мокры насквозь.

«Вылезай, Хэнлон», – сказал мне сержант Вильсон. Он сидел рядом на траве, покуривая сигарету. Он даже не предложил мне помочь. Я был грязный и мокрый с ног до головы. Он встал и подошел ко мне. Он показал на яму. «Что ты там видишь, ниггер?» – спросил он. «Вашу яму, сержант Вильсон», – сказал я. «Не нужна мне никакая яма, вырытая негром, давай, забрасывай ее грязью, рядовой Хэнлон».

Я, конечно, закопал ее обратно, и когда я все сделал, солнце уже клонилось к закату и становилось холодно. Он подошел и смотрел на меня, пока я не заровнял всю эту землю на поверхности лопатой. «А что ты видишь здесь сейчас, ниггер?» – спросил он меня. «Кучу грязи, сэр», – сказал я, и он снова меня ударил. Боже мой, Микки, я был на грани того, чтобы размозжить ему голову этой лопатой. Но если бы я сделал это, никогда бы мне не видать неба над головой, разве только через тюремную решетку. Но случалось, я подумывал, что напрасно не сделал этого. И все-таки я старался любой ценой сохранять мир.

"Это не куча грязи, ты, тупая грязная скотина! – орал он на меня, брызгая слюной. – Это моя яма'. Лучше выкопай ее сейчас же! Марш!"

И вот я опять копал эту яму, а потом опять закапывал ее, а потом он спросил, зачем я ее закопал, – он как раз хотел в нее сходить. И я опять копал ее, а он снял штаны и свесил свою грязную задницу над ней и смеялся надо мной, пока делал свои дела и спрашивал: «Ну, как ты, Хэнлон?»

«Все в порядке, сэр», – отвечал я ему, потому что решил: нет, не поддамся, пока я держусь на ногах, пока я еще в сознании, пока не упаду замертво. Меня не вывести из терпения!

"Хорошо, я понял, рядовой Хэнлон, тогда начинай ее закапывать.

Давай, давай, больше жизни, что-то ты стал очень медлительным".

И вот, когда я закапывал ее в очередной раз, прибежал через поле его друг и сказал, что приходила какая-то инспекция и они не могли найти Вильсона. Мои друзья прикрыли меня, поэтому со мной все было в порядке, но друзья Вильсона, если их можно так назвать, даже не побеспокоились. Он позволил мне уйти, а я потом все смотрел, не появится ли его имя на доске Наказаний на следующий день, но этого не произошло. Я думаю, он сказал, что пропустил проверку, потому что учил уму разуму одного грязного ниггера, который выкопал и закопал все ямы на территории базы в Дерри.

Они, наверное, дали ему медаль за это, вместо того, чтобы заставить чистить картошку. Вот как шли дела во время Компании И в Дерри".

Отец рассказал мне эту историю в 1958 году, тогда, я думаю, ему стукнуло 50, а матери было только 41 год. И я спросил его, почему же он возвратился в Дерри после всех этих ужасов.

"Ну, мне было только 16 лет, когца я пошел в армию, я соврал им о своем возрасте, чтобы они меня взяли. Это даже была не моя идея, это мать мне сказала. Я был большого роста, потому-то вранье прошло, я думаю. Я родился и вырос в Бургао, Северная Каролина, и мы видели мясо только, когда продавали табак, а иногда зимой, когда отец подстреливал опоссума или енота. Самое хорошее, что я вспоминаю о Бургао, было жареное мясо опоссума с кукурузными лепешками, которыми обложено было мясо в большом количестве.

Отец мой погиб в результате несчастного случая с какой-то сельхозмашиной. И мать сказала, что собирается взять Филли Лубрида в Коринт, так у нее были какие-то родственники, Филли Лубрид был приемным ребенком".

«Ты имеешь в виду моего дядю Фила?» – спросил я, улыбаясь при мысли, что кто-то мог называть его Филли. Он был юристом в Таксоне, штат Аризона, и уже шесть лет состоял в Городском Совете.

Когда я был маленьким, я думал, что дядя Фил очень богатый. Для черного человека в 1958 году, я думаю, он и был богатым. У него было 20 тысяч долларов в год.

"Да, это его я имею в виду, – сказал папа. – Но в те дни это был парень двенадцати лет, он носил соломенную матросскую шляпу и бегал босиком. Он был самый младший, я был постарше, все остальные уехали – двое умерли, двое женились, один Говард был в тюрьме. Он никогда не отличался послушанием. «А ты ступай в армию, – говорила мне твоя бабушка Ширли, – я не думаю, что они платить тебе сразу же станут, но когда начнут, ты сможешь каждый месяц что-нибудь высылать мне. Мне не хочется отсылать тебя, сынок, но если ты не позаботишься обо мне и Филли, я не знаю, что с нами станет». Мать отдала мне свидетельство о рождении, и я видел, что она подправила дату рождения, так что получилось, что мне восемнадцать лет.

Вот я и пошел на призывной пункт, где производился набор и попросил, чтобы меня взяли. Вербовщик показал мне бумаги и где я должен расписаться. «Я умею писать, могу написать свое имя». Но он не поверил и стал смеяться надо мной. «Тогда давай пиши, черномазый», – сказал он. «Минуточку, – ответил я, – я хочу задать вам пару вопросов». «Валяй, я могу ответить на все твои вопросы». «А правда, что в армии два раза в неделю бывает мясо?» «Нет, у них не два раза в неделю мясо», – сказал он.