— Да, вполне понимаю, — заверил ее Вэнс. — Всякий ученый считает себя сверхчеловеком. Могущество — вот его Бог. Многие из величайших ученых мира считались сумасшедшими. Может быть, они ими и были. Да, сложная проблема. Обладание определенной силой создает слабость. Странное представление, не правда ли? Самое опасное в мире влияние, это наука — опасное, даже дли самого ученого. Всякий ученый, делающий великие открытия — своего рода Франкенштейн. Однако… какое ваше впечатление от гостей, которые были сегодня тут?

— Я недостаточно их знаю, чтобы хорошенько о них судить, — серьезно ответила девушка. — Я не вполне их понимаю. Но каждый по-своему кажется мне опасным. Все они играют какую-то игру, и иногда кажется, что эта игра без правил. Для них результат оправдывает применяемые средства. Они кажутся искателями ощущений, старающимися натянуть покрывало иллюзий на реальности жизни, потому что у них нет силы взглянуть ей в лицо.

— Да, конечно, у вас ясное зрение, — Вэнс внимательно поглядел на девушку. — А вы взялись за ремесло сиделки, потому что вы умеете смотреть в лицо действительности. Вы не боитесь ни жизни, ни смерти.

Девушка казалась смущенной.

— Вы слишком много придаете значения моей профессии. В конце концов, мне надо было зарабатывать свой хлеб, и занятие сиделки привлекало меня.

Вэнс кивнул.

— Это понятно. Но скажите, не предпочли ли бы вы, чтобы вам не приходилось зарабатывать свой хлеб?

Она подняла на него глаза:

— Может быть. Но разве не естественно для всякой женщины предпочитать роскошь и безопасность утомительной работе и неопределенности?

— Без сомнения, — сказал Вэнс. — А раз мы говорим об уходе за больными, что вы думаете о состоянии здоровья миссис Гарден?

Мисс Битон несколько поколебалась, прежде чем ответить:

— Право, не знаю, как вам сказать. Я этого не понимаю, и я подозреваю, что доктор Зиферт сам этим поражен. Миссис Гарден бесспорно больная женщина. Она показывает много признаков того нервного, переменчивого расположения духа, которое появляется у людей, страдающих раком. Хотя в одни дни она себя чувствует гораздо лучше, чем в другие, я знаю, что она сильно страдает. Доктор Зиферт говорил мне, что это невропатический случай. Но у меня самой иногда бывает чувство, что это гораздо серьезнее, что все эти нервные симптомы происходят от какого-то физиологического состояния.

— Это очень интересно. Доктор Зиферт упоминал мне об этом несколько дней назад. — Вэнс подвинулся ближе к девушке. — Не могли бы вы мне сказать что-нибудь про ваши отношения с обитателями этого дома?

— Мне очень мало что рассказывать. Профессор Гарден фактически не замечает меня, я иногда даже сомневаюсь, знает ли он, что я здесь. Миссис Гарден переходит от периода раздражительных поучений к самой интимной откровенности. Флойд Гарден был всегда очень мил и вежлив. Он хотел, чтобы мне здесь хорошо жилось, и несколько раз извинялся передо мною за неприятные выходки своей матери. Мне он скорее нравится из-за его внимательности.

— А Свифт? Хорошо вы его знали?

Девушке видимо не хотелось отвечать. Она отвернулась, поглядела в сторону и потом посмотрела на Вэнса и заговорила.

— Дело в том, что мистер Свифт несколько раз приглашал меня с собой обедать и в театр. Он никогда не делал чего-либо предосудительного, но по временам он мне надоедал. У меня создалось впечатление, что он один из тех несчастных мужчин, которые чувствуют себя униженными и стараются подбодрить себя ухаживанием за женщинами. Мне кажется, что он на самом деле увлекался мисс Грэм и обратился ко мне только с досады.

Вэнс несколько минут курил молча. Потом он сказал:

— А как насчет сегодняшних скачек? Много было об этом разговора?

— О да, больше недели я не слышала почти ни о чем другом. В доме нарастало странное напряжение. Я слышала однажды вечером, как мистер Свифт говорил с Флойдом Гарденом, что Ривермонтский Большой приз — его последняя надежда и что, по его мнению, выиграет Хладнокровие. Они тотчас же бешено заспорили насчет шансов Хладнокровия.

— Было ли известно остальным членам компании, собравшейся сегодня, как Свифт относился к скачкам и Хладнокровию?

— Да, вопрос этот обсуждался подробно в течение ряда дней. Видите ли, — объяснила девушка, — мне никак невозможно не слышать части этих разговоров. И миссис Гарден сама часто вмешивается в них, а потом обсуждает эти вопросы со мной.

— Кстати, — спросил Вэнс, — как вы решили поставить на Лазурную Звезду?

— По правде сказать, — робко созналась девушка, — я немного заинтересовалась этой игрой на скачках, которая происходила здесь, хотя мне самой не приходило в голову делать ставку. Но я услышала, как вы говорили мистеру Гардену, что избрали Лазурную Звезду, и это название мне так понравилось, что я попросила мистера Гардена сделать ставку и для меня. Это первый раз, что я играю на скачках.

— И Лазурная Звезда победила, — вздохнул Вэнс. — Вы играли против Хладнокровия, хотя он и был фаворитом. Крупная игра! Очень прискорбно, что вы выиграли. Выиграть для дебютанта, видите ли, это всегда бывает роковым.

Лицо девушки внезапно омрачилось. Она поглядела на Вэнса и не сразу заговорила. — Думаете ли вы, что оно окажется роковым?

— Да, о да, это неизбежно. Вы не будете в состоянии воздержаться от новых ставок. Тот, кто выиграет свою первую ставку, уже не может остановиться и неизбежно в конце концов проигрывает.

Девушка снова поглядела на Вэнса тревожными глазами. Потом ее взгляд устремился на темнеющее небо над нашими головами.

— Но Лазурная Звезда — такое красивое имя, не правда ли? — она показала наверх. — Вот видите, там видна такая…

Мы все поглядели вверх. Высоко над нами сияла крупная одинокая звезда голубоватым светом. Вэнс направился к балюстраде и поглядел через нее на воды реки, на лиловые холмы и на еще горевший на западе закат. Резкие очертания гигантских небоскребов города к югу возвышались фантастическими силуэтами, как на театральных декорациях.

— Ни один город в мире, — сказал Вэнс, — не прекрасен так, как Нью-Йорк, если смотреть на него сверху в ранних сумерках. Он встал на балюстраду и поглядел вниз — в огромную пропасть глубоких теней и мерцающих огней. Я почувствовал неясный страх — тот страх, который всегда испытывал, когда видел акробатов, проделывающих опасные движения высоко над ареной цирка. Я знал, что Вэнс не боится высоты и обладает исключительным чувством равновесия. Но я тем не менее глубоко вздохнул. В ногах у меня забегали мурашки, и на мгновение мне чуть не стало дурно. Мисс Битон стояла рядом с Маркхэмом, и она, по-видимому, почувствовала то же, что и я, так как ее лицо внезапно побледнело. Глаза ее устремились на Вэнса с выражением ужаса, и она схватилась за руку Маркхэма, как бы ища поддержки.

— Вэнс, — сурово сказал Маркхэм, — сойдите отсюда.

Вэнс соскочил в сад и повернулся к нам.

— Простите, пожалуйста, — сказал он, — высота действует на большинство людей. Я этого не сообразил. Он поглядел на девушку: — Простите, мисс Битон.

Пока он говорил, Флойд Гарден вышел на крышу.

— Простите, Вэнс, доктор просит мисс Битон вниз, если только она чувствует себя достаточно хорошо. У матушки один из ее обычных припадков.

Сиделка поспешила вниз, а Гарден подошел к Вэнсу. Он снова возился со своей трубкой. Скверная история, — бормотал он. — Вы, конечно, внушили страх Божий сердцам всех этих благочестивых мальчиков и девочек, собравшихся сегодня у нас. Они все дрожали после того, как поговорили с вами. Знаете, Вэнс, если вы хотите видеть Круна, или Зелию Грэм, или Мэдж Уезерби по какой-либо причине сегодня вечером — они будут здесь. Они просили разрешения прийти. Должны вернуться на место преступления и тому подобное. Нуждаются во взаимной поддержке. И, по правде сказать, я чертовски рад, что они приедут. Мы сможем обговорить все дело за коктейлями, а это лучше, чем мучиться и терзаться наедине…

— Вполне естественно, — сказал Вэнс. — Я понимаю их чувства и ваши. Скверная история, как вы говорите. А теперь пройдемте вниз.