На выставке полотен Валентина Серова было многолюдно и до появления на ней Владимира Путина. Правда, сначала там ажиотажа не наблюдалось. Потом пошла слава по Москве, и началось… Я пришел туда, когда уже появилась очередь. У нас есть, к сожалению, то, что называется «мода». Увы, искусство стало предметом модной рецепции… Принято «рвать» билеты на какие-то концерты, как принято и поклоняться культовой фигуре. К сожалению, из творчества Валентина Серова попытались сделать то, чем оно никогда не являлось. Да, была давка и на выставке Пикассо, и я ее очень хорошо помню. И на выставке «Москва – Париж». Они стали для множества людей открытием искусства XX века, для некоторых – возможностью «попробовать запретный плод», а для иных – поводом поскандалить. Да тот же Караваджо! Народ тоже стоял на него в очереди. Но Серов не является дефицитом и чем-то запретным. Публика сама его «раскрутила», а визит Путина эту «раскрутку», возможно, подстегнул. Отчасти я даже рад этому: Серов – художник мирового класса, но лишь отдельные его картины были популярны в России. А за ее пределами он вообще мало известен. Теперь он будет «в спросе» хотя бы не меньше, чем Шишкин…

Полагаю, что чем больше руководитель государства будет ходить на выставки, тем лучше будет государству. Пример лидера часто воспитывает чувства массы, и такой пример – далеко не худший. Но выставка работ Серова превратилась отчасти в модную акцию, которая закрутила вокруг себя, словно водоворот, очень много людей, к культуре в общем-то равнодушных, в том числе и представителей политической элиты. Масла в топку подлили и масс-медиа. Роль телевидения как наркотика несомненна: оно впрыскивает в общественное сознание ажиотажное отношение к самым естественным вещам.

Серов, между прочим, очень хорошо представлен в Третьяковской галерее. Ну, привезли из Питера на эту выставку портрет Иды Рубинштейн. Ну и что? Не ради него все рвались в ЦДХ! Просто вдруг всем «стало надо» смотреть Серова. Как-то в Лувре я видел толпу туристов, рассматривающих «Джоконду» через подзорные трубы и бинокли. Но почему именно «Мона Лиза» – объект культа? Что, у «Мадонны в скалах» того же Леонардо, находящейся рядом, художественная ценность меньше?

Очень люблю Музей А. С. Пушкина в Санкт-Петербурге, который теперь занимает весь дом на Мойке, где поэт провел последние месяцы жизни. Когда-то музеем была только мемориальная квартира поэта в этом доме. Здесь работала Нина Ивановна Попова, нынешний директор Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме. Она удивительно вела экскурсии. Мне повезло – друзья познакомили нас, и я удостоился чести пройти по квартире Пушкина вдвоем с Ниной Ивановной. Никогда не забуду начала ее рассказа: «Все, что вы здесь видите, кроме трости, конторки и простреленного жилета, – типология. Даже миниатюра Натальи Николаевны (Гончаровой. – Ред.) – это факсимильная копия. Настоящие миниатюры выгорели бы на свету, и мы их не выставляем. Единственное, что по-настоящему достоверно, – это вид из окна. Пушкин видел то же самое, что сейчас видите вы. Вот – дом Бенкендорфа, а это – дом Державина. А там – Зимний…»

Когда стоишь перед этим окном, поневоле идентифицируешь себя с Пушкиным. Подобное восприятие музея позволяет понять гораздо больше того, что дает лекция. К музею не должно быть фетишистского отношения. А музейный специалист не должен обманывать, выдавая типологию за подлинные вещи. Конечно, ему следует признаться: «Вот так могла выглядеть гостиная Пушкина, а так – его спальня. Но у нас есть и то, чего ни в одном другом музее мира вы не увидите». При правильном подходе к подаче информации посетитель музея не просто помещается в выбранную по принятой общей методике систему координат. Важно погрузить его не только в ауру подлинников, но также и в поле предположений. Не нужно скрывать от него спорных вопросов, а экспозиционными образами (не только оригиналами и типологическими артефактами) необходимо будить память и воображение человека. Невозможно изолировать искусство, с одной стороны, от объективной жизни, от вечно меняющейся реальности мироздания, а с другой, – от музейного творчества и от сотворчества зрителя.

[2]

В славный городок Богучар, что в Воронежской области, мы приехали на юбилей к другу детства. По указу Петра I, слободу Богучар на реке Богучарке более 300 лет назад заселили казаки, жившие в Острогожске. И имя слободе по легенде дал он же, вылив якобы чарку вина в реку со словами: «Сия Богу чарка!» Но это просто красивая легенда. С 2002 года город входит в список исторических городов России и относится к историческому региону Слобожанщина. Он весь – как большой музей, и если бы не война… Но сохранилось в городе здание мужской гимназии, где в 1915–1918 годах учился будущий лауреат Нобелевской премии по литературе писатель М. А. Шолохов. В 1826 году здесь родился А. Н. Афанасьев – выдающийся собиратель русского фольклора, автор сборника «Народные русские сказки». Чевенгур Андрея Платонова – это и есть наш Богучар. А минеральная вода открытого в 1931 году источника «Белая горка» по своему составу аналогична водам знаменитых немецких курортов Висбаден и Крейцнах.

Приехали мы в чудесный городок Богучар немного заранее, за пару часов до назначенного времени. Все-таки 250 км от Воронежа, лютая январская стужа – выехали с некоторым запасом. Въехали в город. Спросили дорогу и поехали по нешироким старинным улочкам в указанном направлении. И вдруг увидели здание, напоминавшее храм, а на нем табличка «Богучарский историко-краеведческий музей». Решили остановиться, посмотреть, интересно же!

Зашли. К нам со второго этажа спустилась девушка, заулыбалась на наш вопрос – можно ли посмотреть музей? «Да, конечно, только не раздевайтесь, у нас холодновато!» Нам выделили экскурсовода, и мы отправились по залам.

И действительно: музей сегодня располагается в здании бывшего собора Рождества Пресвятой Богородицы с приделом пророка Илии, только верхняя часть храма снесена. Война прошлась по этим местам страшным катком, все было разрушено. Епархия церковь восстанавливать не взялась, и было решено отреставрированное основное здание отдать краеведческому музею.

Мы шли по залам музея, наполненным интересными, самобытными экспонатами. Чего здесь только не было выставлено – от древних орудий труда, найденных на археологических раскопах, до гордости музея, самого большого в мире несшивного «Гобелена века» размером семь на четыре метра(!), занесенного в Книгу рекордов Гиннеса. Он выполнен народным художником Беларуси А. М. Кищенко, тоже родившимся в Богучаре.

Вошли в зал, где все было посвящено Великой Отечественной войне. Мужчина-экскурсовод стал рассказывать военную историю Богучара, вел от стенда к стенду, от экспоната к экспонату. А возле одной невзрачной фотографии остановился и будто посветлел лицом.

– А это наша гордость! Наша знаменитая землячка Любовь Козинченко!

Мы заинтересованно придвинулись ближе. На мутноватом серо-белом снимке были изображены солдаты – наши и чужие, судя по форме. Да это же американцы! Неужели… Встреча на Эльбе?!

– Да, она самая! – торжественно произнес наш экскурсовод. – А Люба наша, прошедшая всю войну медсестрой, была самым первым человеком, который встретил самого первого американского солдата, сошедшего на наш берег Эльбы. Им оказался медбрат – Карл Робинсон. На этой фотографии она дарит ему букет цветов.

Медсестра Любовь Козинченко преподносит цветы медбрату Карлу Робинсону (фото Александра Устинова)