Ночь – хоть выколи глаза…
– Тихо ты!
Мальчишки подошли к участку Санько, на котором торчали крохотные деревца и стоял небольшой домик-времянка без света.
– Никого нет, точно говорю. Они обычно допоздна не спят. – Колька оглянулся и перемахнул через загородку.
Уругвайскую грушу они искали долго: фонарик включать нельзя было. Но все-таки нашли. Маленькое деревце еле стояло под тяжестью трех своих груш и тяжелой южной ночи.
Колька потянулся за плодом.
– Не отрывается! – шепнул он отчаянно. – Вот это сорт! Ух, наконец-то! Рвите, чего уставились? Славка, тебе самую большую. Вон ту.
Славка дернул на себя грушу, она не оторвалась – деревце согнулось в дугу.
– Ветку держи! Вот так. Побежали, а то заметит кто-нибудь. Здоровые, как бомбы.
– Ложись, идет кто-то! – Генка упал в картофельную грядку, прижав к груди свою бомбу-грушу.
В соседнем огороде человек прошелся туда-сюда, постоял, поохал, вернулся в дом.
– Бежим!
Они отбежали подальше от опасного места, включили фонарик.
– Точно, уругвайские! – оценили в один голос и, как самые голодные на свете нищие, набросились на груши.
Они были жесткие, недозрелый сок вязал рот, а крепкая мякоть забивала зубы, но…
– Классный сорт! – чмокали от удовольствия воришки.
…А через день, проходя с донками на море мимо участка с оборванной уругвайской грушей, Славка увидел девчонку. Маленькая девочка стояла, упершись ручками в загородку, и смотрела грустными глазами на дорогу, на пыль, которая поднималась облачками от Славкиных сандалет, на его руки с донками. Ее ярко-желтые волосы свисали двумя тугими косичками через плечи на грудь; на щеках обиженно темнели ямочки; нос-курнос грустно подрагивал, и, казалось, вот-вот она крикнет Славке по-девчоночьи: «Ты зачем мои уругвайские груши съел, вредный?!»
Разбойники
На танцплощадке дома отдыха Славка днем играл в настольный теннис, а вечерами смотрел, как взрослые танцуют разные фокстроты и танго. Ничего интересного в их танцах не было.
Но однажды он увидел там настоящего мужчину. Брюки на нем были трубочкой, цвета полуночной луны, рубашка – серо-голубая с серебристыми металлическими пуговицами и закатанными до локтей рукавами, ботинки – черные, блестящие, острые, как пики. Он вступил, загорелый, на танцплощадку, кружившуюся в военном вальсе.
Танцевал он с самыми красивыми девушками, курил важно, разговаривал с дружками словно бы нехотя. Славка завистливо рассматривал гордого танцора, а тот спокойно пускал колечками дым папиросы с длинным фильтром.
– Пошли фильм смотреть, – сказал Колька.
Фильм был двухсерийный, американский, но про нашего Кутузова и про русскую войну и мир. Возвращались мальчишки домой поздно, долго болтали у Колькиного дома. Деревня, утомившись от зноя и летних забот, надышалась наконец-то прохладой, исходящей на землю от звезд, от луны и от моря, и пошел по побережью усыпляющий все живое кузнечиковый стрекот. Мальчишки сказали друг другу: «Пока!» – сделали несколько шагов от Колькиного дома, и вдруг сонную тишь-благодать вспорол резкий щелчок: трах!
И тут же дернулись в будках собаки, шарахнулись в садах кошки, застучали то тут, то там двери, закричали люди:
– Кто стрелял? Кого убили?
И затопали буйные ноги, всполошилась деревня Поляковка:
– Бандюги! Магазин ограбили!
Из Колькиного дома выскочил, одеваясь на ходу, человек в милицейской форме, крикнул:
– Колька, стоять здесь! – и побежал с пистолетом в руке к высокой некрашеной изгороди, за которой стояли промтоварный магазин, продуктовая лавка и столовая с большой верандой – «Чайной».
– Стой! Руки вверх! – крикнул милиционер.
Из-за изгороди пальнула огненная стрела. Колькин отец схватился за плечо, присел, повторил:
– Руки вверх! Стрелять буду!
В ответ вновь раздался выстрел, и тогда оскалился пистолет милиционера. Бандит вскрикнул, но вдруг забарабанил мотор мотоцикла, раненый бандит бросился в люльку, выстрелил еще раз в милиционера, не попал. Мотоцикл вышел на крутой вираж, разогнался и помчался по дороге, не включая фары.
Колькин отец подбежал к дому.
– Мотоцикл! Гараж открой! – кричал он сыну. – Ворота распахни!
Мальчишки быстро выполнили приказ участкового милиционера, тот вывел тяжелый мотоцикл из гаража, завел, крикнул вышедшей на порог жене: «В район позвони! На Генеральную они помчались. Я за ними!» – и кинулся в погоню.
Бандитам не удалось уйти. На Генеральной дороге милиционер (он на войне разведчиком был) заставил их нервничать. Бандит не справился на повороте с управлением и кувырнулся в кювет вместе с награбленным товаром и раненым дружком.
Под утро, когда небо, проснувшись, подернулась рассветной серостью, а звезды, испугавшись ночных выстрелов, улетучились куда-то и сбежала подальше от шума луна, подкатил к Колькиному дому грузовик, а за ним – милицейская машина.
– А вы чего здесь делаете?! – крикнул Колькин отец, выпрыгнув из кузова грузовика.
– Болит плечо? – вместо ответа спросил сын.
– До твоей свадьбы заживет. Товарищ капитан, преступники задержаны. Награбленное в машине. Все цело. Кроме бостона. Он ногу им обмотал. Хороший материал. Мотоциклы остались на Генеральной.
– Мы там были, – сказал капитан.
Мальчишки подошли к грузовику и заглянули в кузов. Там по-волчьи сверкали две пары глаз, жадно всматриваясь в быстро светлеющее небо.
«Танцор и попрошайка!» – мелькнуло в Славкиной голове.
Да, это были великолепный танцор, зыркающий злым, как у колдуна, взглядом, и бродяга, быстро опустивший глаза. То ли Славку он узнал, то ли настроение у него совсем испортилось, но он лишь потирал ладони и смотрел на них.
«Я этому танцору еще завидовал! А бабушка этому попрошайке еще деньги дала! Таких в тюрьму только и надо сажать! Еще на танцы ходят! Бостон испортил, сторожа связал, бабушкин хлеб съел!..»
Пискнула калитка, вильнул хвостом Шарик, а бабушка лишь заохала:
– Нешто так можно? А если бы в тебя пульнули из ружья?
Он виновато посмотрел на нее, опустил глаза, сел за стол, выпил компот, лег на кушетку под вишней. Ну и сны ему снились! Видели бы их бандюги и попрошайки – ни за что на свете не стали бы убивать, грабить и попрошайничать!
Когда солнце обогнуло вишню и впилось своими лучами в кушетку, Славка проснулся. Бабушка по привычке возилась у керогаза. Он хотел ее о чем-то спросить, но почему-то подумал: «Она же и революционерам подавала» – и не стал вспоминать прошедшую ночь.
Славка, ливень и велосипед
Так много совпадений в Славкиной жизни еще не бывало: дядя Ваня уехал на весь день в город, сестра Люда гостила у подруги, а тетя Зина после обеда пришла с работы веселая: какая-то у них комиссия была хорошая.
– Почему на море не пошел? – спросила она племянника, который читал на скамье в палисаднике Жюля Верна.
– Не хочется что-то, – ответил он. – Вечером пойду.
Она с большим ведром ушла к колодцу, он отыскал нужную строку.
– Кушать хочешь? – вернулась тетя с водой.
– Что-то не хочется, может, потом.
Было жарко. Приключения капитана Немо не увлекали, как зимой, когда нужно было делать уроки.
– Может, компоту налить?
Но он и компота не хотел.
– Может, потом, пойду книгу положу. – Славка невесело поднялся со скамьи.
– Что же ты маешься, как неприкаянный? Занялся бы чем-нибудь.
Он вошел в дом, положил книгу на этажерку, сел на диван, свесил руки с колен. В доме было тихо, прохладно. На круглом столе лежало глаженое белье. В зеркале трюмо застыли длинными занавесками двери в спальню, на кухню, на веранду. Саманные[4], штукатуркой мазанные и белилами крашенные стены излучали покой, но покой этот только клонил ко сну, а спать днем он и дома не любил.
