- Конечно же, отказал. Тебе ли не знать, что гарнизоны всех крепостей приведены в боевую готовность, - наместник провёл рукой по лицу. - И что тринадцать рыцарей, каждый с группой мечников и лучников, отлавливают коронников по всей стране.
- Да, - Тэска кивнул. Он был бледен, как призрак, и нечеловечески белая рубашка усиливала это впечатление. Под пряжками простых ботинок были следы земли: всё-таки он выходил в дождь. На охоту, куда-нибудь в лески предместий? Почему тогда не промок?.. Наместник задумался - и не сразу вспомнил, что нет смысла задаваться подобными вопросами, если имеешь дело с оборотнем. - Охота на коронников, наместник, не позволяет делиться войском. Это разумно. И, однако, твой менестрель теперь вернётся в Кезорре и расскажет своим сообщникам (со вскриками и ужимками - эмоциональное существо, что поделать), что ты целиком и полностью поддерживаешь их новую власть... Народных Правителей, или как они себя называют. Не помню, честно говоря.
Наместник молчал, признавая его правоту. Тэска снял с плеча невидимую соринку.
- И что ты покорная марионетка Чертога. Это ты, допустим, и не скрывал, но немалые силы в Кезорре теперь будут настроены против тебя... Они либо Хавальд. Дурное положение, действительно. Просто двойной тупик.
- Двойной тупик, - наместник улыбнулся. - Не знал, что ты умеешь играть в "лисью нору".
- Чем ещё было заняться в вонючей клетке Хавальда? - Тэска улыбнулся, но пропасти глаз не изменили выражения. Выглядело жутко. - Научился у стражников. К тому же я не поклонник лис. Итак?
Наместник облизал губы: из-за лекарства пересыхало во рту. Он чувствовал горький и затхлый медицинский запах - запах старости, - исходящий от собственного тела. И полное, стерильное отсутствие запаха в Тэске. Как и всегда.
- Итак. Если ты сам знаешь, о чём я прошу, то зачем спрашивать?
- Уточнение, - обронил Тэска. - Когда?
- В ближайшие дни, - наместник отвёл глаза, почему-то не в силах выносить это. Ему вообще было проще говорить с Двуликим, обращаясь к углу или ковру на полу. - Думаю, он уедет завтра-послезавтра. Как только прервутся дожди. Можешь проследовать за ним по тракту. Можешь здесь. Как угодно.
- Он едет сушей или морем?
- Морем, из Хаэдрана.
- Ах, бедная птичка не долетит до волн, - в глумлении Тэски не было задора - только безмерная усталость и равнодушие. Наместник вдруг осознал, что начал надоедать ему. Что ж, время пришло. - Как жаль. Знаешь, наместник, - он тягучим движением поднялся и подошёл к ставням. В щели между ними не виднелось ничего, кроме мокрой от дождя темноты. - Я не понимаю лишь одного.
Раскаты грома куда-то уплыли - должно быть, чтобы пошуметь вдоволь над Меертоном, лесом Тверси и студентами Академии. Интересно, сколько из них (хотя бы в мыслях) поддерживают коронников? Наверняка многие. Молодым нравится бунтовать.
- Чего же? - тихо спросил наместник.
- Почему ты удержал в живых Иггита Р'тали? Почему попросил только выследить его?
Вот он, этот вопрос. Наконец-то. Наместник закрыл глаза, почти благодарный оборотню за то, что тот сам подвёл к этому разговору.
- Потому что его убийство спровоцировало бы их. Разозлило. Лучше расправиться с ними по одиночке.
- Ложь, - пропасти сузились под чёрно-белой чёлкой.
- Ну, ещё у меня была мысль купить его. Предложить золото, замок в землях побогаче. Может быть, выгодный брак или титул при дворе Хавальда. Я сомневался, насколько это возможно.
- Ложь, - Тэска мгновенно и без единого звука - как тень - опять оказался рядом с постелью. - И ты сам знаешь, что это ложь.
- Да, - наместнику хотелось, чтобы Тэска обратился в барса - хотелось ещё раз, единственный раз, увидеть эту ненависть и непозволительную свободу. - Ложь.
- Тогда скажи это, - мягко приказал Двуликий. Руками он упирался в перину и шептал прямо в ухо Велдакиру. - Скажи сейчас, наместник. К чему тянуть?
Наместник безропотно, почти нежно, посмотрел в точёное бледное лицо.
- Ты прав. Есть ещё одна просьба. Просьба насчёт меня.
ГЛАВА XXXVI
Западный материк (Лэфлиенн). Восточные степи, стоянка садалака Арунтая-Монта
Ветер стих, и трава снисходительно прервала своё колыхание. Уна сидела в ней, окружённая зелёными стеблями и колосками, как часовыми, и наслаждалась короткой передышкой. Кажется, она никогда не видела такой высокой травы.
Разве что во снах.
Солнце уже не палило, как днём, и степь заливали мягкие сумерки - но небо всё равно осталось неправдоподобно синим, будто его жирно, в несколько слоёв прокрасили лазурью. Так красиво и спокойно. Уне давно не было просто спокойно, и она с удивлением прислушивалась к себе, не доверяя новому ощущению.
Мимо, не глядя на неё, прошла троица кентавров: двое вороных и чалый, с песочным отливом, как у её Росинки. Хотя здесь сравнение с лошадью наверняка оскорбительно. Забавно.
Кентавры тихо беседовали на своём непроизносимом наречии; Уне казалось жутко нелогичным, что такие свободные существа, всю жизнь скачущие по открытым просторам, вкладывают мысли в резкие, шероховатые звуки и фразы, которые до утомительности долго тянутся. Может, это способ остановиться ненадолго - хотя бы так?..
С другой стороны, кентавры понравились ей. Понравились их медлительная поступь, основательность и серьёзность, ненавязчивое гостеприимство, так не похожее на бесконечные игры боуги. Им хотелось доверять, как мудрецам; с такой же гордой осанкой вышагивали иногда профессора в Академии-столице - их синие мантии маленькая Уна замечала издалека. Позже профессор Белми разочаровал её: мечта об Академии, навсегда недоступной для неё из-за самой глупой и самой упрямо-неизменной причины в мире - пола, - растаяла, оказавшись яркой пустышкой. Выяснилось, что профессора тоже бывают заносчивыми, ограниченными и даже не особенно умными людьми. Что они - возмутительно - могут вытягивать из чужих кошельков деньги, почти не готовясь к занятиям и вовсе не обожая науку. Это долго не укладывалось у Уны в голове - лет, по крайней мере, до четырнадцати.
С кентаврами было иначе. Мудрость почиталась здесь; астрономы, историки и переводчики уважались (по-своему, конечно) сильнее воинов. Мудрость не дополняла жизнь, а оставалась её естественной частью - ступенью к свободе, которой на этой стоянке было пропитано всё. Всё, вплоть до мальчика (жеребёнка?), который днём завёл разговор с Тимом, а потом просто так, не задумываясь и не спрашивая разрешения у взрослых, принёс ему и Уне глиняную плошку с творогом. Творог был облит диким лесным мёдом -скорее горьким, чем сладким, - но почему-то оказался не менее вкусным, чем лакомства боуги. После жеребёнок ускакал прочь и, наверное, вскоре забыл о странных чужаках - его вела спонтанная, лихая радость жизни.
Кентавры вообще, кажется, радуются красоте и магии Лэфлиенна больше и искреннее, чем Лис. Не рвутся на восток и не живут в вечном напряжении на грани с истерикой. Этому раненому следовало бы у них поучиться.
Как и мне самой, собственно.
Случай с Лисом совершенно выбил Уну из колеи. Она всего лишь ждала (уже, наверное, пару часов), пока Шун-Ди закончит переговоры с вождём садалака и позовёт её под его навес. Слушала топот копыт, вдыхала запах травы и смотрела в безмятежное, как зеркало (но не зеркало Отражений, разумеется), небо. Казалось бы - расслабиться, и всё; но до конца не получалось. Страх, пережитый в те несколько минут, выпил до дна её силы; Уну недавно перестало трясти.
Она не думала, что так сильно, до бессмысленной паники, боится за Лиса. Что так сильно привязалась к нему.
Почему бы ей, впрочем, не привязаться к нему? Он, конечно, хам и самовлюблённый лицемер, но он привёз ей Инея, и помогает искать лорда Альена, и проделал с ней долгий путь...
Нет, не то.
Уна смотрела на пчелу, кружащую над белой головкой тысячелистника, и тщетно пыталась в себе разобраться.
Боялась бы она так же за Шун-Ди? За Индрис? За лорда Ривэна?..
