Не очень удобно: трудно солгать.

Рядом с солнечным менестрелем Велдакира чуть-чуть отпускала боль. Отпускала, но не покидала, конечно. Тэска порой подшучивал над присутствием менестреля в резиденции и наедине с наместником без обиняков называл того "обезбаливающим". Велдакир молча принимал эти насмешки, потому что оборотень был прав.

И потому что менестрель был так не похож на него.

Впрочем, один случай подправил это впечатление. Один из вечеров выдался особенно дождливым: ливень начался вскоре после полудня и не успокоился до темноты. Ледяные потоки поливали Академию и её предместья; сточные канавы быстро переполнились и вышли из берегов, как реки в паводке. Наместник не видел, но представлял, как над широкими прямыми улицами квартала аристократов вода ручьями несётся по булыжникам и плиткам, как над ней расцветают выпуклые прозрачные сферы брызг; как с четырёх рынков и из узких улочек бедноты та же самая вода несёт кожуру, гнилые овощи и фрукты, обглоданные куриные кости и рыбьи головы, а ещё - птичий помёт и конский навоз (тут наместник внутренне ёжился от отвращения). Как жрицы Льер поют в своём храме из голубоватого храма, а жрецы Шейиза в храме из песчаника, наоборот, закрывают двери: бог огня гневается в дожде. Как профессора Академии хмурятся, если студенты слишком часто отвлекаются на сердитые раскаты грома снаружи. Разве что биологам, должно быть, несладко: ни занятие в теплице не проведёшь, ни в лес Тверси не выведешь надежду наук Обетованного...

Наместник тоже собирался изучать биологию - до того, как понял, что ему ближе медицина. Может быть, поэтому мысли о теплицах Академии и лесе Тверси навевали глупо-сентиментальную грусть.

Впрочем, сейчас уже не сезон для "полевых" занятий: листва буков, дубов и вязов почти облетела, и последние цветы завершают свой жизненный круг. Скоро ударят предзимние заморозки, а потом со Старых гор спустится белая, всё затмевающая пелена. Золотая пора Альсунга.

- Ваши мысли сегодня далеко, господин наместник, - мягко сказал менестрель. Велдакир вздрогнул и улыбнулся:

- Вы правы, простите. Увы, этот стук по стёклам и крыше заглушает Ваш голос.

Они сидели у камина в "запасном" кабинете наместника - там, где он не хранил яды, самые ценные документы и письма; в кабинете для посторонних. Трещал огонь; свечи медленно оплывали в серебряном канделябре на столе. Менестрель играл и пел стоя (ему вообще сложно было подолгу сидеть на месте), а сам наместник утопал в мягком кресле, раз в несколько минут стабильно сжимая зубы от боли в боку.

Менестрель улыбнулся в ответ.

- И правда. Видимо, стоит подобрать нечто более... осеннее? - и он вопросительно пробежался пальцами по струнам, взяв печальный аккорд.

Менестреля звали Нальдо, но, как и многие странствующие музыканты, он предпочитал представляться прозвищем. Прозвище с кезоррианского наместник перевести не смог, и менестрель с готовностью просветил: в говоре его родного селения так называют синюю кобру - редкую змею, что водится только в западном Кезорре, в Малых горах. Особенно много таких, по его словам, было на берегах дивного озера Вигония, огромного, как маленькое море. Наместника кольнула алчность коллекционера: он мельком слышал о синей кобре, но пока не сумел её заполучить. Прискорбно, конечно, хоть сейчас и не до этого.

И ещё наместник не мог взять в толк, как этому светлому мальчику могло прийти в голову взять столь кровожадное имя. Странно. Компенсация за то, что осталось невоплощённым?..

- Видимо, - сказал он. - Хотя в Вашей стране, похоже, в любое время года поют о любви.

Менестрель хихикнул и пренебрежительно встряхнул кистью.

- Да уж, иногда мы невыносимы, верно? - он посмотрел на лиру; вскоре тёмные глаза потускнели, а улыбка померкла. Вспышка молнии снаружи отдалась укусом в правом боку; наместник незаметно пересел так, чтобы надёжнее опираться на подушку. Молния так близко - как бы не ударила в сад резиденции или вообще в сам его кабинет. Смертельно больной, убитый молнией... По-своему забавно. - Однако у меня есть и более трагические песни. О судьбе нашей Вианты, например.

- Города-у-Красной-реки, - машинально поправил наместник. Нальдо гневно тряхнул головой (возможно, трепетное отношение к лире повелело ему оставить в покое руки).

- Это мерзкое, лживое имя, господин наместник! Простите, но, как только я слышу его, меня переполняет ярость. Оно отбирает у нас историю.

- Нельзя отобрать историю, господин мой. Прошлое всегда с нами.

Наместник задумался; он не хотел примерять это к "коронникам", но иначе не получалось. Нельзя отобрать историю, и кое-кто чересчур к ней привязан. Кое-кто, не доверяющий реальности - тому, что можно увидеть, услышать и потрогать. Объективным фактам. Неизбежности. Простому закону жизни и смерти.

Историю не отобрать - и не всегда это к лучшему. Не когда во имя раздутых идеалов могут погибнуть тысячи.

- С нами, но Вы не видели, во что они превратили наш город, - Нальдо снова потряс головой, как щенок, и, если бы не лира, определённо зажал бы уши. - Наш, да простит меня Академия, прекраснейший город в Обетованном!

Наместник хмыкнул.

- Академия простит. В молодости мне довелось побывать в Вианте, и могу это засвидетельствовать, - он потянулся к столу и сделал глоток из бокала - подогретое вино напополам с водой и каплей лимонного сока. То, что нужно в холодный вечер тому, кто не должен злоупотреблять хмельным. - Ваши сады и храмы поразительны. Помнится мне ещё живописный пруд...

- Пруд Симиссо, - закивал менестрель. - Там, где плавали чёрные лебеди, и лимоны были высажены вокруг? Рядом с библиотекой кезоррианской Академии?

- Да, именно он.

- Сейчас это просто большая лужа, господин наместник, - усмешка менестреля была непривычно горькой. Он упал в кресло напротив, прижав лиру к груди, и опустил голову в знак печали. - Большая и зловонная, заросшая ряской. За ним много лет никто не ухаживает. И лебеди давно мертвы.

Новая молния с "подпевкой" раската грома подтвердила его слова. Хорошо, что сегодня с ними нет мальчика-флейтиста: такие темы не для детских ушей.

- Но, в любом случае, ваши стены и разноцветная плитка улиц на месте, - попытался сгладить положение наместник. - И те дворцы с колоннами, что словно парят над землёй... Непросто забыть их.

- Дворцы? - подвижные руки менестреля изобразили нечто вроде отжимания мокрой тряпки. - Вот что сделали и с ними, и с их владельцами. Не со всеми, конечно, но с большинством. Некоторые стоят в развалинах и заброшены, в других тюрьмы, лечебницы или лавки купцов побогаче, - он закрыл глаза. - Ничего не осталось от нас. На всём - пятна разложения, господин наместник, как чёрные пятна на белом Дворце Правителей. Тот самый, круглый и парящий, дворец тысячи колонн... Все его барельефы и портики - в копоти от заклятий, от огненных шаров и, - он криво усмехнулся в сторону окна, - молний. Дня не проходит в столице без стычки последние двадцать лет. Сторонники старых правителей тщетно враждуют с новыми, почитатели прежних богов - с верящими в Прародителя, одни кланы чаров и эров с другими... И Высокие Дома, разумеется. Разрушили всё, что не разграбили и не перепродали, господин наместник. Мы гибнем. Остаётся лишь ждать, когда до Вианты дойдут кочевники из Шайальдэ, - менестрель помолчал. - Дойдут и положат этому конец.

Наместник долго не отвечал, подыскивая нужные слова и пытаясь понять, чего тут больше: утрированного, пафосного юношеского пыла или искреннего горя. Допил бокал; горло согрело изнутри сочетание лимона с нотками корицы и вишни. Непозволительное расточительство, если подумать - как и пение Нальдо. Тэска прав: пора собраться и плотнее заняться "коронниками".

Хотя, если подумать, Тэска никогда не говорил ему так. Он вообще никогда не давал открытых советов, каждой фразой оставляя наместнику обширное поле для толкований.

- Я наслышан о делах в Кезорре, и мне на самом деле жаль. Но...