Как же хорошо, что это случилось именно со мной.

Изменилась не только моя жизнь, ставшая спокойной и размеренной, но еще поменялась медицина как таковая. И врачи, и больные стали другими. Новый молодняк из медицинских институтов, приходивший к нам на испытательный срок, не собирался всецело посвящать душу и тело великой змее. Для них медицина была работой, такой же, как и все остальные ремесла.

Работа рабочая, вот так вот, господа.

Они хотели получать высокую зарплату, много отдыхать, покупать хорошее жилье и ездить на дорогих иномарках. Они имели на это полное право. Они были белой костью, в отличие от нас, динозавров, хотя расстояние составляло всего несколько лет. Теперь я поняла – все должно быть без эмоций и высших материй; мы сфера максимально востребованных и дорогих услуг, ибо здоровье и красота – бесценны.

В одно из воскресений я рискнула побурчать на эту тему с Асрян; в итоге бабушкино нытье было разобрано по косточкам за пару минут:

– И что, вы, типа, с Саньком умные, талантливые, опытные, готовые умереть на кресте, а они тупые жадные молодые свиньи? Так я понимаю?

– Да нет же, они вполне толковые.

– Тогда не пытайся за счет здоровых людей свои комплексы почесать. И хорошо, что наконец-то уважать себя начали! И слава богу, что никто ночью не несется забесплатно бабушек спасать, а потом родственники обвиняют их в попытке эвтаназии! Прежде всего надо начинать с уважения к самому себе, и только на этом и можно выстроить карьеру в любом деле.

– Да я-то что? Я же про призвание, ведь это же не двор веником мести! И потом…

– Даже не начинай, я тебя очень прошу! Сначала призвание, а потом разочарование, а потом кто на больных кидается, а кто спивается. Все должно быть взвешенно.

На том я смирилась с окончательным приходом капитализма в белом халате, находя утешение в компании Сани и Варюши.

Эра птеродактилей прошла окончательно.

Больные тоже стали другие, и многие перемены в этой части населения оказались неожиданно позитивны. Теперь, проходя по коридору планового отделения, можно было увидеть бравых мужичков, залегших на недельку для обследования и лечения. Они делали это сознательно, не дожидаясь серьезных болячек. Палаты теперь больше напоминали офис – обычно такие особи одновременно пили таблетки, сдавали анализы, разговаривали по телефону и бряцали клавишами на дорогих ноутбуках или выполняли позы из йоги, прямо около кровати. А потом на секунду закрывали телефон ладонью и махали рукой:

– Доктор, доктор, будьте добры, сестру позовите.

Плановая госпитализация стала частью бизнес-плана. Попадались такие же девушки от двадцати до сорока; бойкие, красивые, прибегавшие подремонтировать здоровье или внешность к концу рабочей недели, дабы в понедельник в шесть утра уже лететь в командировку: Рим или Токио, Милан или Париж. Объединяло это новое поколение одна маленькая обидная деталь – чем активнее субъект, тем дальше от двух столиц находилось место его рождения. Такой народ редко попадал к нам в реанимацию. Слава богу, здоровье по большей части в руках самого человека, и они за этим самым здоровьем тщательно следили. А вот коренное питерское население, даже если работающее и небедное – чаще ленновато, и нередко с серьезной депрессией в рукаве. Потому на наших реанимационных историях болезни место рождения в основном определялось как «Спб».

Неожиданно прошлое сделало подарок – вернулась моя Валентина. Пенсионная жизнь была ей не по вкусу – уже год как она работала в архиве Эрмитажа; историческая пыль спровоцировала хронический кашель, она вспомнила про меня и решила посоветоваться, к кому обратиться. Позвонила в начале декабря, в день рождения Вербицкой, голос был грустный; но как только узнала, что я снова надела белый халат, тут же раздались радостные возгласы. На следующий день появилась, принесла с собой вкусный запах каких-то чересчур сладких духов, баночку дорогого кофе, много оптимизма и женского обаяния.

– Одно плохо – здесь не покурить, Леночка. Но в целом просто замечательно! Как же тут чисто, красиво, все для людей. Я вас всегда представляла именно в таком месте. Как хорошо! Все мои приятели вспоминают вас добрым словом, так что готовьтесь к наплыву клиентуры. Тем более тут гораздо комфортнее, чем в вашей бывшей коморке.

– Я буду только рада. А больше всего я рада видеть вас.

Проболтали почти полчаса; сначала вспомнили Полину; Валя даже всплакнула. Потом веселее – у Валентины случился новый роман с отставным генералом, вдовцом. Предыдущая любовь пребывала в панике, а Валя была бессовестно счастлива, совмещая роль счастливой бабушки двухмесячного внука и молодой полковничьей невесты. Про мою личную жизнь ничего не спросила, хотя вопрос висел в воздухе, как нож гильотины. Видно, чувствовала – не надо ничего спрашивать, ответа все равно не найдется.

Сразу после ее прихода потянулись мои старые клиенты, и для меня это было очень важно. Знакомые приводили знакомых, круг пациентов за несколько месяцев расширился. Начальство не протестовало против таких параллельных доходов, так как мои посторонние больные проходили все обследования у нас в клинике и совершенно безропотно оставляли в кассе наличность. Мне было жутко стыдно за каждый потраченный пациентами рубль, и где могла, я старалась по возможности уменьшить оплату. Начала, как водится, с себя; если видела, что обследований придется сделать слишком много, денег не брала вовсе. Однако пациенты возмущались и все равно пихали мне в карман пятьсот рублей.

Чем меньше доктор умеет брать взятки, тем легче его пациенты расстаются с деньгами.

Народ от Валентины приходил интеллигентный и очень приятный; даже простое общение доставляло огромное удовольствие. В конце зимы прибыла профессорша из какого-то педагогического института, высокая пышная блондинка. Влетела, плюхнулась на диванчик, разбросала по столу кучу бумажек со всевозможными обследованиями. Три месяца назад перенесла операцию по поводу рака молочной железы; стадия начальная, все прошло успешно. Хотя, конечно, пережила жуткий стресс и все еще не могла до конца оправиться. Теперь хотела похудеть и проверить организм от макушки до пяток; особенно ее интересовало состояние психики. Веселые люди даже в таких ситуациях не теряют присутствия духа, и вместо допроса пациента получился увлекательный монолог.

– Елена Андреевна, крыша уплыла окончательно, вот вам из вчерашнего. Сижу, значит, в преподавательской, чувствую, жопа болит нестерпимо. Тут же мысли – ну все, это у меня в заднице геморрой, а в геморрое – метастазы. Еду, значит, через двадцать минут к проктологу; параллельно соображаю, кому и что надо по завещанию оставить. Дети, сами знаете какие теперь, просто сволочи. Залетаю в кабинет, там сидит еврей уже не первой свежести, предложил буквально снять штаны и повернуться задом. Зашел с тыла, потом вернулся и говорит: мадам, у вас там не просто метастазов, но даже геморроя не имеется в наличии. С вас три тысячи. Ну, вышла я из кабинета, жопа моя тут же прошла, и теперь вот – сижу перед вами. Дура дурой, как говорится.

В конце рассказа я практически ползала под столом и икала от смеха; в этот момент никого прекраснее огромной профессорши, а также моей Валентины, Сани Смолина, Варюши и многих других людей в этом мире не было.

Я живу. Мы живые.

Саня жутко ревновал меня к попыткам предать реанимацию и моих частных пациентов не любил. Основная причина – приемы, как правило, протекали в нашей маленькой ординаторской, а значит, посторонние люди мешали спокойно валяться после обеда на диване и чесать пузо. Он, как реаниматолог, считал, что, если человек дышит, ходит и пока что более-менее соображает, значит, он здоров; и просто приперся, сволочь такая, отнимать врачебное время зазря.

В отместку Шрек устроил мне маленькую пакость. Детали таковы: главный врач Сергей Валентинович неожиданно начал требовать с нашего отделения ежемесячные отчеты, большие и скучные (все меняется, докторам теперь надо уметь расходовать и финансы), и Смолин незамедлительно сбросил всю эту пакость на мои хрупкие плечи. Он провернул это мероприятие невероятно подло; после обеда сыграли на спички, длинная – свободен, короткая – пишешь отчеты пожизненно. Нетрудно догадаться, обе спички в Саниных руках были короткие.