На работе пришлось пережить пыльный ураган. Слава богу, основной удар приняли на себя Шрек и Варя; весь коллектив незамедлительно предал их анафеме, потому что никто не верил, что мои ближайшие товарищи не были в курсе. На последнем годовом совещании заведующих главный врач выступил с небольшим сообщением:

– Коллеги, с целью пресечения всевозможных разговоров, мешающих работе, хочу оповестить. Я и доктор Елена Сорокина из реанимационного отделения собираемся вступить в законный брак. Обещаем небольшой банкет для коллектива.

Конечно, коллектив набросился с поздравлениями; прежде всего на главного врача, а потом уже на меня. Буквально через час все как один атаковали Саню с Варей вопросами: что? как? почему? беременна или нет? уже давно и вообще? надолго ли? Мне стало страшно стыдно – мои первые друзья по работе все это время пребывали в полном неведении, а теперь за меня же и отдувались. Шрек и Варька побурчали пару дней, а потом вызвались помочь с организацией фуршета. Значит, простили.

Перед окончательным переездом я устроила девичник, на котором собрались Асрян, Женька, Оксана и я. Вердикт был вынесен единогласно: Ленке свезло так свезло. Вот, как говорится, бывает и у питерских разведенок тоже белая полоса в жизни. После четырех бутылок вина было строго-настрого решено, что ни одна особь мужского пола, никакие расстояния и пробки в этом городе не нарушат регулярности наших посиделок. Потом уже вошли в полный штопор; смеялись, вспоминали прошлые романы, мужчин, подруг, свадьбы и разводы, по любви и по расчету, пока не начали плакать от смеха. Даже Оксанка неожиданно вспомнила про свой первый роман с военным-здоровенным капитаном летных войск.

– Девочки, приходим как-то к моей подруге, портнихе. Брюки ему подшить армейские. А у подружки спину продуло, как назло; согнуться-разогнуться не может, вот бедняжка! Ну, мы поставили в комнате табуретку, загнали туда моего летчика, чтобы не сильно нагибаться и фиксировать длину штанов. Померили, булавки к отворотам прицепили и пошли на кухню чай пить. Вскипятили чайник; сидим, болтаем, и тут минут через двадцать я спохватилась – чего-то не хватает. Мы тут лясы точим, а летчика моего нет и нет! Короче, вернулись в комнату, а он так и стоит на табуретке, с булавками на штанах. Я ему: что стоишь, Михаил? Уже все замерили. А он мне: так команды слезать не было. Представляете, так и застрял на табуретке посреди комнаты!

Мы с Женькой держались за животы, а Ирка, как всегда, нашла чем поддеть:

– Боже, Оксана, неужели ты не девственницей замуж вышла?

Хохот стоял на всю квартиру, соседям наверняка испортили спокойный вечер. Бывшие – прекрасная тема поржать на девичнике, и даже Асрян не удержалась от воспоминаний.

– Девки, а меня на первом курсе сватали, огромное армянское семейство. Это полный пипец; короче, свиноферма у них была под Вырицей. Приехали к моим предкам и говорят: денег заработали, теперь надо окультуриваться, так сказать. Надо нам невестку из интеллигентной семьи, и чтобы обязательно армянка. У нас уже одна интеллигентная невестка есть – учительница рисования, теперь можно по медицине пройтись. Девочки, я три дня в своей комнате баррикадировалась, пока они звонить и приходить не перестали. Мне потом свиньи всех цветов радуги несколько недель снились, кто в клеточку, кто в полосочку; ходили вокруг меня табунами и хрюкали.

В ход пошла пятая бутылка вина. Ирка продолжала в красках, как настоящий специалист по сновидениям, описывать все нюансы свинячей росписи. У одной на спине был фрагмент фрески Микеланджело из Сикстинской капеллы, у второй – черный квадрат Малевича, и даже Айвазовский с Брюлловым мелькали то тут, то там. Картинная галерея на розовых свинячьих спинках, но основная масса – в клеточку и полосочку. Оксанка сидела как раз напротив меня и корчилась в судорогах, а у меня от смеха разболелся живот. Я завалилась на кресло в полном изнеможении и закрыла глаза.

Боже, вот это сейчас дедушка Фрейд подпрыгивает в холодном гробу. Хрюшки и Микеланджело.

Я лежала и слушала Иркин поток осознанного сумасшествия и истеричный гогот девчонок. Вдруг возникло тревожное ощущение; все это уже было, именно тут, на кухне у Асрян, такое же бесшабашное веселье, чуть было не закончившееся гибелью Стасика. Тут же ожили воспоминания – кусок говядины, застрявший в детском горле, крики Асрян, маникюрные ножницы в моих дрожащих руках, кровь на тонкой мальчишеской шее, и наконец, реанимация моей родной больницы. Еще полминуты, рассказ про армянских поросят закончился.

Сквозь вату я слышала Иркин голос:

– Женька, а как там твой дяденька с квартирой на Московском?

Я открыла глаза и повернулась; Женька стояла за моей спиной, прислонившись к балконной двери.

– Да все гуд. Думаю, скоро вместе с Ленкой с колясками гулять будем.

– О, а что молчала? Уже финишная прямая, можно сказать?

– Почти. Девчонки, скоро у нас будет достойное общество полноценных замужних баб. Предлагаю всем сходить еще по разику в роддом; Оксанка, тебя можем освободить за высокую, так сказать, успеваемость. Потом предлагаю всем разжиреть, бросить работу, начать смотреть первый канал с утра до ночи, а потом будем собираться и обсуждать, кто как пописал, кто как покакал. А еще лет через пять будем рассказывать друг другу про своих скотов-мужиков, про их блядей ненавистых и про жизнь свою молодую, да ни за что загубленную.

И тут я пригляделась и увидела, что Женька плачет.

– Блин, ты чего, Женька, что случилось?

– Да ничего… все в порядке. Просто тут пару дней назад бывшего встретила. На Крестовском; шел с женой, с детишками. Вот так вот, девочки.

– Женька, господи, ну ты даешь! Ты про мента своего, что ли?

– Про него. Да не, девочки… все нормально, правда. Я издалека видела. Даже не заметил меня. Так что все хорошо.

Асрян тут же вступила в ситуацию разводящим:

– Так, мои дорогие, все; перебрали и перержали. Давайте на этой веселой ноте разъезжаться, а то это уже не девичник, а поминки какие-то.

Стали собирать детей; мелкие тоже разошлись не на шутку, погромили детскую комнату основательно. Катька билась в истерике и требовала ночевки у Стаса; но я осталась непреклонна и загребла ее домой. Это была наша последняя ночь в съемной квартирке, вдвоем. В ванной, заворачивая ее в полотенце, я сказала на ушко:

– Катрина, что ты думаешь по поводу Сергея Валентиновича?

– А мы точно поедем с тетей Ирой на море? И он тоже с нами?

– Уже билеты купили, не переживай.

– А на Новый год? Он не уедет от нас, как Слава?

– Нет. Планируем отпраздновать втроем.

Катька смотрела на меня выжидающе, а я не стала дополнять короткий ночной разговор ненужными деталями. Я ее родила, я ее люблю, а жизнь идет так, как идет. Точка. Нас обеих ждет новое будущее, гораздо лучше прежнего.

Катьке выделили самую большую комнату и купили дорогую красивую мебель, а нам – широкую кованую кровать, очень модную и тоже очень дорогую. Финальный аккорд – за четыре дня до Нового года я, Катрина, кошка Мика, остатки вещей и умирающая деффенбахия переехали на место постоянного проживания, в пяти минутах ходьбы от станции метро «Петроградская». На следующий день в обеденный перерыв мы подскочили к ЗАГСу на Михайловской, быстро расписались и на обратном пути в машине надели друг другу обручальные кольца. Благо что без очереди – заведующая ЗАГСом дружила с Валентиной и частенько наведывалась ко мне поболтать о своей щитовидке.

Мы оба были очень, очень счастливы.

Сегодня я вышла замуж и поменяла фамилию. Я решила – снова буду Елена Андреевна Сокольникова. Я пытаюсь жить без тебя, доктор Сухарев.

Тридцать первое декабря две тысячи восемь, господа. Самый лучший Новый год в моей жизни. Мы были дома, втроем – только я, Катька и муж. На столе селедка под шубой, оливье и запеченная в духовке курица; смотрели телик и набивали животы. К половине второго ночи выгнали ребенка спать и к трем часам завалились сами. Один из нас потерял семью несколько лет назад, а вторая толком и не имела ее, если подумать хорошенько. Не стоит объяснять, что такое прижаться перед сном к мужчине и быть стопроцентно уверенной, что это самая важная часть твоей жизни. С большой надеждой, что навсегда.