И все же совпадений было слишком много. Во-первых, имя… Влад. Не так, чтобы редкое, но и не настолько распространенное, чтобы так звали каждого второго. Во-вторых, известность, даже публичность. Отец писал, что оставил своего Влада ради него самого. Почему? Почему решил, что любимому будет лучше без него? Этого Данил понять не мог. Пока не мог. На звонки по номерам из отцовской записной книжки так никто и не отвечал. Мобильный был заблокирован, а домашний… Домашний молчал. Почему? Потому что был сломан?

Еще была фотография, точнее, фотографии как раз и не было. Что там, вернее, кто? Кто был на той фотографии? Сейчас Данил ругал себя последними словами за то, что не перевернул тогда рамку, не посмотрел.

Оставался, конечно, последний вариант: можно было спросить у Влада прямо. И, признаться, подобная мысль в голову Данилу приходила. Но язык буквально прилипал к небу и отказывался шевелиться, стоило об этом хотя бы подумать. Отношения, становясь близкими, усложнялись, но Данил, вместо того, чтобы с подозрением относиться к каждому слову и жесту, попросту напился и остался ночевать у человека, возможно, виновного в гибели отца. И пусть Даня не был с тем особо близок, более того, так и не простил долгого отсутствия в собственной жизни, тем не менее, отца он любил, самому себе не признаваясь в этом. Отец был сильным, красивым, светловолосым, как сам Данил. Отец был известным и востребованным, и сын, казалось, не очень-то и был ему нужен. Это обижало. И гордость, особенно остро проявившаяся в период юношеского максимализма, требовала сатисфакции. Как итог, Данил просто не замечал отца, когда тот вернулся, жил, делая вид, что ничего не поменялось, хотя, в глубине души ждал от того первого шага, ждал, что тот подойдет, положит огромную ладонь на плечо и скажет: «Сын, я счастлив, что ты у меня есть».

Не дождался…

Все годы, что отца не было рядом, Данил усердно гнал от себя мысли о собственной ущербности. Почему всем отцам сыновья нужны, а его – нет? Не потому ли, что Данил какой-то бракованный? И он старался, рвался в лидеры, доказывал что-то отцу, который знать не знал об этом, а Данил так старался показать, что лучший, что достойный.

Даже мать не знала, что он смотрел все футбольные матчи, комментируемые отцом, покупал «Спорт-Экспресс», где тот вел колонку, искал в интернете фотографии, хранил их, рассматривал… и чувствовал себя одиноким.

Позже, успешно окончив школу, поступив в университет, начав писать, он обозлился. Устав гадать, зачем вообще было жениться и рожать ребенка, если он тебе не нужен, Данил стал презирать отца. И ненавидеть любовницу. Тогда он еще наивно полагал, что отец бросил их ради женщины, гадал, есть ли у него братья и сестры. И заранее ненавидел и их, не думая о том, что дети-то как раз ни в чем не виноваты. Сейчас, уже зная, что любовницу отца звали мужским именем Влад, и очень сомнительно, что она была женщиной, Данил понял, что бракованным был вовсе не он сам: бракованным был отец. Как знать, возможно, ему стыдно было перед семьей за все. Возможно, и нет, конечно. Теперь этого не узнать никогда.

Сейчас он уже не держал на отца зла. Нет, он его ни в коем случае не оправдывал, но стал понимать чуть лучше. Нет, он до сих пор не мог простить не пренебрежение даже, а элементарное равнодушие, еще более обидное. Но он понял, что отец игнорировал его не специально, не потому, что Данил был плохим, как считал всю юность, а оттого, что у отца просто была другая жизнь, другой путь, который, к сожалению, не пересекался с Даниным. Как не пересекаются две параллельные прямые.

Уходя, отец закрыл дверь квартиры, и точно так же закрыл свое сердце для собственного ребенка.

Могло ли его захватить настолько, что он забыл обо всем? Бывает ли так?

Данил сам себе ответил – бывает. Так бывает.

Мучился ли отец угрызениями совести? Как знать, вполне возможно, ведь он, казалось, искренне пытался наладить отношения с семьей, вернувшись. Только, если мать приняла отца едва ли не с распростертыми объятиями, ведь она так и любила его все годы отсутствия, Данил не принял, более того, относился к тому с очевидным презрением. Не простил годы равнодушного молчания.

И могло ли быть так, что теперь он сам оказался если не в подобной, то сопоставимой ситуации? Иначе как объяснить, что вместо того, чтобы радоваться возможности жить с любимой девушкой, Данил без раздумий кинулся в водоворот эмоций с Владом? Как получилось, что он провел эту ночь с мужчиной? И как понимать, что только чудо, а вернее, неожиданно проснувшаяся порядочность Соколова спасла его зад этой ночью? И так ли на самом деле он был расстроен, думая, что секс между ними был? Или то было больше притворство, игра на публику, на одного конкретного зрителя? Честно ответить на этот вопрос Данил пока не был готов.

«Сапсан» уносил Влада в Москву. Самолеты писатель не любил, не боялся, нет, отмечал определенное удобство для преодоления больших расстояний, но смысла летать в Москву попросту не видел. Времени займет ничуть не меньше: приехать в аэропорт, пройти регистрацию, сдать багаж, получить багаж, ловить потом такси. То ли дело «Сапсан»: сиди себе в удобном кресле, книжки умные читай, ну, или пиши.

Правда, в этот раз в голову не лезла ни одна умная мысль – ни своя, ни чужая. Почему? Потому что там царил Данил. Сам того не зная, к тому и не стремясь, он сумел зацепить Влада так, как не удавалось никому. Никому, кроме Саши. Влад до сих пор не верил, что того больше нет. Боль не отпускала, чувство вины, что не сумел помочь, тяжелым грузом легло на плечи. И давило.

Для Саши он всегда был младшим, ведомым, этаким несмышленышем. Была ли у Саши семья, Влад не знал. Слышал о сыне, не более. Сам не расспрашивал. Попробовал как-то раз, и его вежливо, но настойчиво попросили куда не следует нос не совать. Влад особенно и не стремился, он слишком дорожил теми отношениями, что у них были, чтобы ссориться из-за ерунды. Тем более что характер у Саши был прямо противоположен его внешности: насколько красивым был фасад, настолько же сложным и противоречивым было внутреннее содержание. Но Влад научился подстраиваться, научился жить, получая удовольствие от каждого совместно прожитого дня. Брыкался, конечно, спорил, уходил даже, чтобы остыть. На пару дней, и они оба знали, что Влад остынет и вернется. И он возвращался. Всегда. Саша не был у него первым, но стал единственным, он удовлетворял Влада полностью, то доминируя, то подчиняясь, но, тем не менее, даже снизу неся ответственность за них обоих. И Влад настолько привык к этому, что, оставшись один, вынужденный искать сексуальных партнеров, совершил столько ошибок, что даже представить страшно. За годы, проведенные с Сашей, он отвык от других, отвык, что от него могут хотеть не только его самого, но и то, что он в состоянии дать за пределами постели. Пару раз обжегшись, Влад стал относиться к партнерам потребительски. Не давая себя использовать. Ему казалось, что он жил вслепую все те годы, позволяя другому человеку планировать собственную жизнь.

Саша не давал обещаний и ничего не гарантировал, но за время, что они прожили вместе, Влад успел поверить, что так будет всегда. Напрасно. И очень наивно.

День, когда Саша сказал, что уходит навсегда, Влад запомнил на всю жизнь.

Сейчас, оглядываясь назад и будучи честным с самим собой, он мог сказать, что их расставание не было тем громом среди ясного неба, каким казалось тогда. К этому все шло. Влад повзрослел. Изменился. Он не хотел больше слепо следовать за партнером, он жаждал равноправия не только в постели, но и в жизни.

И теперь Влад понимал Сашу, понимал, почему тот ушел: так он дал любимому возможность расти. Он сам был рамками для него, и раздвинуть их было уже не достаточно. Их надо было рвать! И он порвал.

Только, похоже, переоценил любовника. И себя.

Сейчас, по прошествии года, Влад научился жить один.

Да, он любил, да, с ума сходил, да, жизнь свою строил, исходя из потребностей любовника. Да, прогибался.