Я нарочно назвал его по имени, желая, чтобы он одернул меня. Но он молчал. Я с изумлением отметил его смущение. Неужели я прав?

Какой водевиль! Какая злая ирония!

Я подошел к нему, встал рядом, коснулся губами уха.

- Хотите, - прошептал. - Только не получите. Никогда. Будете смотреть на меня с д’Эпине и кусать локти от зависти и злости.

Я не увидел даже, почувствовал скорее, как он напрягся.

Участь моя не представлялась мне более безрадостной. Напротив, теперь в ней чувствовалась приятная острота.

Я лизнул его ухо, прикусил мочку.

- Северин, Северин, как же вы так? – он сглотнул, я проследил взглядом, как дернулся его кадык. Де Лабрюйер был красивым мужчиной, этого у него было не отнять. И не будь между нами неразрешимых противоречий, я мог бы быть с ним какое-то время. Может, даже любил его.

Но не теперь.

Я положил ладони ему на пояс, развернул к себе лицом. Он прикрыл глаза, часто дыша. И тут я его поцеловал. Без нежности, сразу жестко, сминая губы, подчиняя. И он подчинился, ответив. Поцелуй кружил голову, дыхание мое сбилось, и я отстранился.

- Понравилось? – спросил тихо. И сам кивнул. – Так вот, мсье, это был последний раз.

Я оттолкнул его и быстро покинул столовую. Я не был уверен, сказал ли он в самом деле или я сам себе придумал, что услышал:

- Нет, Анри, не последний.

***

Теперь я знал, что делать. Меня использовали, нагло, вслепую, указывая, как и с кем я должен проводить время, требуя от меня, как от подданного услуг, которые я, по всем понятиям морали и нравственности, не должен был оказывать. Только, говоря откровенно, где был я и где мораль…

Встречи с генералом я и ждал, и опасался. Ведь я нанес ему оскорбление, как ни крути. Будь я дамой, мое вчерашнее нежелание можно было бы объяснить банальным испугом, нервами, да чем угодно. А вот чем оправдать себя, я не знал. Только если продолжить разыгрывать из себя невинность, играя на чувствах генерала? Прикинуться испуганным, нерешительным? Или наоборот, извиниться за вчерашнее и вести себя, как ни в чем не бывало?

Я не был уверен более, что генерал все еще желанен мне. Увы, де Лабрюйеру удалось сделать так, что тонкий лед моей к генералу симпатии треснул. Я на мгновение представил себя в его постели – вот его губы ласкают меня, мои ладони гладят его плечи, вот он входит в мое тело – тут я задышал чаще, взволнованный и испуганный, - и я нещадно впиваюсь ногтями в его бока, заставляя и его чувствовать боль. Он двигается, вбивая меня в постель, я поднимаю бедра, принимая его до конца, он изливается, стонет. И с губ его срывается совсем не мое имя.

Я до крови закусил губу, ясно осознавая в этот момент, что не хочу, ни за что и никогда не хочу пережить подобное унижение.

Задумавшись, я дошел до конюшен. Остановился в нерешительности перед дверью. И встретился с тем, кого видеть готов не был.

- Анри… - карие глаза смотрели холодно. – Мы можем поговорить?

Я старался подобрать внятную причину для отказа. И не мог.

- Может, прокатимся? – предложил робко.

Генерал кивнул. Мне вывели лошадь, его уже была приготовлена. Задержись я всего на несколько минут, и мы бы не встретились. Мы ехали рядом и молчали. Я чувствовал себя обязанным объясниться. И понимал, что не могу сказать генералу все, что думаю, не могу спросить прямо. Вряд ли де Лабрюйер шутил со мной, прося не разочаровать его величество. И здесь я был вовсе не по собственной воле.

Я молчал. Все мысли покинули мою голову, там остался лишь один вопрос: «кого вы видите перед собой, мой генерал?»

- Анри, - он первым нарушил ставшее неуютным молчание. – Вы решили поиграть со мной? – тон его не оставлял сомнений, что он думает о моих играх. Я встретился с ним взглядом – сейчас передо мной был вовсе не вчерашний ласковый будущий любовник, умоляющий о снисхождении, сейчас передо мной был знающий себе цену гордый мужчина. Гордый и оскорбленный. Я отчетливо понял, что извинения мои не будут приняты, более того, быть может, вся моя миссия будет провалена, если сейчас я не исправлю содеянное.

- Нет, - едва слышно прошептал я, интуитивно выбирая линию поведения. Под тяжелым задумчивым взглядом карих глаз мне удалось смутиться.

- Нет? А у меня создалось впечатление, что да. Вы юны, красивы… решили, что можете гнать меня, когда вам вздумается? О чем вы думали, Анри?

- Я испугался, - причина не бог весть какая, но на фоне моего общего застенчивого поведения могла считаться объективной.

- Испугались? – он вздохнул. – Меня? Вы решили, что я обижу вас? – голос его был тих и тверд, однако карие глаза не метали более молний.

- Нет… я… не знаю, мсье.

- Кристоф. Мы, кажется, договорились.

- Кристоф… простите меня.

Он, казалось, сомневался. Мы смотрели друг на друга, я вновь закусил губу, изображая смущение. Наконец он улыбнулся, еще не ласково, словно опасаясь мне верить, но уже не холодно, не страшно, и я позволил себе на минуту забыть обо всем, представить, что не было никакого разговора с де Лабрюйером. Представить, как могло бы быть между нами, сложись все иначе. Но только на одну минуту.

- Мой милый, вас не за что прощать. Наверное, не стоило так торопиться, вы оказались не готовы.

Конечно, я был не готов. Иногда мне казалось даже, что душа моя обезображена настолько, что никто и никогда не сможет ее более взволновать, что сердце мое – кусок льда, и лишь похоть, глупая похоть да свойственная моему поколению безрассудность ведут меня по жизни.

Я слишком многим оказался обязан, не получив ничего взамен. И понимал, что, предъяви я счет, он не будет оплачен. Никогда.

Генерал смотрел выжидающе. Я сделал вид, что колеблюсь, и два дня назад я бы и в самом деле колебался, выбирая между жаждой близости и страхом отдаться более сильному. Сейчас же я не волен был выбирать, лишь мог сделать вид, что решение – мое, тем сохранив остатки достоинства. Изобразив крайнюю степень смущения, я робко улыбнулся и прошептал:

- Я готов сейчас!

- Сейчас?

- Да… если вы еще хотите.

Генерал шумно выдохнул.

- Хочу ли я? После того, как вы не открыли мне ночью, я о чем только не думал. Что навязался на вашу голову, а вы не знаете, как тактично отделаться от высокого поклонника.

Я рассмеялся.

- Ох, нет.

Я увидел, как расслабились его плечи, разгладилась морщинка на лбу.

- Я рад. Однако уже поздно. Вы не будете возражать, если я приглашу вас к себе?

Я покачал головой.

- Завтра пришлю за вами карету. И не отпущу до послезавтра.

По телу разлилось приятное тепло – меня хотели, по-настоящему, искренне.

Мы вернулись во дворец. У конюшен я сам обнял его и прижался губами к его рту. Генерал пылко ответил.

- С каким удовольствием я бы никуда вас не отпустил сейчас! – прошептал он, отдышавшись.

- Завтра, мой генерал.

- Завтра, мой Анри.

Удовлетворённый восстановленным миром, я лег спать.

Бал, как обычно, скучен. Разодетые дамы, напыщенные кавалеры. Я скучаю, стоя у колонны с бокалом красного вина, разглядываю приглашенных. Взгляд не цепляется ни за кого, потому что ищу я одного, совершенно конкретного человека. Сам себе не признаюсь, но замираю, стоит ему появиться в зале. Де Лабрюйер уверенно лавирует в толпе, светлые волосы лежат красивыми волнами, черный камзол идеален. Он идет ко мне.

- Скучаете?

Я улыбаюсь, салютую ему бокалом, делаю глоток.

- А вы нет? Любите балы?

- Терпеть не могу, - со смешком отзывается он. Его ставший внезапно тяжелым взгляд сосредотачивается на моих губах, я снова пью, но как-то неаккуратно, одна капля остается на губе, я медленно слизываю ее, слышу, как шумно выдыхает де Лабрюйер.

Я немного пьян, оттого беспечен. И потому говорю ему:

- Полагаю, что дань уважения мы на этом балу уже отдали, я бы с удовольствием занялся чем-нибудь другим.

- Чем именно? – его голос хриплый, кажется, слова даются ему с трудом.