Теперь лонгиец злился на меня, и я против воли почувствовала себя виноватой.

– Мне закрыли рот, – растерянно ответила, – а так бы я их предупредила. Честно-честно.

То, что в мой ошейник встроена ловушка, срабатывающая при попытке его снять или при удалении от поместья, я знала. Хозяин скорее обрек бы меня на мучительную смерть от яда, чем позволил попасть в чужие руки с его тайнами, и он не делал из этого секрета.

– Ты что, умеешь подчинять голосом?

Я помотала головой.

– Видимо, решили перестраховаться. – Сафар недоуменно почесал кончик длинного кривого носа. – Послушай, я могу тебя развязать, если ты обещаешь вести себя хорошо. Договорились?

Заверив, что буду паинькой, я наконец получила ограниченную свободу. Док сказал, что ходить я смогу только через несколько дней – яд не самым благотворным образом повлиял на мышцы.

– Того, кто выбрал именно этот токсин, следовало бы самого им накачать, – сердито проворчал он, помогая мне усесться. Сидела я тоже с большим трудом. И чего они меня тогда вообще привязывали… – Если бы не хорошее оборудование на «Грифоне», ты могла остаться инвалидом на всю жизнь. Или превратиться в пускающую слюну идиотку. Кстати, у тебя нет провалов в памяти?

– Нет. Но мои эмпатические способности чрезвычайно обострились после пробуждения. Не всегда понимаю, где мои мысли и чувства, а где ваши, – призналась я. Видимо, моя симпатия к этому лонгийцу тоже была последствием этой жуткой путаницы чувств. А может, он действительно был неплохим человеком. Среди врачей вообще редко попадаются по-настоящему плохие люди.

– Да? – искренне изумился Дали. – Хм, необычные последствия. Скажи, как на тебя действуют седативные препараты?

– Эльбиазол и теорофон, – отрапортовала я. – Две ампулы первого или одна – второго. Притупляет эмпатический дар и позволяет снизить гиперсензитивность.

Интересно, сколь часто ее кормили таблетками? Судя по всему, нередко находилась в роли пациентки.

– Не так уж часто, – ответила на мысль доктора. – Но побочные эффекты от моих способностей порой нуждаются в медикаментозной коррекции.

– Да, мне приходилось читать об этом, – тихо заметил Дали. – Эпилепсия, депрессии, головные боли и галлюцинации. Все это встречается почти у всех эсперов. Нам не удалось добыть твою медицинскую карту. Скажи, есть ли у тебя какие-то расстройства или… другие особенности?

Он был честен со мной и в словах, и в мыслях, и мне захотелось быть с ним столь же искренней.

– Ничего серьезного. Нет даже отставания в развитии интеллекта. И спасибо, что не спросили это вслух. Я ценю вашу тактичность. Но мой мозг действительно работает не так, как ваш. Я плохо усваиваю информацию определенного рода, поэтому некоторые важные навыки так и не выработались, что затрудняет мою нормальную адаптацию в современном обществе.

– Что ты имеешь в виду? – заинтересованно спросил док, снизив голос до шепота. И я почему-то тоже зашептала:

– Оста, одна из служанок в доме моего господина, называла это технологическим идиотизмом. Я плохо дружу с техникой. Собственно, самое сложное, что я смогла освоить, это игровая приставка. Знаете, экран, две кнопки и рычажок.

– О-о-о, а как ты читаешь книги? Ты ведь умеешь читать?

Сафаром Дали двигал научный интерес; едва ли он понимал, что этот вопрос мог показаться обидным.

– На бумажном носителе. Хозяин специально пополнял для меня библиотеку, чтобы я не заскучала, – гордо ответила я.

– Ну да, ты ведь не можешь выходить в сеть, – сочувственно закивал головой док, – не можешь нормально общаться.

В современной цивилизации не владеть минимальной технической грамотностью означало быть полностью неприспособленным и оторванным от нормального мира. Но жалость Дали была излишней – все эти машины, которые должны упрощать жизнь человека, наоборот, усложняли ее. Да и зачем нужны все эти гаджеты, если мне предоставляли все необходимое для жизни? Не нужно было даже уметь водить – меня просто никогда бы не пустили за руль. И не позволили бы залезть в интерсеть – я не должна была знать об окружающей меня действительности больше, чем это нужно для нормальной работы на хозяина.

Несмотря на то, что разговор был интересен, а искреннее любопытство Сафара немного отвлекало от чувства тоски и одиночества, мое состояние не позволяло предаваться долгим беседам. Поэтому я позволила вколоть мне дозу успокоительного и погрузилась в сон, в котором не было места для сновидений.

Три дня он практически не отходил от моей постели, спал на соседней койке. Его внимание и забота оказались не излишними – на вторую ночь меня сильно скрутило судорогой, и доку пришлось до утра дежурить рядом со мной. Очевидно, отзвук моей боли его сильно впечатлил, потому что почти все это время он держал меня за руку, успокаивающе шепча в ухо милые глупости, как будто я была маленьким ребенком. И все же его присутствие помогало мне лучше всяких лекарств.

– У вас что, такой маленький корабль? – спросила, немного придя в себя. – Разве вас не должны иногда сменять на посту? И других пациентов в лазарете я за это время не видела.

– Ты слишком ценная пациентка, чтобы к тебе подпускать кого-то. Да и… – Сафар хмыкнул, но все-таки договорил: – Цехель приказал не распространяться о твоих способностях. А ты сейчас в таком состоянии, что едва ли способна их скрыть. Не стоит лишний раз народ пугать… Знаешь, есть такие, кто верит, что эсперы могут убивать людей одним взглядом.

Я фыркнула. Прислуга в поместье относилась ко мне отчужденно, но вполне сносно. Некоторым – Осте, например – я даже нравилась. Но для этого понадобился не один год: первое время я находилась в постоянной изоляции, так как люди опасались просто приближаться ко мне. Неужели меня снова ждет это – недоверие, страх, ненависть?

Но Сафар меня не боялся. И Юрий, хоть он за три дня так ни разу не зашел в лазарет. Правда, сказать однозначно, что у него на душе, я не могла, поэтому немного остерегалась его внимания. Так что нужно было радоваться, что он забыл обо мне. Вот только этот человек был единственным, кто мог сказать мне что-то о моей судьбе.

Сафар мало что рассказал мне о цели похищения. И потому, что ему запретили обсуждать это со мной, и потому, что он мало что об этом знал. Собственно, полной информацией владел единственный человек, чьи мысли и чувства были мне недоступны, – Юрий Цехель.

Из мыслей Сафара и обрывков его фраз я знала, что вся команда корабля «Грифон» думала, что в сектор Трейд они прилетели с целью уладить проблемы с Ньюландом, и внезапное изменение плана было для них полной неожиданностью. Тот, кто должен был стать их союзником, стал врагом, из-под носа которого они и увели ценную собственность. Несмотря на то что прошел уже не один день, мне все казалось, что вот-вот на наш след нападет Нибель и заберет меня обратно. Или уничтожит, поняв, сколь ненадежным вложением его средств я являюсь. Но время шло, а мой хозяин все не приходил за мной.

На четвертый день с помощью Сафара я попробовала вставать с кровати, на пятый самостоятельно дошла до туалета. Тело постепенно восстанавливалось, и странные игры восприятия, в которых я теряла себя, растворяясь в чувствах и мыслях доктора, постепенно меня оставляли. Однако не без последствий. Я слишком хорошо узнала Сафара, его мечты, сны и желания, чтобы оставаться к нему равнодушной. Этот человек с раскосыми светлыми глазами и уже начавшими седеть темными кудрями стал для меня неожиданно важен. До этого я была как лист, который носило ветром; теперь же обрела опору.

С трудом достигнутое – во многом благодаря Дали – равновесие было нарушено, когда в моей жизни вновь появился Юрий.

Проснулась я от чувства тревоги. Не тревоги дока, а своей собственной. Ее источник стал понятен, когда я увидела нахально разглядывающего меня Цехеля. Мой взгляд тут же рванул к соседней койке, где в последние дни спал Сафар, не желая оставлять меня одну.

– Я предложил доку прогуляться. Он долго сидел с тобой взаперти, что не очень-то ему полезно, – странно усмехнувшись, сказал Юрий, заметив, как встревоженно я выискиваю взглядом Сафара.