ПОЧЕМУ КОНФЛИКТ возникает именно в 1987–1988 годах — ясно. До этого времени кавказская «коммуналка» пребывала под жестким и неусыпным контролем, была скорее «бараком», чем коммуналкой. Этот российский контроль, установившийся еще до возникновения на Кавказе наций современного типа, исчез на период гражданской войны в России. И как раз в это время на Кавказе вспыхнули армяно-азербайджанская и грузино-армянская (и разворачивалась армяно-турецкая) войны. После легкой победы большевиков над закавказскими государствами, предельно ослабленными раздорами, контроль установился в еще более жесткой форме, исключавшей любое открытое проявление национальных конфликтов. Но с течением времени он стал ослабевать, а с горбачевской перестройкой ослаб совсем. Период тотального контроля — это период, когда все процессы протекают латентно; когда раздражение не может иметь выхода и потому накапливается; когда бессилие в настоящем компенсируется мифами о великом прошлом и грезами о великом будущем. Ослабление же контроля и возникшая затем перспектива его полной ликвидации для армян (а активной, требующей стороной в карабахском конфликте, естественно, являются армяне) означали, что все накапливавшиеся страхи и мечты «приблизились к реальности». Весь сложнейший амбивалентный строй армянских чувств — страх свободы, которая неизбежно является свободой не только для тебя, но и для твоих бывших и потенциальных насильников, и надежда, что, может быть, на сей раз судьбу удастся переломить, взять ее в свои руки, стать не «объектом», а «субъектом» истории, — со страшной силой устремляется наружу.
Понятно и то, почему этот напор устремился не против каких-то других соседей, а именно против азербайджанцев. Азербайджанцы — отнюдь не главный исторический враг и злодей армянской истории. Для Х. Абовяна, например, таким врагом были персы (а не турки, изображавшиеся им чуть ли не сочувственно). После 1915–1920 годов в армянском сознании на первое место, естественно, выходят турки, память о 1915 годе вытесняет память о других бедах и насилиях. Определенную роль при этом играла и Москва, которая для обеспечения лояльности армян в какой-то мере помогала культивировать эту память — «вот от чего вас спасла Красная Армия и вот что вас ждет без России». Но в 1988 году Армения не была независимое государство. Воевать с турками армяне не могут (не говоря уже о том, что Турция входит в НАТО и вообще — сильная страна). В 1988 году армяне могли бороться лишь с каким-то внутрисоюзным и относительно слабым «эрзацем», «суррогатом», «символом» темных сил армянской истории.
Теоретически это могли бы быть и грузины. В 1918–1920 годах армяне боролись за территории, на которых они компактно проживали и проживают, но которые остались за Грузией. Эти территории вообще-то при каких-то обстоятельствах могли бы стать таким же источником конфликта, как и Карабах, и в 1988–1989 годах такой конфликт действительно намечался. Но конфликт с Азербайджаном был значительно более естественен и, если так можно выразиться, удобен. Во-первых, азербайджанцы этнически очень близки к туркам, в 1918–1920 годах были их союзниками и исповедовали идеологию пантюркизма. Их очень легко представить себе теми же самыми турками, которые устроили резню в 1915 году. (И это стало уж совсем просто, когда в обезумевшем, неожиданно для себя столкнувшемся с мощной армянской кампанией Азербайджане происходят сумгаитский, а затем и бакинский погромы и когда позже, чем армянское, и во многом как реакция на него, массовое националистическое движение в Азербайджане вновь принимает «тюркистскую» ориентацию.) Во-вторых, по причинам, которые сейчас являются предметом армяно-азербайджанской полемики, Карабаху Москва в 20-е годы предоставила статус автономной области, которого не имели ни заселенные армянами территории в Грузии, ни заселенные азербайджанцами — в Армении. Такой статус как бы подразумевал, что у армян есть особые права на карабахские земли, и свидетельствовал об этом перед всеми. А о том, что в Армении тоже есть земли, населенные азербайджанцами, большинство жителей СССР узнало только тогда, когда тех оттуда выгнали. Наконец, в-третьих, в борьбе с Азербайджаном армяне могли рассчитывать на поддержку влиятельных сил во всем СССР и даже во всем мире. В СССР в это время доминируют «антиимперские» и «западнические» настроения. Любой конфликт с любыми властями, любое проявление самостоятельности вызывают сочувствие. Уже это обеспечивало армянам поддержку. Но армяне — еще и христианский народ, с мощной западной диаспорой, почти «западный» народ, а азербайджанцы — мусульмане и вдобавок — шииты, единоверцы Хомейни, а следовательно — потенциальные «фундаменталисты». Доминирующие «западнические» настроения работали в пользу армян и «подбадривали» их.
Таким образом, накопившееся у армян общее недовольство своей судьбой, своей историей в ситуации резкого ослабления внешнего контроля, принимает наиболее естественную, «удобную» форму борьбы за Карабах. И, очевидно, именно потому, что весь накопившийся «конфликтный потенциал» уходит в русло борьбы с азербайджанцами, ряд других конфликтов не состоялся. Не произошло масштабного армяно-грузинского конфликта, у армян сложились хорошие отношения с Ираном и даже началось нечто вроде диалога с главным историческим врагом — Турцией. Канализация конфликтного потенциала в одном азербайджанском направлении ослабляет потенциальную конфликтность других направлений. Возможно, нечто в этом роде происходит и с азербайджанцами, которым карабахский конфликт не позволяет выдвинуть на передний план идею освобождения южного, иранского Азербайджана и объединения с ним. Когда в коммуналке сосед А бросается на соседа Б, сосед В может быть спокоен — на него бросаться не будут, более того, скорее всего перед ним будут заискивать и пытаться сделать союзником.
ЛЮБОЙ СКАНДАЛ, ЛЮБАЯ СКЛОКА, при всем бесконечном разнообразии конкретных причин, поводов и проявлений, всегда проходит через определенные, закономерно сменяющие друг друга стадии. Таких стадий, очевидно, четыре.
Первая стадия — это латентное накопление конфликтного потенциала, стремящегося вырваться наружу и как бы «ждущего» удобного момента. Когда именно начинается эта стадия карабахского конфликта, точно сказать невозможно, ибо конфликты армян с соседями, в том числе и с азербайджанцами, с приходом советской власти не были разрешены, а были лишь прекращены внешней силой. Ясно лишь, что по мере ослабления коммунистической идеологии и советской системы этот никогда полностью не исчезавший, а лишь ушедший в «духовное подполье» конфликтный потенциал возрастал и все более стремился «наружу». Кончается эта стадия в конце 1987 — начале 1988 года.
Вторая стадия — выход этого конфликтного потенциала наружу — от первого проявления уже накопившегося раздражения вовне до того момента, когда обе стороны перешли к открытой борьбе на пределе своих сил и возможностей. Это самая «стихийная» и бурная стадия, когда вступивших на путь конфликта влечет неудержимая сила и они могут за минуту до того, как это произошло, не предполагать, что сейчас прольется кровь и все взорвется.
Все более слабеющий горбачевский центр пытается разнять дерущихся: но каждый, кто наблюдал подобные скандалы, знает, насколько неудержимо в это время стремление добраться до противника. Обе стороны, поначалу всячески льстившие Горбачеву, вскоре стали набрасываться на него, возмущаясь тем, что он не занимает «принципиальную», то есть такую, какую нужно каждой из этих сторон, позицию, и объясняя это упорное нежелание признать «очевидность» имперским стремлением «разделять и властвовать» и чуть ли не сознательным разжиганием конфликта. Между тем в реальности этот абсолютно не нужный горбачевскому руководству конфликт, погасить который, сохраняя демократические преобразования, было практически невозможно, становится одним из факторов, разрушающих сквозное государство, разрушающих объективно, помимо сознательных стремлений конфликтующих сторон. Первоначально вся стратегия обеих сторон строилась на давлении на Центр, и, насколько мне известно, самые крайние националисты и не помышляли, что через несколько лет этого Центра вообще не будет. Но стихия разворачивающейся борьбы, ее объективная логика вели к освобождению от всего того, что мешало конфликту «развернуться» на полную мощность — от союзных структур и «союзной идеологии».
