В Ленинграде мы встретились. На первом же свидании я разочаровалась в своем новом кавалере и решила больше с ним не общаться. Но не тут-то было: Витя оказался весьма настырным, взял меня приступом, в чем ему неожиданно стали помогать мои подруги. В результате совместных усилий им удалось сломить мое сопротивление, и отношения покатились по предначертанному пути.
Позже Витя познакомил Лину со своим ближайшим другом Толей, студентом первого медицинского, и все вместе мы влились в Толину компанию. Поскольку в этой компании мужское население преобладало, пришлось разбавить его нашими девочками к великой радости и первых, и вторых. Ребята в компании подобрались что надо, все острословы и остроумцы, шутники, балагуры и неутомимые выдумщики. Они были авторами и обязательными участниками всех студенческих капустников, которыми славился первый медицинский. Никита П вместе со своей талантливой мамой писал сценарии для этих капустников, Саша Розенбаум исполнял песни собственного сочинения, не отставали от них и все остальные.
Собирались мы часто, в основном, в доме нашей подруги Лены, жившей в самом центре - возле музея Суворова, чья квартира была, пожалуй, наиболее просторной и малонаселенной, с вечно работавшими родителями. Помимо "престольных" праздников, всегда находилось что-нибудь, что следовало отметить, например: День рыбака, или первая пятница на неделе, не говоря уж о таких важных событиях, как сдача сессий, начало и конец каникул. Но самым любимым праздником был, разумеется, Новый год. К нему мы готовились особенно долго и тщательно.
Однажды Фима Б предложил отметить Новый год в деревенской избушке, принадлежавшей кому-то из его знакомых, в почти необитаемой глуши, в районе Ломоносова. Предложение было принято на "ура" - ведь это было так романтично.
31 декабря мы встретились на вокзале, увешанные кутулями и кошелками с провиантом и обильной выпивкой. Долго ехали на электричке, а затем еще дольше тащились на каком-то допотопном паровичке - прямой электрички в этих местах не водилось. Выйдя из поезда на заброшенном полустанке, мы сразу наткнулись на по-стариковски согбенную фигуру Фимы и его смущенную полуулыбку. Он выехал заранее, чтобы протопить избушку и подготовить ее к нашему нашествию, но по не вполне ясным причинам ключ от дома раздобыть не удалось, взломать замок тоже не получилось, далее следовал долгий перечень прочих "не" и загадочных невезений. Мы стояли среди заснеженного поля, посыпаемые крупными хлопьями падавшего снега, грозившего очень скоро превратить нас в сугробы, не очень хорошо понимая, что делать дальше. Виновник же, чувствуя, что растерянность толпы вот-вот перерастет в массовую ярость, и тогда ему не миновать серьезной взбучки, быстро предложил отправиться в обратный путь и отметить Новый год в его городской квартире. Мы отнеслись к этому предложению весьма скептически: времени до Нового года оставалось совсем немного, а путь был долгим. Кроме того, никто не знал, когда придет следующий поезд: в такой глуши расписания не слишком соблюдались и в обычное время, а тем более в Новогоднюю ночь.
Но нам повезло, поезд объявился достаточно быстро, и мы, проделав весь обратный путь скачками, прыжками, а местами и спринтерским бегом, ввалились всей толпой (нас было пятьдесят человек) в его малогабаритную квартиру ровно за пять минут до Нового года к полному ужасу домочадцев, тотчас оттесненных и задвинутых в какие-то дальние углы. К утру уже не только коренное население выглядело весьма печально, но и вся квартира представляла ужасающее зрелище, вряд ли даже Мамаево побоище могло нанести больший урон: обломки мебели мешались с осколками посуды, окурками, объедками и батареями пустых бутылок. Водопровод и канализация отказали, не выдержав нашествия многочисленной пьяной толпы. Бледный и перепуганный Фима уже, безусловно, не единожды за эту буйную ночь пожалевший о своей затее, не знал, как избавить себя и своих близких от нашего разбойного и не в меру шумного присутствия, но своего транспорта тогда еще ни у кого не имелось, и мы вынуждены были дожидаться открытия метро.
* * *
После третьего курса решено было всей компанией отправиться отдыхать в Гурзуф.
Но тут начались интриги. Кто-то из наших девочек наотрез отказалась допустить к этой поездке мою лучшую подругу Галю (с кем-то из них она повздорила). Потеряв надежду переубедить их, я в сердцах заявила, что тоже не поеду с ними. Моего мужа к этому времени уже успели забрать в армию, так что я вольна была сама распоряжаться своим отпуском. Правда, моя свекровь пыталась слабо возражать, но я не позволила ей развить эту мысль, заявив, что последние в жизни каникулы желаю провести так, как мне хочется, с чем свекровь не стала спорить, почтя за благо не связываться со мной. Итак, вся компания отправилась в Гурзуф, о чем потом кормила нас рассказами весь следующий учебный год, с неослабевающим восторгом осыпая все новыми и новыми подробностями. Рассказывали о бесконечной череде невероятных приключений, пирушках, романах, столкновениях и потасовках.
Там же начался бурный роман Саши Р. и нашей подруги Тани. Этот роман едва не закончился женитьбой, но вмешался Танин отец, колоритный полковник Л-вой, заявивший, что не потерпит в своей семье ни Розенблюмов, ни прочих Абрамовичей.
С Таней меня связывала мимолетная дружба, вспыхнувшая внезапно и достаточно быстро переросшая в открытую неприязнь. После второго курса мы с ней отправились вместе отдыхать. Мой папа достал две путевки в комсомольско-молодежный лагерь "Норус", находившийся в Усть-Нарве, на самом берегу моря (снова любимая Эстония). Лагерь этот был знаменит и труднодоступен, посему добытые папой путевки казались редкой удачей. Как вышло, что мой выбор пал на Таню, а не на моих ближайших подруг Галю с Линой - не помню, наверное, у них были какие-то иные планы, а наша дружба с Таней оказалась тогда в самом разгаре. Отдых в "Норусе" был полон приключений и забавных курьезов. К моменту нашего приезда некогда прославленный лагерь оказался почти в полном упадке. Все, что можно было разворовать - уже пропало, и теперь доворовывали оставшиеся продукты. Нас почти не кормили, а если и подавали для вида какое-то "блюдо", есть его было невозможно - напоминало наши злоключения в колхозе, но там за это хотя бы не требовали денег, а путевки в сей престижный лагерь стоили отнюдь не дешево. Деньги, выданные родителями на карманные расходы, мы проели быстро, и оставшееся время героически боролись с все нараставшим чувством голода.
Однажды даже решились совершить ночной набег на окрестные сады и поживиться яблоками, маняще красневшими за каждым забором. Наш поход закончился весьма бесславно: все произошло в точности в соответствии с законами комедийного жанра - нас обнаружил то ли сторож, то ли хозяин, погнался за нами, истошно крича и размахивая винтовкой, видимо, по обыкновению, заряженной солью. От ужаса, мы летели от него со скоростью света, словно вдруг включился какой-то дремавший внутри реактивный двигатель, а в конце пути, не замедляя бега, перемахнули через весьма серьезный забор и плюхнулись на собственные ложа, едва переведя дух. Самое главное, что яблоки мы все-таки донесли, правда, часть растеряли во время спринтерского бега, но в целом операцию можно было считать успешной.
Наутро, я специально отправилась оценить высоту забора, и не могла поверить, что сумела взять такое препятствие. Прыжки в высоту никогда мне не давались, на школьных уроках физкультуры, я всегда добегала до перекладины и замирала возле нее, не в силах сдвинуться с места. Оказывается, следовало пригрозить мне винтовкой с солью...
Лагерь был очень живописным. Деревянные домики в виде "бунгало" и "шале" расположились между почти нетронутыми участками соснового леса, вдоль пляжа. Нам с Таней, пользовавшихся рекомендацией члена ЦК комсомола Эстонии (одного из папиных студентов), предложили выбор жилья. Как обычно, не слишком приученные к выбору, мы растерялись. Можно было поселиться в довольно просторной комнате в четырехкомнатном бунгало, но нам приглянулись стоящие обособленно палатки - "шале". Хотелось полной изолированности. Так мы стали владельцами отдельного домика, размером и убранством более всего напоминавшего собачью будку. Мебель в нем отсутствовала вовсе, на дощатом полу лежали два матраса - наши ложа, ставшие уже вполне привычными после колхоза. Между матрасами имелся проход, позволявший проползти лишь боком. Выпрямиться полностью даже в центре треугольника не могла и я, не говоря уже о Тане, в которой было 172 см роста. Но нас все эти "удобства" нисколько не смущали, все казалось очень даже романтичным.
