16+ (В соответствии с Федеральным законом от 29 декабря 2010 г. № 436-ФЗ.)

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© ООО Издательство «Питер», 2017

Самое отвратительное в политическом размежевании «левых» и «правых» – это его амбивалентность. Фактически так называемый левый пакет на 90 % состоит из правых тезисов, просто распределённых под другим брендом. Что же касается самого крайне правого, то стержнем этого, с точки зрения левых либералов, идеологического «мракобесия» оказывается… «социализм»! То есть крайне правые всё равно танцуют от сверхзадачи идеально упорядочить общество, «починить» в конце концов этот чёртов двигатель внутреннего сгорания, чтобы он зажёвывал людей с максимальной эффективностью. Получается чистая левизна.

После того как московский социализм закончил своё существование по всему миру, бывшие коммунисты и социал-демократы пошли прислуживать победителям в холодной войне. Брюссельская бюрократия, рулящая конструкцией НАТО, сегодня переполнена бывшими леваками (и некоторые из них даже не считают себя бывшими).

Политический ислам справедливо издевается над этим цирком, над этими игрищами многопартийной демократии. Политический ислам ориентирован на рассмотрение «юдоли человеческой» в контексте сверхчеловеческой вертикали. При таком подходе выписывать себе справку о своей «левизне» или «правизне» – означает предстать перед историей в статусе безнадёжного идиота.

Добрый день, друзья, с вами радио «Медиаметрикс» и программа «Разговоры с Джемалем», ведёт её Олег Дружбинский. И в студии, естественно, Гейдар Джемаль. Добрый день, Гейдар.

Г. Д.: Добрый день. Добрый вечер.

О. Д.: Да, уже вечер. Добрый вечер, дорогие слушатели и видеозрители. Тема, которую предложил сегодня Гейдар, звучит так: «Конец левой и правой идеи».

Г. Д.: В современном мире.

О. Д.: Да, и так. Давайте мы попробуем сначала разобраться, что это значит: левой и правой идеи? И почему они должны умереть? Я сразу, наверное, все вопросы задал. С какого момента мы начнём?

Г. Д.: Я хотел бы предварить наш разговор тем, что от того, что мы это обсудим, сегодняшние левые и правые, которые эксплуатируют свои бренды, не перестанут таковыми быть. Они и дальше будут цепляться за эти, как мне кажется, отработанные уже ярлыки. Тем более что здесь присутствует достаточно широкое разнообразие. Потому что левых даже не пятьдесят оттенков красного, их там и сто пятьдесят может быть.

О. Д.: Ну, левыми мы считаем коммунистов, социалистов и всех таких прочих, да? Тех, кто за социальную справедливость.

Г. Д.: Да, это социал-демократы. Причём нюансов там очень много. Если человек, допустим, считает, что для богатых людей должны быть повышены налоги, он, может, уже где-то и радикалом проходит.

Есть троцкисты. Их несколько групп, совершенно разных. Есть посттроцкисты и так далее.

Есть сталинисты даже сегодня.

О. Д.: Да. Я догадываюсь, что до сих пор они существуют – мало, но есть.

Г. Д.: На самом деле здесь присутствует большой спектр, он позволяет манипулировать, маневрировать в этом разнообразии и скрывать суть дела. Но я боюсь, что разнообразия у правых безусловно меньше. И их идеологическая база тоже более жёстко оформленная и более бедная на разные претензии: на научность, историзм и так далее. Но нам надо это всё свести к двум парадигмам – одной и другой.

С моей точки зрения, левые изначально начинали борьбу против традиций и против иерархии. Откуда они взялись, левые? Левые – это якобинцы, это понятно. Они сидели в национальном собрании Франции, в Конвенте. Справа сидели сторонники концессионной монархии, посередине Болото, Жерондо. А слева сидели якобинцы.

Якобинцы, они, естественно, республиканцы. Они последовательно выступали против сложившейся иерархии, против церкви, но не против религии вообще. Как известно, они заменили всё на культ Великого Существа, но они были против истеблишмента. Потом их взгляды стали развиваться, диверсифицироваться, но при этом всюду оставалась эта главная линия – против иерархии, против символизма, против трансцендентной нагрузки со смыслом, против того, что одни считают себя выше, чем другие, по каким-то сверхчеловеческим причинам, по праву рождения и так далее, а потом уже и из-за того, что кому-то удалось урвать больше. Потом это всё начали сводить к уровню неравенства потребления. Но это произошло, когда уже якобы добили (на взгляд обывателя) иерархии религиозно обеспеченные, после чего стали бороться с иерархиями социально-экономическими.

О. Д.: По сути, левые были за социальную справедливость.

Г. Д.: Относительно, скорее за равенство в потреблении.

А правые сначала были за сохранение традиции, за власть, государство, божественное право и так далее. Но по мере эволюции общества они хватались за то, что возникало. В итоге сегодняшний средний правый отстаивает те результаты, что получились в итоге двухсот лет наступления левых.

О. Д.: То есть это, по сути, сегодняшний либерал: права человека, свободный рынок и так далее.

Г. Д.: Да. Обычный правый – это либерал. И обычный правый сегодня стоит на защите той платформы, которая сто лет назад была нормальной средней платформой левых.

То есть левые победили. В глобальном метафизическом смысле. Оказалось, что мир, который они получили в итоге, это не только мир несправедливый, он гораздо хуже стал, гораздо несправедливее. В результате того, что исчезла иерархия. В результате того, что возник либеральный мир, в котором отсутствует символизм, в котором церковь утратила свои высшие функции, монархия стала декоративной, а дворянство присваивается каким-то футболистам и так далее.

О. Д.: И музыкантам.

Г. Д.: В этом мире на сегодняшний день 60 человек сосредоточили в своих руках столько богатств, сколько имеет 3,5 миллиарда беднейшей части населения, что невозможно было раньше, когда мир якобы был несправедлив. Теперь у левых есть новый фронт, по крайней мере подходящий для демагогии – дескать, вот, существует неравенство собственности, неравенство потребления… Они объясняют это тем (что, конечно, очень смешно), что налоги не так берутся. Дескать, потому 60 человек собрали в своих руках 7 триллионов долларов, что, оказывается, налоги не так берутся.

А с другой стороны, есть правые, которые отстаивают статус-кво. Вот именно тот статус-кво, которого добились левые. Левые добились его, теперь правые его отстаивают. Но, конечно, у левых больше манёвра. Потому что они могут себя показать. Показать, что им есть за что бороться ещё. А правые – они только защищают сложившийся порядок, но им показывают, что мир-то ужасен! И им очень сложно его защищать, поэтому у правых очень дискомфортная ситуация.

О. Д.: А может, именно поэтому в российский парламент и не проходят правые фракции? Последние 10–15 лет, как только собирается какая-то группа людей под видом правой платформы, союз правых людей, они все, что называется, пролетают.

Г. Д.: Здесь присутствует конкретная политика. Она на самом деле не дотягивает до тех высоких мотиваций, которые мы сейчас пытаемся обсудить. На мой взгляд, правых не пускают в парламент и политику потому, что их проход в Думу мгновенно бы обострил социальный вопрос. Пришли бы правые, и классовая борьба сразу вышла бы из скрытого состояния на поверхность. Вот тогда можно было бы говорить о прямой конфронтации. И, чтобы не было прямой конфронтации с защитниками олигархического капитала, им не дают проводить свои группы в публичную политику, то есть заметают под ковёр. Мне кажется, что это очевидный политический момент.