Слезы заливали его лицо, он весь содрогался в плаче, будто освобождался от какой-то великой муки, накопленной в самой глубине души многими, многими годами…

Тот счастливый плач и разбудил Ефима. Как не хотел он пробуждения, как силился остаться в прекрасном сне, но видения этого сна распались… Осталось ощущение большой тяжелой потери…

Целый день потом он ходил, почти не замечая ничего вокруг, перед ним снова и снова всплывало увиденное во сне…

Оставленное в Шаблове дело, от которого он оторвался на такое долгое время, звало, окликало его теперь почти постоянно.

Двадцать восьмого июля начались военные действия на австро-сербской границе. Газеты сообщали о том, что в Германии, уже ведется всеобщая мобилизация, а в последний день июля была объявлена всеобщая мобилизация и в России. И уже первый день августа стал для нее началом войны.

Ефим не мог дольше задерживаться в столице. Так и не дождавшись выхода «Семерых сирот из Фростмо», он поспешно выехал домой. Полтора года назад он приехал в Петербург, теперь уехал из Петрограда. Город как будто весь был другим, не только одно имя сменил он, все вдруг закружилось, понеслось неизвестно куда…

Увозимый поездом все дальше и дальше от этого города, Ефим в своих неспокойных мыслях весь уносился вперед… К какому Шаблову он вернется?.. Что его ждет впереди?.. До осуществления ли задуманного будет, когда всю жизнь уже взняло и вскружило, будто каким-нибудь неумолимым и безоглядным вихрем?..

И угадывал, выхватывал его напряженный, тревожный взгляд в убегающих за окном назад просторах: не лето надломилось там, как обычно бывает на севере с приходом августа, сменилось само время… Острый свет жил, переплескивался во всем, даже в самой бездонной синеве неба…