Ефимов кордон
Вместо предисловия
Ефим Васильевич Честняков… Это имя человека, прожившего большую необыкновенную жизнь и умершего в самом начале шестидесятых годов. Сравнительно недавно в Москве и Костроме прошли выставки его картин.
На афишах, извещавших о тех выставках, было напечатано: «Ефим Честняков — художник сказочных чудес». Именно таким художником он и был. Почти любая из его картин — диковинный, чудесный мир, созданный фантазией совершенно исключительной.
Впрочем, художник в нем не равнозначен лишь живописцу. Был он не только живописцем и ваятелем, в нем проявился сказочник и поэт, драматург и философ, артист и педагог… И со всем этим многообразием уже не в сказочном, не в фантастическом своем мире, а в реальной деревенской жизни был он — и швец, и жнец, и на дуде игрец!..
Его жизнь можно рассказать, как притчу, можно — как легенду, можно — так вот, как сам он в одной из своих сказок:
«Кроме разных работ, любил он рисовать, играть на музыке и при своих занятиях временами пел. Занятия его — не ремесло, а вроде как изобретательство. Он и для себя все делал сам: и одежку, и обувку, и прочее, мол, удобнее так и красивее, как ему надо было, как считал правильней. А иным его одежда была забавна и смешна даже. Ему же то и по мысли, что не с завистью глядят, а с весельем!
Жил он в отдельной хибаре. Фантазия несла его впереди практического дела. «В грядущем наши помышления воплотятся!» — так говорил.
У него были художественно понастроены всевозможные шалашки, избушки, дворцы и палаты из обожженной глины. В смешанном виде получалась неожиданная сказкина красота. И думалось ему: «Что, если бы все это осуществить в больших размерах! Для всего мира!..»
Можно просто прибегнуть к помощи его же стихов, в которых, явно подтрунивая над собой, Ефим Честняков писал:
Он трудился многи годы,
Окруженный хором муз,
И носился по народу
С грузом созданных искусств.
Ах, проказ же наш Ефимко —
Рыцарь сказочных чудес:
Умудрился невидимкой
В сказке жить всегда и весь!..
Такого человека как будто не надо домысливать: он сам о себе сказал достаточно. Но для многих, даже близко знавших Ефима Честнякова, а не просто слышавших о нем, его судьба осталась либо загадочной, либо криво истолкованной.
Когда мне впервые довелось услышать о Ефиме Честнякове, спустя десятилетие после его смерти увидеть несколько его картин, совершенно необыкновенных и по содержанию, и по манере исполнения, я остановился перед глухой стеной загадочности.
Человек ушел непознанным и свои творения оставил непознанными. Долгая, явно богатая жизнь словно бы растворилась необратимо. Срок этой жизни — между временем, породившим фантазии Жюля Верна, и временем первых реальных полетов наших соотечественников в космос. Человек этот поколения Бунина, Куприна, Шаляпина, Чюрлениса, Кустодиева…
Совсем немного удалось узнать о нем вначале: ученик Репина, из костромских крестьян. После трагических событий 1905 года навсегда покинул Петербург, поселился в родной деревушке Шаблово, под Кологривом, там и прожил до самой смерти, до 1961 года…
Сложную личность не объяснить коротко и окончательно. Ей тесно быть и притчей, и жизнеописанием, ибо она состоит более из мотивов, чем из фактов. Факт — ограничен, мотив — богат и свободен, в нем «дышит почва и судьба».
Взяв на себя задачу — рассказать по возможности более полно о таком исключительном человеке, я чаще всего исходил именно из мотива. Этого требовала внутренняя логика судьбы моего реально существовавшего героя. Как автор я при необходимости использовал свое право и подходил к иным моментам повествования с той степенью свободы, которая позволила бы мне попытку создать нечто большее, чем просто документальную вещь. Вместе с тем необходимо отметить, что в романе мной используются действительно существующие письма, даются стихи и проза самого Честнякова, упоминаются лица отнюдь не вымышленные.
Не по моему замыслу, а по сути самой судьбы героя, роман должен обнажить его глубокую человеческую драму, объяснять которую в предисловии я считаю совершенно излишним: человек ведь — не ходячий тип, не просто носитель положительного или отрицательного, надо видеть до дна всю его судьбу, воспринять его во всей сложности и противоречивости.
Вчитываешься в написанное Ефимом Честняковым, вглядываешься в созданное им и начинаешь понимать даже отдельно существующее (главы, этюды…), как часть единого, чувствуешь цельную, прекрасную душу этого человека.
Ефим Честняков жил как будто в двуедином мире — среди реальной деревни и среди деревни, порожденной его воображением…
Мечта овладевает душой русского художника из крестьян, художника такого народного толка!.. Сам крестьянин возмечтал о своем, заветном, душа его доросла, поднялась до потребности в идеальном и гармоничном.
Сложный живописный мир Ефима Честнякова перепутан потаенными звучаниями, и в этом мире он жил, как ребенок, обладающий всей полнотой созидательной веры.
«Я — увлекающийся и, кажется, нередко называю вещи их, так сказать, желательными именами, подобно тому, как дети свои постройки из песка и глины, палочек и дощечек называют причудливо. Им кажется: предметы эти уже соответствуют именам, образцы будто уже воплощены, но посторонний человек, особенно «взрослый», не увидит ничего такого в детском творчестве, если дитя не напишет, не скажет, что именно построено…»
Ефим Честняков именно в детях прежде всего видел своих истинных зрителей и слушателей:
Не надо ни славы, ни мненья людей,
Мила мне одна лишь улыбка детей…
Необыкновенна его привязанность к детям, к «малолеткам». Отсюда — все его импровизированные спектакли на деревенских улицах, «коляда» с участием ряженой детворы, наконец — сказки, картины, чаще всего населенные все теми же «малолетками».
На улицах его фантастического полугорода-полудеревни, по-лесному названного Кордоном, живет сама народная добрая мысль, здесь осуществилась простая народная мечта об изобилии: всюду тут — огромные пироги, караваи, калачи, крендели… Атмосфера Кордона — атмосфера хлебного изобилия!
Когда вглядываешься в живописные и лепные работы Ефима Честнякова, думаешь о том, как богата фантазия их создателя, еще раз вспоминаешь, что народ наш — обладатель великого образного богатства. В этот совершенно уникальный, никого не повторяющий, никого не напоминающий мир, в это искусство уходишь, как в далекий заповедный лес, туда, где начинается волнующая ночь тайн и преданий, рожденных фантазией народа, ибо этот художник, этот сказочник весь оттуда, где живет меткое, простое и яркое слово, где свободно живут затейливость и выдумка, ясные мысли.
Да, искусство Ефима Честнякова — искусство народного корня, и, несмотря на то что его идеи всецело владели им, любое его произведение — не трактат, облеченный в одежды искусства, а чистое и ясное откровение, в любом из них именно народный ход мысли всему задает тон.
По образу и подобию народной мудрости, в которой он видел источник высших культурных национальных ценностей, строились Ефимом Честняковым и картины, и сказки; во многих его живописных и лепных вещах, в литературных сочинениях легко и естественно живет стихия простонародности. В его импровизированных спектаклях жили единой жизнью и слова, и музыка, и живопись, и скульптура. Он все искусство понимал именно как единое целое, чувствовал и древнюю родственную связь.
