Не только я. Почему я об этом не подумал? Каким эгоистичным придурком я стал. Сбежал и оставил ее истекать кровью над моей тенью, мучиться из-за того, что, по ее мнению, она должна была сделать. Она ждала одна в тишине и страхе, смело скрепляя воедино кусочки моей жизни, от которой я сбежал, поскольку был слишком эгоистичен, чтобы остаться. Даже несмотря на то, что я ее бросил, она цеплялась за память обо мне, за чувства ко мне, бережно охраняла их, чтобы они не истлели. Любая девушка сдалась бы. Любая другая возненавидела бы меня на всю оставшуюся жизнь. Но не Айсис. Не моя упрямая, смелая, добрая Айсис.

– Все в порядке. – Она смотрит на меня и улыбается, однако в ее глазах блестят слезы. – Все это, конечно, очень мило с твоей стороны, но… Но не надо меня жалеть. Если я тебе не нравлюсь, не нужно прикрываться тем, что я заслуживаю кого-то лучше. Просто скажи прямо. Знаю, я не… я не женственная… я странная и громкая, и неопытная, да и вообще не в твоем вкусе. К тому же у меня невероятно много огромных тупых проблем, так что… Думаю, со мной слишком сложно. С той ночи в отеле прошло уже несколько месяцев, так что я пойму, если все изменилось. Ты не должен переживать из-за того, что больше меня не хочешь. Это нормально, мы можем быть друзьями. Просто друзьями.

Я хочу тебя. Хочу больше, чем друга. Хочу тебя в своих объятьях, в своей постели, где ты будешь в безопасности, в экстазе и вся моя. Я хочу показать тебе, насколько прекрасным может быть поцелуй. Хочу показать, что жизнь – это не только страдания, но еще и удовольствия. Мои мысли гласят это, но губы не двигаются, приговаривая меня к молчанию. Мне нужно оставаться твердым. Малейшая слабина, и я выплесну каждый свой секрет к ее ногам: что жажду ее, как иссохшее растение жаждет дождя. Что ощущаю себя живым – по-настоящему, поразительно живым – только когда вижу ее фиолетовые пряди, контуры ее плеч, ее улыбку.

Если бы я открыл рот, то темнейшее копье секретов пронзило бы ее насквозь.

Я люблю тебя.

Но какую любовь я могу ей предложить? Я сломлен, разбит вдребезги, как зеркало лжи. Попытайся она собрать мои осколки, лишь порезала бы свои нежные пальцы о них. Какую бы любовь я ей ни предложил, она бы причинила ей только больше боли, а я хочу ее исцелить. Хочу вновь возвысить ее, а не утащить с собой на дно. Она слишком важна. Новая нанесенная мужчиной рана может склонить чашу весов в ее сердце безвозвратно, навсегда отправив туда, где ни свет, ни любовь не смогут ее достичь. Я бы окончательно ее погубил. А с этим я жить не смогу.

Не после Софии. Не после того, как однажды погубил девушку. Один раз – это случайность. Второй – злонамеренно и непростительно. Я был бы не лучше Безымянного. Поставив свои желания и потребности превыше ее безопасности и благополучия, я буду не лучше него.

Поэтому я надеваю свою лучшую маску – равнодушия. Маску, которую Айсис практически уничтожила. От нее остались лишь черепки, но она настолько знакомая, что я быстро заполняю пустоты и делаю лицо непроницаемым.

– Прости, – говорю я, – что привел тебя к мысли, что мы были больше, чем друзья.

Несмотря на все свои несчастья, Айсис очень, очень хорошо умеет скрывать свою боль. При моих словах свет мгновенно исчезает из ее глаз, что-то весомое и яркое умирает внутри нее. Надежда. Но она за долю секунды прячет это, сметая под коврик сардонического раздражения.

– Фу-у, прекрати. Извинения из твоих уст звучат ужасно.

– Прости.

Она встает, поднимает руки над головой и, потягиваясь, испускает удовлетворенный стон. Но я легко могу ее прочесть – это фарс. Украденный момент, чтобы вернуть контроль над своими эмоциями и спрятать их от меня. Она поворачивается и улыбается.

– Итак, друзья же могут задавать друг другу простые вопросы?

Я киваю.

– То, что ты сказал о симпатии ко мне… той ночью в отеле. Было правдой?

Я сглатываю и тщательно подбираю слова.

– Да. Но кое-что изменилось, и теперь…

– Не надо, я понимаю. – Она смеется. – Все нормально, серьезно. Меняются чувства, гормоны, опыт… мы сами. Только сумасшедшие неизменны! Блин, да порой я удивляюсь, что испытываю одни и те же чувства к кому-то больше недели, знаешь ли?

Любой другой решил бы, что она в порядке. Но я ощущаю боль в ее экспромте.

– Айсис…

Я встаю, и она резко отступает назад, выставляя перед собой руки.

– Эй, полегче. Я была бы тебе очень признательна, если бы ты ко мне не подходил. На дворе ночь, вокруг ни души, а ты как-никак парень, вообще-то. Это просто слегка пугает меня. Ничего личного.

В горле образуется ком, а сердце ухает в пятки. Теперь я для нее как все мужчины. Просто еще один парень, который разочаровал ее и причинил боль.

– Верно. Прости.

– И снова эти извинения! – подмечает она. – Найди себе хобби или слово получше «прости», блин. О, точно. Замени «прости» на «блин», и твоя жизнь станет в тысячу раз лучше. А также жирнее.

Я пытаюсь подобрать подходящие слова, слова, которые не причинят ей боль, но уже ничего не исправишь. Сказанного не вернешь. Вред нанесен. Айсис, как всегда, опережает, она улыбается и шутливо салютует мне.

– Ладно, меня клонит в сон. Серьезно, я прямо сейчас засыпаю. Ну вот, теперь я хожу во сне. Ты разговариваешь с лунатиком! – Она издает жутковатый звук, а затем кашляет. – Э-э. Так. Что ж. Увидимся, Джеймс Бонд. Постарайся ни в кого не стрелять без необходимости. Это ведь больно.

– Давай я провожу тебя до общежития.

– Не стоит, со мной все будет хорошо. Уши как у ястреба. Только у ястреба нет ушей. Верно? Я не знаю! Поэтому и пошла учиться. Спокойной ночи.

Айсис уходит, и я с болезненным сожалением вспоминаю, каково снова быть холодным.

– 9 –

3 года

50 недель

0 дней

Люди постоянно слишком драматизируют.

Только взгляните на Голливуд. Драма на каждом углу. И деньги. В Голливуде действительно любят деньги. И детей. Не дай бог ученые когда-нибудь смогут создать ребенка из денег в радиусе пятиста миль от Лос-Анджелеса, потому что тогда разгорится война; с оружием от «Гуччи» и вооруженными до зубов водителями лимузинов, хм, в таком случае я бы поставила все свои деньги на Вина Дизеля и героев фильма «Скала», которые наверняка бы объединились и спланировали завершающую операцию по спасению денежных детей, а я была бы их координатором по снаряжению или остроумным сообщником.

– Айсис, ты снова мыслишь вслух, – произносит Диана, срывая ромашку и засовывая ее мне в волосы.

– Наверное, здорово иметь друзей, которые любят тебя такой, какая ты есть, – размышляю я. Диана смеется, срывая еще одну ромашку и вплетая ее в венок.

– Я просто этому рада. В последние несколько недель ты выглядела печальной. Даже Иветта это заметила.

– Не может быть, – я разыгрываю шок, – наша твердолобая, эмоционально чахлая гот-брюзга? Заметила, что я чувствую? Жесть.

– Ты не ела.

– Оспоримо. Некоторые очень просвещенные йогини считают воздух едой.

– Ты не спишь по ночам.

– Я учусь! Середина семестра! – протестую я. – Знаешь, в отличие от вас, некоторым нужно подготовиться к неминуемому отчислению.

– Ты зависаешь с... – Диана хмурится, – ну, с людьми, которые действительно тебе не подходят.

– Чепуха, – отмахиваюсь я, – Райан очень славный парень. – Она пристально смотрит на меня, и я всплескиваю руками. – И Джон, и Тайлер, и Киран, и Эрик! Они все славные!

– Славные парни, с которыми ты целуешься.

– Ты меня обвиняешь? – спрашиваю я. – Серьезно? Ты видела пресс Джона? А «Дукати» Кирана? Это же долбаный «Дукати». – Я наклоняюсь к ней и обольстительно шепчу: – «Дууукааатиии».

Диана вновь хмурится.

– Я просто думала... что случилось с тем парнем, о котором мне рассказала Иветта? Моделью Макфартер или как там. Ну, с парнем, с которым ты разговаривала на концерте?