– Не могу себе этого позволить! – прохрипел Иаков, наливая кашу в миску. – Джин стоит денег, а денег я пока не заработал. Сделайте мне маленький подарок, плесните мне немного из вашего стаканчика, господин Варк, чтобы показать, что вы рады моей компании.
Господину Варку такая просьба очень не понравилась, и в предложенную чашку он налил как можно меньше джина.
– Ну что за милый человек! – ухмыляясь, сказал адвокат. – Такой компанейский, полный веселья!
– Веселье мое – выпивка ваша! – ответствовал Иаков, прихлебывая кашу.
– Какое остроумие! – фыркнул Варк, хлопнув себя по коленям. – Лучше «Панча»[7].
– Джин да каша – пища наша! – объявил господин Дикс, воодушевленный похвалой.
– Хе-хе! Сдохну от смеха! В театре за деньги меня веселили хуже.
– Дурак! – проворчал Иаков, взяв в руки каминные щипцы. – Не надо было платить-то. А теперь убирайся! Я собираюсь потушить огонь. Не хочу и дальше жечь дорогой уголь, чтобы тебя согревать. Да и свеча больше чем наполовину сгорела! – негодующе закончил он.
– Иду, иду… – проворчал темноволосый адвокат, сунув бутылку в карман. – Но как обидно покидать приятную компанию!
– Хватит болтать ерунду, чернильная душа! Мой сын еще не отозвался на объявление?
– Мне кажется, что сын господина Дикса не спешит утешить своего опечаленного родителя, – ответил адвокат. – Ох уж эти жестокосердные отпрыски!
– Тут ты прав, дружище! – нахмурившись, пробормотал Иаков. – Джимми оставил меня умирать в одиночестве, будь он проклят!
– Тогда зачем вы завещали ему все свои деньги? – спросил Варк, теперь заговорив от первого лица, как делал всякий раз, стоило разговору свернуть на деловые рельсы.
– Как это зачем, дурак? Затем, что он сын Агари, плохой сын хорошей матери.
– Агарь Стэнли – ваша жена… Ваша жена-цыганка? Так, господин Дикс?
Иаков кивнул:
– Чистокровная цыганка. Я встретил ее, когда был коновалом.
– Коновал, бродячий торговец! – хныкнул Варк. – Какой острый ум у этого человека!
– Она приехала со мной в Лондон, когда я решил здесь обосноваться, – продолжил Иаков, не обратив внимания на замечание гостя. – И город убил ее. Она не могла дышать среди кирпичей и известкового раствора после свободного воздуха дорог. Бедная покойная бедняжка! И она оставила мне Джимми – Джимми, который меня оставил.
– Какой простор для воображения… – начал было Варк, но, по яростному взгляду Иакова поняв, что комплименты его покойной жене не будут хорошо приняты, изменил тон. – Он растратит ваши деньги, господин Дикс.
– И пускай! Агарь умерла, а когда я умру… Пусть делает что хочет.
– Но, мой щедрый друг, если бы вы наделили меня бо́льшими полномочиями в роли своего душеприказчика…
– Ты бы сам прибрал мои деньги, – иронически перебил Дикс. – Думаешь, я этого не знаю, ты, акула! Твоя обязанность – передать имущество Джимми согласно закону. Я же тебе плачу.
– Но платите так мало! – проскулил Варк, поднимаясь. – Если у вас…
В этот момент кто-то громко постучал в дверь лавки, и оба злодея, всегда опасавшиеся полиции, уставились друг на друга, на мгновение замерев от ужаса. Потом Варк, всегда заботившийся о собственной шкуре, схватил свою шляпу и поспешил к задней двери, собираясь под покровом тумана вернуться домой так, чтобы никто не увидел его и не задал никаких вопросов. Он исчез, словно призрак, оставив Иакова одного, а в дверь постучали снова.
– Неужели пилеры![8] – пробормотал старик, доставая пистолет из шкафа. – Но, может, и воры. Что ж, коли так…
Он мрачно усмехнулся и, недоговорив, зашаркал к двери со свечой в руке. Часы в магазине пробили одиннадцать, и в дверь постучали в третий раз.
– Кто там так поздно? – резко спросил Иаков.
– Я, Агарь Стэнли!
С криком ужаса господин Дикс выронил свечу, и его накрыла темнота. Сейчас, когда его мысли крутились вокруг покойной жены, неожиданное упоминание ее имени заставило старика поверить, что она стоит по ту сторону двери, закутанная в саван, окоченевшая. Между живым и мертвой – лишь одна непрочная преграда! Какой ужас!
– Призрак Агари! – пробормотал бледный дрожащий Дикс. – Почему она явилась сюда из могилы? К тому же из такой дорогой могилы, с мраморным надгробьем, обнесенной кирпичной оградой.
– Впустите меня! Позвольте мне войти, мистер Дикс! – крикнула незваная гостья, снова постучав.
– Она никогда меня так не называла, – успокоившись, пробормотал Иаков.
Он подобрал свечу, снова ее зажег и громко объявил:
– Я не знаю никакой Агари Стэнли.
– Откройте дверь – и узнаете. Я племянница вашей жены.
– Живая женщина! – пробормотал старик, пытаясь открыть замок. – Против этого я не возражаю.
Он распахнул дверь настежь, и из тумана и темноты в лавку шагнула молодая девушка лет двадцати в темно-красном платье из грубой ткани и коротком черном плаще. Руки ее были обнажены, голова непокрыта, если не считать алого платка, небрежно скрученного вокруг великолепных черных волос. Восточные черты ее лица и цвет кожи выдавали в ней настоящую цыганку: изогнутые брови над большими темными глазами, красивый рот с тонкими губами и изысканный точеный нос. Ее лицо и фигура были лицом и фигурой женщины, нуждающейся в пальмах, песках пустыни и золотистом солнечном свете, горячем и страстном… Однако эта восточная красавица появилась из тумана, словно какая-то мертвая сирийская принцесса, и предстала во всем своем роскошном очаровании удивленному взгляду старого ростовщика.
– Так ты племянница моей покойной Агари? – спросил он, рассматривая гостью при желтом свете тонкой свечи. – Да, точно. Она была похожа на тебя, когда я встретил ее в Нью-Форесте. Что тебе нужно?
– Еду и кров, – коротко ответила девушка. – Но вы бы лучше закрыли дверь. Это может плохо сказаться на вашей репутации, ведь любой прохожий может увидеть, что вы разговариваете с женщиной в такое время суток.
– Моя репутация! – фыркнул Иаков, задвигая засовы. – Господи! Да она уже давным-давно испорчена. Если бы ты знала, насколько плохая у меня репутация, ты бы сюда вообще не пришла.
– О, я могу постоять за себя, господин Дикс. К тому же вы достаточно стары, чтобы быть моим прадедом.
– Ну, проходи, проходи! Вежливо ты разговариваешь, юная особа!
– Я вежлива с теми, кто вежлив со мной, – ответствовала Агарь, забрав свечу из руки хозяина. – Пойдемте, господин Дикс, проводите меня; я устала и хочу спать. Я голодна и желаю поесть. Вы должны дать мне кров и стол.
– Дьявольская наглость, юная особа! Почему я должен все это делать?
– Потому что я родственница вашей покойной Агари!
– Да, да, что-то в этом есть, – пробормотал Дикс и, несмотря на свойственное ему упрямство, повинуясь властному духу девушки, повел ее в выцветшую гостиную.
Там она сняла плащ и села, а Иаков с несвойственным ему гостеприимством, вызванным воспоминаниями о покойной жене, собрал незамысловатое угощение и молча поставил еду перед гостьей.
Так же молча она поела, восстановив свои силы. Иаков восхищался самообладанием цыганки; ее самоуверенное хладнокровие скорее нравилось ему, чем наоборот. Как только она прикончила последний кусок хлеба с сыром, он заговорил, и его первое замечание было преднамеренно сухим и грубым.
– Ты не можешь здесь оставаться! – любезно объявил старик.
Девушка отвечала тем же тоном:
– Могу и останусь, господин Дикс.
– По какой такой причине, шельма ты эдакая?
– По нескольким … И все они веские, – сказала Агарь, подперев подбородок руками и пристально глядя на его морщинистое лицо. – Я знаю о вас все от цыгана, который был здесь шесть месяцев тому назад. Ваша жена умерла, сын вас бросил, и вы живете один, никем не любимый, ненавидя всех и вся. Вы старый, немощный и одинокий, но благодаря браку вы родственник нежной цыганки. Вот почему – и еще потому, что в жилах моих течет кровь вашей покойной рани[9], я пришла, чтобы присмотреть за вами.
