Так начиналось новое письмо спустя всего несколько минут.
„Ты все еще стоишь, потому что я не разрешал тебе падать к моим ногам. А еще, потому что я вжимаюсь лицом в твою промежность, обняв руками твои ноги и придерживая за задницу. Ты не можешь упасть, мой грифф, я держу тебя.
И сейчас, когда я отпущу, ты все еще должен держаться на ногах. Ради меня. Понял?
Думаю, что да.
Итак, брюки. Они уже внизу, на щиколотках, верно? И, — хочешь сюрприз? — твои никчемные хлопковые белые трусы мальчика-девственника там же. Так что, угадай, к чему я прижимаюсь лицом теперь? Верно.
Смотри, Гарри, я перед тобой на коленях, но именно я контролирую ситуацию. А значит, сила на моей стороне. Но, спорим, ты не хочешь сейчас быть сильным? Уверен, тебе уже чертовски надоело быть героем. Ты уже спас этот мир и теперь можешь побыть просто слабым маленьким девственником, о котором есть кому позаботиться. Я позабочусь о тебе.
Я уверен, что мне понравится запах твоего члена. И я уверен, что он у тебя такой же красивый, как и ты сам. Знаешь, мне и самому хочется уже взять его в рот, пустить за щеку, обвить языком, но я еще не насладился всеми ощущениями. Я хочу провести по нему кончиком носа, наслаждаясь твоим запахом, потереться щекой, чувствуя исходящий от него жар, прикусить губами, проверяя его твердость. Знаешь, где сейчас мои руки? Спорим, не угадаешь? Впрочем, одна и впрямь все еще здесь, рядом, на твоих яйцах. А точнее твои яйца в ней, и я могу играть с этими шариками, перекатывать их в ладони, мять, гладить большим пальцем и выжимать из тебя сладкие стоны. Но вторая рука тянется к твоему лицу, к твоим желанным губам. Ты же знаешь, что от тебя требуется? Пососи мне пальчики, Гарри, и я сделаю тебе по-настоящему хорошо. Только не халтурь и поработай язычком хорошенько, я не хочу причинить тебе лишней боли. Уверен, что ее было достаточно, а сейчас время удовольствия.“
Гарри сдавленно выдохнул и резко обернулся, взглянув на Малфоя. Тот сидел за своим столом, сгорбившись, и не смотрел на него. Все эти слова про боль, про заботу, про то, что Гарри красивый — Хорек… Драко же увлекся, верно? Поттер был абсолютно уверен, что он не хотел раскрываться до такой степени, что он случайно написал все это, слишком возбужденный, чтобы в достаточной степени контролировать каждое свое слово. А значит все это правда. И Малфой правда не хочет больше причинять Гарри боли, и он и впрямь, как никто другой понимает, как Поттер хочет наконец отдохнуть от всех этих восторженных фанатов и побыть по-настоящему слабым.
Выходит, они уже совсем не враги?
„Больше - нет, “ — с удивившей его самого уверенностью ответил мысленно Гарри и решительно взялся за перо.
„Оу, знаешь, Малфой, мне никогда не хватало запонок. Кажется, рубашка упала. Упс.
Но в этом же есть свои плюсы, верно? Теперь я могу держать тебя за запястье, пока облизываю твои пальцы. Пока скольжу по ним языком, обвиваю, щекочу и представляю, что позже верну тебе услугу, точно так же дразня куда более чувствительное местечко.
У тебя очень красивые пальцы, Малфой. Я никогда не хотел об этом думать, но сейчас не могу отрицать — они великолепные, тонкие, длинные. Я буду сосать их и покусывать, вылизывать и щекотать до тех пор, пока ты не остановишь меня.
И руки, знаешь, их же две… Ты не обидишься, если я буду гладить тебя по голове свободной рукой? У тебя потрясающие волосы, Малфой. Они такие мягкие, я так давно это знал, но теперь, когда мы не деремся, и я не хватаюсь за них со всей этой глупой злостью, я могу ласкать их, перебирать, наслаждаться…
Я в твоих руках, Драко. Что ты сделаешь со мной дальше?“
Гарри аккуратно сложил самолетик и отправил его на парту Малфоя, краем глаза наблюдая за ним. А потому он видел, как Драко колеблется, как медленно тянется к пергаменту, как осторожно разворачивает, словно имеет дело с какой-то опасной хагридовской тварью, как скользит взглядом по строчкам… А затем — как резко выдыхает, вскидывается и стреляет в Гарри недоверчивым, растерянным взглядом, как быстро облизывает губы и хватается за перо.
Журавль, который на этот раз приземлился на парту Поттера, был помятым и неаккуратным. Таким же, как и сбившийся, прыгающий на этот раз почерк Малфоя.
„Ты свихнешься от собственных криков, чертов Поттер! Я затрахаю тебя до потери сознания, но перед этим высосу насухо! Я оближу каждый дюйм твоего проклятого, прекрасного тела, и ты будешь мечтать только о том, чтобы я быстрее тебе вставил!
Но ни черта подобного, Поттер! Я буду тебя очень долго и очень хорошо растягивать, до тех самых пор, пока не смогу раскрыть твою задницу достаточно, чтоб заглянуть через нее в твою сраную душу! Я уверен, что она уже ушла у тебя именно сюда!“
Гарри показалось, что сердце его сейчас не выдержит, что оно так безумно колотится, что сейчас выскочит через рот, и он умрет тут же, на месте, с бешеным стояком в штанах и последними мыслями об одном только чертовом Драко Малфое, и о том, как он трахает его пальцами.
„И я все это тебе позволю.“
Шалея от собственной смелости, осторожно вывел Поттер, прикладывая всю свою силу воли, чтобы не начать дрочить под столом. А затем, перекинув просто сложенную в несколько раз записку за стол Драко, повалился на стол, прижимаясь разгорячённым лбом к прохладной столешнице.
— Гарри, что это?! — окрик Гермионы показался Гарри раскатом грома, и он подскочил на своем месте, с ужасом думая, что его подруга как-то узнала о том, чем он тут занимался и, возможно, даже видит сквозь ткань мантии то, что творится в его штанах.
— Ч-что? .. — невнятно пробормотал Гарри, получше натягивая под столом мантию на колени и не краснея только потому, что покраснеть еще больше было просто невозможно.
— Что у тебя с зельем, Гарри?! Урок уже скоро закончится, а у тебя… у тебя…
Она возмущенно хватала ртом воздух, и Гарри, наверное, посмеялся бы над ее забавным выражением лица или, быть может, испугался бы, но все, что он испытывал, было облегчение.
Поттер выдохнул и тоже взглянул на свое бурое зелье.
— Ну… я…
Тут подруга снова обратила на него внимание и, качнувшись вперед, прижала руку к его лбу.
— Что с тобой, Гарри? Тебе плохо? Ты весь горишь! Почему ты никому не сказал?!
— Я… ну… — начал было мямлить он, спешно соображая, что бы соврать, но было уже поздно.
Гермиона уже вовсю давала объяснения профессору Слагхорну о его болезненном состоянии и тот, сочувственно охая, бросал на своего любимого ученика тревожные взгляды. Закончилось все тем, что Гермиона на пару с профессором почти вытолкали его из класса, так что все, чего добился сам Поттер — это уверил их, что сумеет самостоятельно дойти до мадам Помфри.
На самом деле он не против был бы смыться с урока пораньше, если бы не Драко. Чертовски обидно было так обрывать переписку! Не говоря уж о том, что Гарри по-настоящему хотел, чтоб они встретились сегодня на Астрономической Башне, но вдруг это был уговор про драку, и для того, до чего они дошли в переписке, нужно было договариваться отдельно?
Или, еще хуже, вдруг Драко передумает?
Это была ужасная мысль, потому что уж кто бы и мог передумать, так это Гарри. Это его собирались трахать — и это он был девственником! И к тому же, на минуточку, вовсе не геем! Ну, по крайней мере, до сегодняшнего урока зельеварения. Потому что на данный момент Поттер ни капли не сомневался, что все это время возбуждение нужно было искать среди парней, а не пышногрудых девиц.
