Заканчивается работа, проходит ужин, раздается сигнал на вечернюю поверку, но Валдис все никак не справится с собой. Мешают шум и суета вокруг. Наконец долгожданная койка. Постепенно затихают шепот и смех, очередной обмен мнениями на тему, как ограбить промтоварный магазин, и настает тишина.
"Спокойно!" - шепчет сам себе Валдис, некоторое время лежит, стараясь ни о чем не думать, потом кладет руки под голову и с облегчением ощущает, что дрожь и хаотическая завируха мыслей в голове унимается.
И начинают вылезать один за другим разные во-"
просы. Поначалу они сталкиваются и как-то перекрывают друг дружку, но потом выстраиваются в шеренгу рядом с кроватью, незримые, но отчетливо ощущаемые, молчат и требуют ответа.
"Кто они, с кем ты собираешься бежать?"
"Чем ты с ними станешь?"
"Что тебе даст твой побег?"
"Чего ты лишишься?"
Валдис думает, думает... "До Зумента и его компании мне нет никакого дела; они только помогут выйти мне на свободу". Но это еще не ответ, и Валдис вскоре вынужден признать: "Они мне чужды и омерзительны".
"Если они тебе чужды, значит, тебе с ними не по пути. Они будут по-прежнему воровать и грабить, а ты-то этого делать не станешь".
"Мне бы только выбраться за ограду. Там, в темноте, от них оторвусь и поминай как звали".
"Номер не пройдет. Они с тебя глаз не будут спускать. А если даже и перехитришь их, то станешь ли свободен? Это будет фальшивая свобода. Неужели теперь, когда на полочке под картоном лежат Расмины письма, ты все еще хочешь пойти этим путем?"
Валдис думает.
Он по-прежнему частенько стоит у окна на втором этаже школы, но это уже не то, что было раньше. Как иной раз бывает трудно расстаться с привычной, хоть и ненужной вещью, поскольку появилась новая, более ценная и полезная, так же было жаль выбросить мысль о побеге, которую он взлелеял. Его все еще гложет тоска по простору, по-прежнему гнетет одиночество, но Валдис больше не ищет пропавший из тумбочки осколок стекла. Такой способ избавления от неволи он отбросил давно. Но разве путь, предложенный Зументом, намного лучше? Все чаще и неизгладимей возникает перед глазами образ Расмы, строка из ее письма:
"Вcе останется позади, и мы вновь будем вместе..."
Его ждут. Нет, нет, ни в коем случае это не ложь! И темная, неотвратимая возникает мысль, что он всетаки поступает неправильно, что он наказан по заслугам. Валдис противится этой суровой мысли, отгоняет ее, но ему мерещится, что кто-то смотрит из темноты, ни слова не молвит, но смотрит и напоминает о себе этим ледяным молчанием, этим незримым присутствием.
Воспитатель философствует о величии человеческой жизни и заслуженности кары. "Моя задача помочь тебе это понять", - говорит он. Конечно, это его задача, для того он здесь и работает. Глупо было бы ждать от Киршкална признания, что Валдиса, дескать, посадила до ошибке. Но если воспитатель и в самом деле придерживается такого взгляда? В последнем письме Расма тоже писала в подобном духе. Но разве человек способен на такое, что в ту ночь откалывал Рубулинь?
Разве после всего, что было, он имеет право из темноты пялиться на Валдиса мертвыми глазами? Если хочешь, чтобы к тебе относились по-человечески, сам будь человеком по отношению к другим.
Валдис отгоняет явившееся некстати кошмарное видение. Теперь надо думать не об этом. Скоро пробьет час, когда рассуждать будет уже поздно, когда надо будет тихо встать и вместе с Зументом уйти. Или остаться здесь. Остаться с этой железной койкой, с черной шеренгой, со "встать!" и "выходи строиться!", с серым кругом, по которому уныло тащится, не ускоряя и не замедляя хода, эта жизнь, складываясь из воспоминаний о том, что было, и из надежд на то, что когда-нибудь снова начнется.
Но если ты уйдешь, не исчезнет ли навсегда это "когда-нибудь"? Если тебя поймают, свобода отдалится еще на несколько лет; если не поймают, то освобождения не настанет никогда. Будешь жить в безвестности где-нибудь в медвежьем углу, не имея даже своего собственного имени; не будет ничего, кроме воспоминаний, от которых тебе никогда не освободиться, которые будут вечно нагонять раскаяние и тоску. Сможешь ли ты это выдержать? Не будет ли это намного невыносимей, чем оставшиеся неполные три года, которые надо промучиться здесь?
Безмолвные вопросы вновь обступают койку, а там, за оградой, - - речка в овраге, шелест листвы, оттуда через открытую форточку веет свежестью ночи.
"За время существования колонии еще никто из нее не убежал, хотя попытки делали многие" - всплывают в памяти слова воспитателя.
Все это время Валдис сознательно не смотрит туда, где лежит Зумент. Принять решение необходимо самому. Который час? Пора бы уже прийти дежурному воспитателю с контролером. Да, вот и слышны шаги в коридоре, тихо приоткрывается дверь, и они входят.
Валдис закрывает глаза и притворяется спящим.
Через веки он чувствует скользнувший по лицу луч карманного фонаря, поскольку лампочка дежурного освещения слишком слаба, чтобы рассмотреть спящих.
Слышится тихое бормотанье: "...двадцать два, двадцать три...", потом у двери уже громче:
- Сколько у тебя?
- Столько же. Все в порядке.
Шаги в коридоре удаляются, Дежурные пошли в следующее отделение.
Решающий миг настал. Валдиса кидает в дрожь, и он смотрит на кровать Зумента. Там шевелится темная тень. Нет сил в руках и ногах. Свобода! Быть может, уже завтра он смог бы встретиться с Расмой, тихо подкрасться к ее дому и сказать: "Это я, бежим вместе!" Но куда? Тайга и охотничья артель... Что там будет делать Расма? Расме надо учиться, надо заканчивать университет. И мать! Глухо стучит сердце, за окном барабанят о подоконник капли дождя. У кровати остановился Зумент. Словно призрак, он подошел неслышно с ботинками в руке и с каким-то свертком за пазухой, который выпирает пузырем.
- Ну! Пошли?
Валдис качает головой.
- Нет, - шепчет он.
Зумент наклоняется, его рука нащупывает что-то в кармане. Это может быть нож или железная "закладка". Валдис напрягается и привстает на локте, не отрывая взгляда от Зумента, смутно догадываясь, что тот сейчас способен на что угодно. Но темный силуэт отступает.
