После рапорта полковник здоровается с воспитанниками, желает им вырасти достойными гражданами, затем неторопливо обходит строй.

Завершив обход, гости под звуки марша направляются на спортплощадку, где и надлежит состояться строевому смотру. Там, напротив небольших трибун, уже стоит столик с кубками и почетными грамотами.

Все как надо. Чистота, порядок, дисциплина и осознавшие свою вину и твердо вставшие на путь исправленця воспитанники, которые, прогуливаясь среди лозунгов, ждут не дождутся, когда смогут выйти на свободу и заняться честным трудом и учебой.

Но Озолниека ни на миг не покидают мысли о мивувшей бессонной ночи, об Иевине в санчасти, Еруме, который сидит в дисциплинарном изоляторе. "Кто же теперь будет командовать в отделении Киршкална?"

Об этом потолковать не успели.

Покуда гости не спеша занимают места на скамьях трибуны, Киршкалн с этим вопросом сталкивается весьма непосредственно. Из строя отделения неожиданно выходит Зумент и громко, самоуверенно подает команду повернуться, затем, растягивая слова как сержант-сверхсрочник, гаркает:

- Ша-агом арш!

Киршкалн взрывается, от ярости даже теряет голос и, лишь увидев, как его ребята, дружно и ловко выполнив команду, начинают бодро шагать, коротко рявкает:

- Отставить!

Отделение останавливается.

- Кто тебе разрешил командовать? - встав перед Зументом, тихо и строго спрашивает Киршкалн.

- Никто. Я только подумал, так будет лучше.

Он, - Зумент кидает презрительный взгляд на заместителя председателя совета, которому Киршкалн утром Поручил вести отделение, - все равно не умеет, ничего У него не выйдет. Разрешите мне, и все пойдет как по маслу. Не может же отделение лицом в грязь ударить. - Зумент угодливо и хитро улыбается.

- Встань в строй! - приказывает Киршкалн и так же коротко приказывает заместителю Иевиня выйти и командовать.

Парень неохотно приближается и тихо мямлит;

- У меня правда ничего не выходит. Может, на этот раз лучше Жуку?

- Ах, вот до чего дело уже дошло? - мрачно ворчит Киршкалн, а громко, так, чтобы все слышали, говорит: - Ничего, научишься.

- Но ведь отделение займет плохое место. Когда мне учиться? Командовать надо же прямо сейчас. Калейс и Иевинь умели, а у меня коленки дрожат от страха. И еще полковники эти глядят. Может, кто другой.

- Кто же, по-твоему?

- Не знаю.

- Я тоже не знаю. Поэтому командовать будешь ты. О Зументе не может быть и речи.

- Провалимся.

- Сказано тебе - будешь командовать!

Воспитанник пожимает плечами и, повернувшись к отделению, неубедительно предлагает:

- Ну тогда шагом марш!

Киршкалн идет следом за ребятами по направлению к спортплощадке и тоже чувствует, что ничего хорошего не будет, что Зумент и в самом деле командовал бы лучше. В какой-то момент у воспитателя даже возникает еретическая мысль: "А может, разрешить?" - но тут же сам понимает, до какой чуши он додумался, и зло начинает его разбирать еще сильней.

"Не иначе, как сам черт взялся мне сворачивать мозги набекрень". Какой же он шляпа, что своевременно не подумал о нескольких пригодных кандидатурах в командиры! Полковник придает большое значение строевому смотру. "Но для кого же я работаю, для него или для ребят?" - успокаивает себя Киршкалн и бросает недовольный взгляд на трибуны.

Получилось так, что Озолниек сел ближе к Ветрову.

Колонисты выстраиваются на спортплощадке п ждут результатов жеребьевки, которая определит порядок выхода отделений.

- Как оцениваете нынешнее состояние колонии?

Конечно, я имею в виду ие сегодняшний парад, а истинное положение дела, - как-то ни с того ни с сего спрашивает подполковник.

- Почему вы думаете, что то, что вы видите сегодня, не отвечает всамделишному состоянию? - Озолниек улыбается и пристально смотрит на Ветрова.

- Я вас понимаю, - подполковник отвечает тоже с улыбкой, - но, к сожалению, я практик. До сих пор был начальником колонии для взрослых. - И Ветров называет номер места заключения.

- А как вы отвечали начальству, когда там работали?

Они обмениваются понимающими взглядами я смеются, довольные друг другом. После небольшой паузы подполковник задумчиво говорит:

- Да, с подростками работать намного трудней, чем со взрослыми.

- Я придерживаюсь того же мнения. Но многие считают наоборот.

- Да, - соглашается Ветров. - Рассуждают так:

взрослые, мол, совершают более тяжкие преступления, и потому они трудней в обращении. Практика этого не подтверждает. Насколько я мог заметить, мышление взрослых заключенных значительно ближе к реальной жизни, они умеют рассуждать более трезво.

У меня самые большие трудности бывали тоже с ребятами, которые поступали из колоний для несовершеннолетних. Конечноу бывают исключения, но на то они и исключения.

- Возможно, менее обдуманные, но тоже серьезные преступления встречаются и у моих, и все только из-за ветра в голове, - говорит Озолниек.

На баскетбольную площадку - она как раз напротив трибун - выходит первое отделение. Сначала требуется исполнить повороты на месте, затем на ходу, и в заключение каждое отделение должно пройти со своей песней. Глядя на колонистов, Озолниек говорит:

- Давеча вы спросили об истинном состоянии.

Можно сказать, неплохое. Если бы дела обстояли плохо, такой парад было бы не организовать. Как говорится, на круг я поставил бы по пятибалльной системе тройку с плюсом, а может, даже четверку. Но были времена, когда тройку с минусом было не натянуть.

Кое-что сделали и будем делать впредь.

- И каким, по вашему мнению, должно быть главное направление?

- Главное, направление? - Озолниек на мгновение задумывается. - Есть несколько главных направлений, но вкратце я сформулировал бы приблизительно так: надо обеспечить ребятам активное участие в полезных мероприятиях, чтобы они могли показать, что и они способны на хорошие дела. Это вселяет веру в собственные силы. Причем мероприятия должны быть не лишены некоторой романтики, и надо, чтобы в основе взаимоотношений с колонистами было обоюдное уважение, доверие и справедливость.

- А что необходимо для того, чтобы это можно было осуществить?