— Живой и здоровый, денежки Вивальди из банка исчезли, а бандитов так и не поймали. Рыцари Пылающей Розы ходят злые как шершни, а Геральт… впрочем, тебе пока что явно не до этого, — оборвала она сама себя и встала: — Я сейчас.

Эйлер закрыл глаза, уже не пытаясь бороться с накатившей слабостью. Самое главное он узнал — командир жив, операция завершилась успешно. Значит, не зря он изображал из себя приманку для кикиморы, оно того стоило. На мгновение эльфу показалось, что даже дышать стало легче, но тут же он закашлялся, почувствовал, как по щеке что-то потекло, ощутил запах собственной крови. Проклятье!

— Спокойно, ничего страшного, — Трисс снова возникла рядом, осторожно стерла с лица эльфа кровь, а потом приподняла его голову и поднесла к губам небольшой флакон с какой-то резко пахнущей травами жидкостью, — пей.

Он послушался приказа, хоть зелье оказалось горьким и не принесло желаемой прохлады пылающему в горячке телу. Напротив, к жару добавилась дрожь, от которой застучали зубы и свело судорогой пальцы. Но, похоже, чародейку это не смутило, она одобрительно кивнула, видя реакцию пациента, а после осторожно откинула одеяло.

Осознание того, что лежит перед женщиной совершенно голым, пришло не сразу, а когда пришло, Эйлер смог только медленно отвернуть голову в сторону, отводя глаза. Трисс оказалась первой женщиной, видевшей его таким, это смущало, но ничего поделать Эйлер не мог, даже прикрыться рукой — тело по-прежнему было чужим.

Глядя в стену, эльф чувствовал, как пальцы чародейки касаются сначала груди, потом живота и бедра. И там, где они прикасались, боль и жар отступали, хоть дрожь по-прежнему была сильной, и не желало уходить смущение.

— Ну надо же, — пробормотала Трисс, — еще бы чуть-чуть и в артерию, ты действительно чертовски везучий парень, ты это знаешь?

— Neen, — с трудом выговорил Эйлер, думая о том, как долго будет таким беспомощным и сможет ли когда-то снова вернуться в лагерь.

— Нет? Ну даешь, — короткий смешок сорвался с губ чародейки, — да ты всех богов благодарить должен, что жив остался! Я много раненых повидала, знаю, о чем говорю. Вот невеста твоя рада будет, когда выздоровеешь и к ней вернешься, — добавила Трисс, вероятно желая сделать ему приятное, увидела кривую усмешку на бледном лице эльфа и продолжила, как ни в чем ни бывало: — И командир твой обрадуется. Были тут уже гонцы с болот, знать хотели, что да как с тобой.

Услышав это, Эйлер улыбнулся. Значит, его судьба Яевинну небезразлична. Впрочем, точно так же командир беспокоился бы о любом члене бригады. Это не было чем-то особенным и не значило ровным счетом ничего. В противном случае Яевинн пришел бы сам, а его тут не было, а значит — тот поцелуй оказался иллюзией, порожденной угасающим сознанием.

И радость от того, что жив, померкла — Эйлер вспомнил слова, которые сказал, думая, что умирает. Делать этого не стоило, поскольку они не способны что-либо изменить, бесполезны и будут только мешать. Впрочем, Яевинн может подумать, что Эйлер произнес это в бреду, не видя, с кем говорит. Мало ли кто померещился тогда ему, теряющему кровь и силы с каждым ударом сердца?

— Ну вот, а теперь закрывай глаза и отдыхай, — возвращая одеяло на место, приказала чародейка. — Сон в твоем случае — одно из самых действенных лекарств. Dearme, — добавила на Старшей речи, и поспешила к двери, прихватив окровавленные бинты и кружку. Эйлер проводил стройную фигуру женщины взглядом и послушно закрыл глаза. Дрожь и боль постепенно стихали, даже внутри не так сильно горело — похоже, зелье начинало действовать.

«Благодари богов, что жив остался» — так, кажется, сказала чародейка? Что ж, если он действительно скоро поправится и сможет вернуться в бригаду — повод для благодарности будет, а пока что… Пока что веки стали слишком тяжелыми, чтобы и дальше держать глаза открытыми, а голова полна мутью и обрывками воспоминаний, сосредоточиться на чем-либо невозможно, да и не стоит тратить на это силы, которых и так немного. Спать. Вот что ему сейчас нужно.

***

Ведьмак появился у постели Эйлера на следующий день. Окинул его внимательным взглядом и, похоже, остался доволен увиденным, потому что скупо улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд эльфа:

— Я же говорил, что ты выкарабкаешься, — сказал, присаживаясь на край постели. — А я в этих случаях ошибаюсь редко. К тому же, я никогда не сомневался в магии Трисс.

— Ты второй раз спасаешь меня, — облизнув пересохшие губы, произнес Эйлер. — Почему? Ты же…

— Бездушный мутант, созданный для убийства? — закончил за него Геральт. — Осечки случаются у всех, даже у мутагенов.

— Почему ты помогаешь мне… нам? — этот вопрос возник у Эйлера еще ночью, когда он проснулся, мучимый уже не только жаждой, но и желанием справить нужду. Эльф не знал, как позвать чародейку и сказать ей, чего хочет, а потому решил дождаться утра, которое, как известно, мудренее вечера.

Чтобы скоротать слишком медленно тянущееся время, он вспоминал события прошедших дней, решив сосредоточиться на том, о ком мог думать спокойно — на ведьмаке, который вел себя совсем не так, как полагалось подобным ему. Это тревожило, потому что шло в разрез со всем, что эльф знал о людях вообще и о ведьмаках в частности.

Но прийти к какому-либо выводу Эйлер не сумел, только запутался окончательно, да и желание облегчиться становилось все невыносимее. Потом он и вовсе не мог думать ни о чем другом, надеясь, что все же дождется чародейку и не уделает кровать.

Когда же Трисс наконец-то вошла в комнату, у него не получилось найти подходящие слова, чтобы пояснить, чего именно хочет. Но они и не понадобились, чародейка все поняла сама, стоило ей только глянуть на пациента. Улыбнулась и ловко подсунула под него посудину, которая, оказывается, все это время стояла около постели. И тут же вышла из комнаты, чтобы не смущать эльфа, и так не осмеливающегося смотреть ей в глаза. Уже после, снова занимаясь его ранами, Трисс сказала:

— Вчера я совсем забыла об этом, непростительно для чародейки, но, надеюсь, ты не будешь на меня злиться. Тут, над кроватью висит шнурок, видишь? — она указала на свисающий в изголовье витой золотой шнур. — Это для срочных вызовов. Достаточно протянуть руку и дернуть, понял?

— Yea, — буркнул Эйлер, все еще смущаясь своей наготы.

— Ну вот и хорошо. Вставать тебе пока что нельзя, слишком велик риск нового кровотечения, а ты и так потерял много крови. Но это дело поправимое: крепкий бульон, мясо, икра — и сам не заметишь, как выздоровеешь!

Он не ответил ничего, просто кивнул, терпеливо ожидая окончания процедуры и надеясь, что вскоре сможет увидеть ведьмака и задать вопросы, на которые так и не нашел ответов. И сейчас такая возможность Эйлеру представилась. Только вот Gwynbleidd отвечать не спешил. Задумчиво смотрел куда-то мимо эльфа, а потом глухо произнес:

— Потому что это — меньшее зло. Потому что нельзя усидеть на заборе, когда вокруг все горит. Да, Яевинн чертовски прав — нельзя. Я пытался.

— Жалеешь, что не вышло? — спросив, Эйлер тут же пожалел о сказанном, потому что меньше всего хотел обидеть ведьмака, которому теперь был дважды обязан жизнью, но слова уже прозвучали.

— Нет, — коротко и твердо сказал Белый Волк, — жалею, что сидел так долго.

— Когда-нибудь я расплачусь с тобой… за все, — это нужно было сказать обязательно, чтобы не показаться неблагодарным. — Правда, пока не знаю как.

— Договорились, — губы ведьмака снова тронула улыбка, — я передам Яевинну, что ты в порядке.

— Он…

— Не особо делится своими планами. Впрочем, ты и сам в курсе. Ладно, отдыхай и слушайся Трисс, она изумительный лекарь, и не таких с того света возвращала. И… больше никогда не зови смерть, потому что она всегда отвечает на зов. Рано или поздно, но чаще всего тогда, когда тебе уже не хочется умирать. Запомнил?

Эйлер кивнул, понимая, что более пространного ответа от него и не ждут и удивляясь прозорливости ведьмака. Откуда ему знать о том, что когда-то Эйлер желал смерти, как избавления от боли? Неужели он тоже может так же глубоко заглядывать в душу, как Яевинн?