Утром в дверь позвонили, я открыл и увидел дочь Наташу. В середине месяца она всегда приходит за деньгами...

С дочкой у меня трагедия. Она от Светы, точнее, от ее матери, Вероники Александровны. Вы знаете, есть на свете такие женщины-ведьмы - их много, они всю свою жизнь только тем и занимаются, что переделывают под себя окружающих, чтобы те стали изнутри точно такими же как они. Так вот, эта Вероника Александровна, несчастная и злая потому женщина, из таких людей. Она всех родственников сделала несчастными и недобрыми, включая мать и отца. Муж ее один сопротивлялся, не хотел становиться таким, так она его околдовала, потенции лишила, чтобы много не смеялся и с ней не жил, а потом и ноги отняла, чтобы сидел дома под полной ее властью и бутылочку себе на радость купить не мог. А с дочерью Светой получилось колдовство на славу, та легко несчастной стала и зависимой до тайных слез, потому и со мной сошлась, чтоб я ее от материнского колдовства освободил. Не получилось у меня освободить навсегда, так, на несколько лет, пару месяцев и несколько дней. Но и у тещи не получилось сделать меня несчастным и злым, потому и развела нас со Светой, чтобы доченькой моей, с которой мы не разлей вода были, вплотную заняться.

С Наташей у нее получилось. Вероника все свое колдовство на голову внучки колуном опустила. Какое колдовство? Да простое! Во-первых, заставила внучку голову мне отрезать. Да-да, отрезать голову папы на всех фотографиях, вы помните, я говорил вам, кем дочери без отца вырастают и даже без его улыбающихся фотографий. Во-вторых, стала внучке за все платить. Завтрак съела без разговоров - рубль, за обед - два. За пятерку по математике - три рубля, по английскому - пять. Это "во-вторых" - страшная штука, она человека изнутри банкнотами обклеивает, и он банкомату племянником внучатым становится, не человеком. А ведь были еще и "в-третьих", и "в-четвертых", и "в-пятых"... Теперь дочери за двадцать, не работает, не учится, а зачем? Ведь можно бабушке с матерью мстить за отрезанные головы и пятерки по английскому языку. И мне, за то, что ушел, отомстила. Имя, фамилию и отчество поменяла. Одно приятно, говорят, недавно она бабушку веником побила, когда та отказалась на нем вокруг дома полетать.

Так вот, я открыл дверь и увидел Наташу.

- А, привет, Эллис, как дела? - сказала ее Жопа, не дав мне ни слова сказать, ни впустить дочь в квартиру. - Ты, я вижу, беременна, что так? Замуж вышла?

- Нет, просто захотела и забеременела.

- Здорово. "Захотела и забеременела"! Просто шик! А муж есть?

- Нет, - ответила спокойно.

- А, ты наверное, работу хорошую нашла?

- Нет, я не работаю. Слушай, хватит болтать, я за деньгами пришла, дай мне тысяч сто, - именно такую сумму, а то и вдвое больше, приходя ко мне, заявляла дочь.

- Сто тысяч?!! У меня таких денег нет, - удивилась Жопа. - Ты же знаешь, я не работаю сейчас.

- С книжки сними.

- С книжки? Хм... А можно из кошелька?

- Можно.

Жопа взял мой кошелек, лежавший на трюмо, покопался в нем, достал пятитысячную купюру, которую недавно предлагал хулиганам, отдал Наташе. Та недоуменно посмотрела, но Жопа, вручив ей от щедрот своих еще тысячу, закрыла дверь.

- Ну и гад ты! - сказал я, когда мы улеглись на диван.

- Ну, гад, а что? - зевнула, то есть пукнула Жопа.

- Надо было девочке больше денег дать, беременна все-таки.

- А! Деньгами людям не поможешь, а дать ей профессию или желание работать я не могу. Это во-первых. А во-вторых у матери ее денег в сто раз больше, чем у... чем у меня, и она еще типа работает. А что ты с матерью ее развелся? Расскажи, мне интересно.

- Теща на меня неровно дышала, ведь ненамного старше была...

- Так трахнул бы ее?

- И мысли не было, противная она. Мне вообще с тещами не везло, прям беда.

- Противная, противная. Так это же хорошо, ведь чем человек не красивее, тем ты краше.

- Жопа ты...

- Сам жопа. Три раза был женат и три раза тебя лоханули. Так что лежи и не пикай.

Пикать я уже не мог. Я страдал. Теща все-таки ухитрилась сделать меня несчастным.

6.

После обеда день Жопа проехалась по магазинам, чтобы приодеться к свиданию - мои шмотки, прагматически приобретенные, ее не устраивали. Покупки она делала как заядлая женщина: обстоятельно, с интересом и не торопясь. Меня же в магазинах всегда клонит в сон, на этот раз я ему не сопротивлялся. После обеда, мы прилегли на диван - было жарко, около тридцати градусов, точно, и Жопа прибавила мне звук (именно так - прибавила звук), видимо, ей было скучно или просто хотела поговорить по душам, прежде чем я исчезну навсегда.

- Понимаешь, ты всю свою жизнь прожил в призрачном мире, и потому все твои достижения есть достижения в кавычках. Настоящая жизнь - другая. В ней очень мало правды, любви и дружбы, а если где-то их много, держи ухо востро - тебя кто-то хочет надуть или использовать, что одно и тоже...

- Ты прав, меня всю жизнь использовали, - вздохнул я. - Жены, друзья, не говоря уж о всяких проходимцах.

- А друзья чем не угодили?

- Мама как-то сказала, что они меня обожают, потому что дом мой всегда для всех них открыт, как холодильник, и всегда можно посидеть до полуночи или даже до утра.

- Вот видишь! А будь ты умнее, ты сам бы мог их использовать в своих целях.

- Ну, это так скучно. Интриговать, врать в глаза, притворятся. Ради чего? Чтобы поиметь лишний кусок или почувствовать себя умнее облапошенного дурака?

- Дурак - ты. Жизнь это борьба, в которой побеждает не сильный или умный, а беспринципный.

- О-го-го! Так ты собираешься стать подлецом?

- Почему стать? Мы, задницы, с рождения такие. Главное наше удовольствие - это насрать в чьем-то райском садике, обосрать кого-нибудь исподтишка или на виду, засрать врага так, чтобы задохнулся или даже утонул в дерьме.

- Или просто напердеть? - сказал я, потому что Жопа от наплыва чувств с чувством навонял.

- Да! Это всегда приятно.

- Говнистый ты...

- Ну да! Натура у меня такая.

- А я совсем другой. Я люблю своих друзей, люблю, потому что их знаю, знаю, на что способны. Знаю, кто из них в драке встанет рядом, плечо к плечу, а кто малодушно убежит, потому что папа его не учил драться, но разбираться в Рерихе. Мне нравится влюбляться и делать глупости. Знаешь, я до сих пор помню, как в юности первый раз подарил девушке Гале букет цветов, это были красные флоксы, которые я нарвал в саду у друга Сапова, потом он на немке женился, теперь в Германии живет. Я летел к ней на крыльях с этим простеньким букетом, пахшим травой, летел, уверенный, что все на свете смотрят на меня. Кто-то с улыбкой, кто-то с завистью...

- А кто-то с презрением.

- Это не важно, да я и не видел ничего, кроме этого букета и Гали, раз за разом окунавшей в цветы счастливое свое лицо.

- Ну и чем твоя любовь к этой девушкой кончилась?

- Да наглупил, уже и не помню как, она и перестала отвечать на звонки и двери открывать. Но это не важно. Важно, что я был счастлив тогда безбрежно. И она была счастлива, пусть недолго.

- Ты был счастлив! Ха. Хочешь, я скажу, почему у тебя с этой девушкой ничего не получилось? Ты ее не устроил. Она скоро поняла, что голова твоя набита форменной ерундой, то есть ожиданиями невероятной любви, искренних восторгов и, - Жопа, поднатужившись, смачно пернул, - видениями прекрасных дам в белоснежных платьях и перчатках по локоть. И, как истинная женщина, желающая видеть в мужчине лишь постоянство, бездумное послушание и веру в любые ее слова - чтобы легче было рога наставлять, - дала тебе от ворот поворот.

- Ты прав, Пердимонокль, - не смог я не согласиться. - Но я был с ней бесконечно счастлив много месяцев, и этого мне достаточно!