И ныне он не может найти ни капли уважения к героям легенд. "Все вы заблудившиеся детишки. Убийцы невинных, и убивая, вы не чувствуете ничего, кроме ледяного огня наслаждения. Вы играете в мстительные игры, и в каждой победе теряете всё.
А вы, поэты, мастера придавать голосу дрожь почитания, внимательно поглядите на свершенные вами преступления. Вы будили лихо каждым касанием струн. Поглядите на дитя-переростка, кое вы вознесли под званием героя, и осмыслите - если посмеете - тиранию его триумфов.
Потом устремите взоры на слушателей, заново увидев сияющее восхищение на лицах, блеск восторга в очах. Вот проснувшиеся остатки жестоких детских умов, вернувшиеся к жизни благодаря беспечным вашим словам.
Так скажите, милые поэты: вечерами, когда окончены сказания и пепел носится над угасшим очагом, каплет ли кровь с ваших рук? Или, что важнее, останавливается ли она?"
Касавшиеся его плоти ладони затвердели от мозолей. Грубое мыло с каким-то порошком скребло кожу, он мог ощущать ее вес и тепло; а когда она переместилась, уселась сверху и ввела его внутрь, Келларас изгнал из рассудка воспоминания о героях, отдавшись реальности общего мгновения, разделяемого ветеранами слишком многих сражений.
Да, тут были чувства, не только физические ощущения. Это был язык, на котором говорят те, что противятся тирании во всех ее обличьях. Мир, найденный в ее объятиях, принадлежал взрослым, не детям.
Пусть она твердила о скрытом сердце - он весьма легко нашел свое и отдал ей в ту ночь. Не ожидая ответа, окутанный ощущением чуда. Зная: она не пойдет с ним и даже не поймет, что он сделал. Риск был весьма реальным: она может отбросить его, унизить жестоким смехом, как отбрасывает ребенок всё слишком сложное и потому потенциально неприятное.
Он не произносил слов, в тот миг дар казался ему лежащим за пределами речи. Но мысленно он протянул руки, чтобы сдавить горло ближайшему подвернувшемуся поэту. Подтащил его к себе и зашипел: "Здесь, ублюдок, ты быстро повзрослеешь. Ну же, пой о любви как знающий. Наконец я услышу от тебя истинное сказание о героях".
Любовь потерянная, любовь отвергнутая, любовь непонятая. Мужчина или женщина, мало кто может похвастаться жизнью без сожалений. Но сожаления принадлежат миру взрослых, не детей. Они составляют главнейшее отличие двух миров.
"Пой об истинных героях, чтобы мы могли рыдать, и причины не понять детям".
- Мой дядя Венес, - произнесла Хиш Тулла, - командует дом-клинками. Они ожидают в Харкенасе. - Глаза ее, столь удивляющие красотой, стали холодными как монеты. - Но из Цитадели ничего не слышно.
Келларас кивнул и потянулся за вином. Замер, когда Пелк склонилась ближе, чтобы забрать тарелку. Он еще мог почуять запах мыла, сладкий и нежный, будто поцелуй. Вдруг выбитый из колеи, он отпил вина и сказал: - Сильхас готовит Легион Хастов, миледи.
- Значит, он с ними?
- Нет. Ввиду неспособности командующей Торас Редоне, новых рекрутов набирает и тренирует Галар Барес. - Он незаметно глянул на Грипа Галаса; тот еще ковырялся в тарелке. - Я свел с ним знакомство. Мы ехали вместе из Кузницы, от Хенаральда. Если Торас останется... в тени, он станет на ее место и будет служить с честью и усердием.
Хиш Тулла чуть отпрянула, взор ее оставался напряженным и хищным. - Гонец от Венеса рассказал нам. Заключенные из рудников? Какую армию, вообразил Сильхас, он получит из такого сомнительного урожая? Верную Матери Тьме? Полную сыновней почтительности к тем, кто радовался, отдав их под власть закона? Как насчет их жертв, как насчет тех, что еще оплакивают убитых? - Она взяла кувшин со стола и налила целый кубок густого кисловатого вина. - Капитан, давая оружие Хастов таким мужчинам и женщинам, мы словно открываем третий фронт проклятой войны.
- Празек и Датенар посланы в помощь Галару Баресу.
Грипп Галас отодвинул тарелку, почти ничего не съев. - У него нет права, капитан. Домовые клинки Аномандера! Чем не подходили его собственные клинки?!
Хиш Тулла опустила кубок и потерла глаза. Посмотрела на гостя, моргая. - Я была там, на Эстелианском Поле.
Келларас задумчиво кивнул. - Хотелось бы мне это видеть, миледи...
- Ох, Галлан придал рассказу достойную форму. Слушаю - и кажется, он сам там был, в гуще боя. Видел то, что увидели Кагемендра и Скара Бандарис. А те болтливые дурни, Празек и Датенар... - Она покачала головой. - Герои легенд ходят среди них, мы можем обращаться к ним по именам...
- У Сильхаса нет права, - повторил Грип, и Келалрас увидел сжатые кулаки, тяжелые как камни.
- Будем надеяться, - продолжала Хиш, - что Галар Барес найдет им должное применение. То есть заметит не только пустую трескотню. Подумала о них, капитан, и увидела такую картину: Дорсан Рил зимой, скованная тяжкими латами льда, а сверху лежит мягчайшее одеяло выпавшего ночью снега. Где же в этой сцене Празек и Датенар? Как! Они - темное течение внизу, могучее как железо. Поток стремится вперед, сокрытый от всех глаз. Но вслушайтесь, и вы услышите... - она вдруг улыбнулась, - треск.
- Именно я отослал их из Харкенаса.
- Вы? - возмутился Грип.
- Мой приказ, но воля Сильхаса Руина. Лорд Аномандер ушел, Грип, оставив только тень, и то не черную, а белую.
- А Драконус? - требовательно спросила Хиш. - Если кому и следовало принять общее командование в отсутствие Аномандера, то консорту.
Келларас озадаченно взглянул на нее: - Миледи, он у Матери Тьмы, не показывается.
- До сих пор? Это уже каприз, граничащий с безумием! Прошу вас, капитан: вернетесь - выбейте их дверь. Пробудите воителя и, если нужно, силком вырвите из объятий Матери! Он нужен!
Теперь и Грип взирал на Хиш в явном изумлении.
Келларас кашлянул. - Миледи, похоже, ваше уважение к лорду Драконусу рождено деяниями, о которых я не знаю. Да, он достойно сражался в войнах и даже обратил течение одной битвы...
- Да, Лискенская Схватка, - вмешался Грип. - Второй сезон войны с Джеларканами. Своими глазами видел, как он встретил атакующего волка размером с пони. Голыми руками схватил за шею, поднял высоко - я был так близко, что расслышал треск костей гортани. Словно сломалось крыло воробья. Зверь умер еще до того, как оказался на земле. - Он поглядел на Келлараса. - Тот волк был главой клана. Тогда мы сломили волю врага. Остаток войны состоял в долгой погоне по северным краям.
Некоторое время все молчали. Келларас мысленно воспроизвел сцену, которую описал Грип. И едва не вздрогнул. Снова поглядел на Хиш Туллу. - Мало кто готов приветствовать лорда Драконуса как командующего, миледи. Да я не могу представить ни одного аристократа, который признает его власть.
- Я признаю, - бросила она. - Без сомнений.
- Значит, миледи, вы видите некие выгоды, непонятные остальным.
- Низкая зависть. Что за глупцы! Это выбор Матери Тьмы! Думают, кто-то из них подойдет лучше? Так пусть доложатся ей и осмелятся выслушать ответные насмешки. Но нет, они желают ходить позади занавеса - мы видим только снующие ноги и выпуклости на ткани.
- У них нет надежды этого достичь, миледи, что делает зависть еще более дикой. Презрение отравило каждый их клинок... но вы правы, им не оспорить выбор женщины. Тогда кто подвластен гневу? Драконус, разумеется. А теперь, после битвы с Погран-Мечами...
- О да, - прорычала Хиш. - Что за жалкий обман!
- Не все еще разубеждены.
- Потому что не хотят, пожирая ложь. Перекормленные свиньи! - Она махнула рукой, будто отметая тему разговора, и взяла кубок. - Неделю назад мы встречали капитана Шаренас. Но ее слова из Нерет Сорра, от Веты Урусандера были лишены смысла. Он клянется в непричастности ко всему - погрому, резне Дома Энес и даже уничтожению Хранителей. Ну ничего не делал!
Келларас вздохнул. - Меня это смущает, миледи. Трудно представить, что Хунну Раалу дадена такая свобода. Вета Урусандер...
