Взгляду Вренека мир предстал окутавшимся в сияние, словно золотой свет затрепетал на воде. Он мог ощутить старых богов леса - они сомкнулись, окружая его. Но ничего не говорили, словно все разом затаили дыхание.

Сильхас Руин продолжил: - В нашем распоряжении колдовство. Жрец Кедорпул готов встать против Хунна Раала. Тем самым мы устраним угрозу магии и, соответственно, вернемся к простоте плоти и заключенной в ней воли. К железу, брат, и пусть лязг оружия заглушит все слова.

Вренек всматривался в Сильхаса Руина, гадая, что же лорд действительно хотел сказать вместо того, что сказал. Миг миновал, и ему было странно, что Аномандер ничего не заметил. Стену усеивали ныне тысячи фигур, и слишком многие казались необычными, призрачными. Он не знал, сколько народа живет в Харкенасе. Но видел, как являлись новые и новые, поднимаясь из земли у рва.

"Боги леса вернулись. Но они не говорят в голове. Нет, они показывают мне то, что никто не видит.

Тисте слушают. Из всех веков. С самого начала. Пришли свидетелями.

Чего же?"

- Хорошо, - сказал Аномандер. - Ну, скачем в Цитадель?

Взор Вренека оторвался от призрачного множества, такого тесного, что духи стояли, наполовину погружаясь в тела живых. Вспышка цвета привлекла его: флаг поднялся на самой высокой башне Цитадели. Он ткнул пальцем. - Милорды? Что там?

Оба воителя подняли головы.

- Это, юный Вренек, - пояснил Аномандер, - знак приближения Легиона Хастов.

- Нужно послать гонца, - сказал Сильхас, и голос почему-то зазвенел удовольствием. - Пусть идут прямиком на южную равнину у низины Тарн.

- К месту битвы. Да, так и сделаем.

- Брат, ты поедешь со мной на место битвы? Нужно обсудить подробности диспозиции. Урусандер всего в полудне пути, если он торопится, мы можем огласить сумерки лязгом железа.

Казалось, Аномандер на миг отвлекся. Он снова смотрел на Цитадель. - Я намерен был встретиться с Матерью Тьмой и Консортом. Хотя бы объяснить, почему решился отвергнуть ее волю. Лорд Драконус понял бы, наверное, быстрее нее самой. Я хочу союза с ним.

- Драконус понимает достаточно, чтобы держаться вне битвы.

Сильхас привлек внимание Аномандера. - Ты говорил с ним? Случились трагедии, которые я должен разделить с ним, ибо...

- Брат, - сказал Сильхас безразлично, - Драконус готовится к бегству.

Боль и смущение исказили лицо Аномандера. И еще, шепнули тихие голоса в голове Вренека, разочарование.

- Айвис и его отряд в твоем распоряжении. Может быть, брат, Айвис поедет с нами к Тарну?

Аномандер закрыл глаза рукой и ответил: - Он будет в восторге.

- Позволь, я сам доставлю приглашение, - сказал Сильхас, хватая поводья и посылая коня в движение. Вренек сказал Сыну Тьмы: - Милорд, я должен идти в Цитадель.

- Неужели?

- Поговорю кое с кем.

- Действуй от моего имени. У ворот передай, что я скачу с братом к Тарну, и лишь от нетерпения Урусандера зависит, вернусь ли я в Цитадель перед битвой. - Он на миг всмотрелся во Вренека и снял серебряный обруч с левой руки. - На нем мой знак, но даже это может оказаться сомнительной помощью - город переполнен, настроение толпы переменчиво. Прячь мой подарок, Вренек, проходя по улицам.

Вренек подошел взять обруч.

- Не станешь ждать заложницу Друкорлат и остальных?

- Нет, сир. Хочу идти сейчас же.

- Завидую твоему зрению, столь чистым глазам и столь острому желанию.

Вренек оглянулся на призраков, заполонивших ров, потом туда, где Айвис разбил лагерь - и увидел там много иных духов. Их было едва ли не больше, чем деревьев. - Милорд, - ответил он, - я не всегда вижу то, чего желаю. Иногда вижу слишком многое, но не понимаю ничего.

- Значит, ты покинул время детства. Когда будешь печалиться скучному течению лет, вспомни сей миг.

"Вспомню, хочется или нет". - Благодарю, милорд, за спасение жизни. После Цитадели я пойду к Тарну, с копьем в руке, и стану сражаться за вас.

Обещание должно было польстить лорду, но лицо Аномандера казалось запавшим, будто он стремился скрыться от обещания, сулящего горе, не гордость. Вренек вытянулся. - Вы мстите, милорд, как буду мстить я.

- Тогда, отозвался воин, - как могу я отвергнуть тебя? До встречи, Вренек.

Кивнув, Вренек согнулся в поклоне. Забросил копье на плечо и ступил на мощеный тракт Харкенаса.

Духи следили за ним, но молчали, как и все скопище призраков-богов.

"Может, это и есть смерть. Место, в котором ты понимаешь, что сказать нечего".

- У зависти много зубов, - говорил Празек, скача рядом с Датенаром во главе колонны. -Для мужчин вроде нас с тобой любовь сулит пухлые щечки, мягкие губки и лоно невыразимого восторга, или, совсем наоборот, небритый подбородок и мужественную нежность... гмм, если таковая бывает. - Он замолчал, обдумывая. - Удивляться ли, что другие глядят на нас, ощущая угрызения и укусы злости? Короче, зависть.

- Я изучил, дражайший Празек, множество искусных описаний любви по сочинениям самых бездарных поэтов и бардов века нашего и веков прошлых. Что, откупорить зловонную яму? Знаешь это? "Любовь, как пес, каталась в рыбной жиже".

- Стрепала из Южной Форки. Угадай этого: "Так погружаюсь я в любовь, как ты в свиную кровь!"

- Веск, умер сто лет назад.

- Но до сих пор славен среди посредственностей, не меркнет стих, шум не утих, в болоте нет путей прямых...

- Кроме твоей тропки, Празек.

- Нет, я сдался, затер следы и уже не требую держать строй.

- Вспомни этого. Поэт был так безутешен, что потратил четыре года и сотню бутылок чернил, оправдывая самоубийство. А сам сломал шею, поскользнувшись на куске мыла.

- Щелок, зола, гибель пришла, скользко пятно, шуток не слышно давно.

- "Будь проклята, любовь! Язык

Коснулся лишь на краткий миг

Червя, что выделяет слизь

Но яды в жилах разлились

Пляшу как крыса на плите

Она ж, невинна в красоте

Сияя пухлыми губами

Сильнее разжигает в печи пламя, пламя, пламя!"

- Есть тонкость в этом отчаянии, и я невольно восторгаюсь.

- Талант до ужаса случайный. Но все ж талант.

- Переплавлять горе в гений. Да, редкий талант. Страдание по сути своей окрашено страстью, избыток боли подобен смоле или манящему нектару на устах цветка - нас тянет и тянет внутрь и ... э, вглубь.

- И еще дальше, - закивал Датенар. - Я смутил тебя?

- Ни на миг. Я на плодородной почве, и нужно лишь заточить плуг. Это была Лифтера?

- С Острова? Нет. Ее метания были такими горькими, что бутон лишь безнадежно сжал бы лепестки.

- Тероз?

- Тот уличный бродяжка? Ты оскорбляешь имя случайного самоубийства. Еще попытка, или я вынужден объявить себя торжествующим победителем.

- Звучит так знакомо...

- Может быть.

Перед ними простерлась южная стена города - местами осыпавшаяся и всюду невысокая; здания за стеной темные, словно закопченные. У распахнутых ворот не видно стражи.

- Четыре года метаний?

- А потом мыло на скользком полу.

- Ирония смерти должна была сделать его знаменитым.

- Собрание сочинений помешало.

- Процитируй еще пару строчек!

- "О, как темна заря! Как холоден закат! Как мрачен день, как звездна злая ночь!"

- Какой жалкий дурак. Не видел хорошего ни в чем.

- Склонный к самоубийству. Четыре года длилось его поприще, он излил все, что копилось внутри, в разбитом сердце... разбитое, сказал я? Пустое сердце, слишком одержимое ловушками отрицаний, чтобы сфокусировать слепой взор на предмете чувства. Она сказала "нет", но прежде чем слово слетело с губ, эпические видения полнили его голову, мучения манили отвергнутого любовника. Внимательно слушай добровольных мучеников, но не спускай внимательного глаза с их содроганий - это игра, ведущаяся до кровавого конца, и слушатели - важнейшая ее часть.