Его лицо помрачнело. - Ах ты, смерт... - он одернул себя и сказал спокойнее: - Нет. Это детище всех вас. Всех лиц в боевом строю, всех отдающих команды губ. Она рождена теми, что отвернулись, хотя не должны были. Теми, что ставили целесообразность выше достоинства, сделав королевство миром зимы, слишком суровым и жестоким для сентиментальных глупцов. Теми, что лишены воображения и храбрости...

- Храбрости? Ты, скрывшийся в этом... в этом ничто... смеешь бросать вызов нашему мужеству?

- Считаешь себя смелым, Сильхас Руин?

- Без сомнения!

- Тогда... отложи меч.

- Сдаться?

- Ты так это назовешь?

- Они возьмут город! Поставят второй трон! А, ты, консорт, будешь изгнан!

- Все это, - отозвался Драконус, - не откровение.

Сильхас Руин покачал головой. - Никто не посочувствует твоему бедствию, Драконус. Не после всего. Пролилось слишком много крови.

- А, и это ты тоже вменяешь мне в вину?

- Тебя будут гнать...

- И тогда они, - вмешался Келларас, словно расталкивая мужчин, - разобьют сердце Матери.

Голос его заставил замолчать и Драконуса, и Сильхаса; последний беспомощно повернулся к капитану.

- Итак, - сказал Драконус после долгой паузы, - чего ты от меня ждешь?

- Она слушает, лорд Драконус?

Тот покачал головой: - Сейчас это наш мир, старый друг, - и добавил, чуть склонив голову: - Вижу, рука твоя не оторвалась от меча. Значит, никакой капитуляции.

- Мы не можем, - бросил Сильхас. - Слишком многое мы проиграли. Проиграли всё.

Драконус неспешно кивнул, задумавшись и сузив глаза. Встал, ожидая.

Сильхас Руин колебался.

Слезы заполнили глаза Келлараса, но он не мог отвернуться. "Нет. Сильхас, не делай так".

- Достойное дело, лорд Драконус, отступить в сторону.

- Я уже отступил. Думаешь, я сам добивался роли консорта?

- Тогда... отступись снова.

- А, понимаю. Получается, один все же должен отступить.

- И...

- Достойное дело, - закончил Драконус и кивнул, отводя глаза.

"Она не простит тебе, Драконус. Не соглашайся. Я тебя понимаю. Я нашел такую любовь, любовь, что не отпускает тебя ни на миг. Сильхас готов сделать честь врагом, убийцей любви". - Он набрал воздуха, чтобы сказать...

- Ты говорил о моих домовых клинках.

- Когда я приехал, сир, их знамена были видны на севере. Идут по лесу колонной.

- Ага.

- С ними мой брат Аномандер.

Келларас вздрогнул.

- Но, - продолжал Драконус, - ты все же просишь командования.

- Вы отлично знаете его дилемму, - резко сказал Сильхас. - Она запретила ему обнажать меч.

- И вы верите, сир, что он не нарушит запрета?

- Он Первый Сын Тьмы!

Тихая, слабая улыбка смягчила суровое лицо Консорта, но он не поднимал глаз. - Как скажете. Полагаю, вам лучше знать замыслы брата. Очень хорошо. Но своих клинков я сохраню. - Он повернул голову и смерил Сильхаса тусклым взором. - В изгнании.

Сердце дрогнуло в груди Келлараса, заставив задержать дыхание.

Сильхас Руин имел достоинство поклониться. Или то была непреднамеренная насмешка? Келларас никогда не сможет простить его... - Лорд Драконус, вы пойдете с нами?

- Вскоре. Дверь прямо за вами. Ждите меня в коридоре.

- Попрощаетесь?

Вопросом он словно отвесил Драконусу пощечину. Тусклые глаза вдруг засияли, но лишь на миг. - Сильхас, - произнес он тихо, - ты разум потерял?

Командир набычился, словно не понимая, какую рану нанес Драконусу. Келларас подошел и схватил его за руку. - Скорее, сир.

Он почти тащил Сильхаса к двери. Пошарил рукой и кое-как нашел засов. Дверь открылась в сиянии света, почти ослепив его. В последний миг, проталкивая Сильхаса через порог. Келларас оглянулся.

Консорт стоял и смотрел им вслед. Муж, лишившийся любви, ощутивший на губах холодный поцелуй чести. Единственный здесь, кто знал, что такое мужество.

Келларасу никогда не забыть этого взгляда.

Едва они ушли, Драконус устало махнул рукой, и Гриззин Фарл появился из темноты.

Азатенай подошел и положил руку на плечо Драконуса. - Прости, я не смог защитить твою любовь.

- Ты никогда не мог. Кажется, я тоже.

- Не знал, - вздохнул Гриззин, - что любовь умирает множество раз.

Драконус хмыкнул: - У нее врагов без счета, дружище. Без счета.

- Почему, интересно?

- Для тех, что не знают любви, она - слабость. А попавшие в горькие, сладкие объятия ведут жизнь в осаде.

- Слабость? Вот суждение, рожденное завистью. А твоя осада... - Гриззин снова вздохнул, качая головой. - Мне ли изрекать глубокие истины? От меня сбежала жена!

- Твоя любовь ослабела?

Гриззин некоторое время обдумывал вопрос. - Увы, ни в малейшей мере. А она... спорим, она может швырнуть горшок через половину материка, словно через комнату?

- Ну, - улыбнулся Драконус, - я видел, как ты пригибаешься от малейшего звука.

- Да, любовь ее тверже железа.

Мужчины замолчали. Драконус шагнул к двери. Гриззин не сделал шага следом. - Драконус?

Консорт чуть вздрогнул, но не повернул головы. - Да?

- Куда ты пойдешь?

- Так далеко, чтобы услышать, как рвется связь.

Гриззин быстро отвел взгляд, пряча внезапный наплыв чувств. Заморгал во тьме. Услышал, как отворяется и закрывается дверь. И лишь тогда шепнул: - Прости.

Потом пошел искать ее. Любовь не будет тянуться, ее не нужно будет рвать. Он принесет Матери Тьме слова, подобные острому ножу. Он ведь, в конце концов, Защитник Пустоты.

Едва жители вышли на улицы, привлеченные чем-то тревожным и невыразимым, как странная лихорадка поразила беспокойные толпы. Словно зараза проникла с потоками воздуха, слишком медленными и беспорядочными, чтобы зваться ветром или вихрем; и зараза похищала разум, навевая жажду насилия. Бывают времена, когда народы бредут без цели, выбиваясь за границы цивилизации под слепящий свет или в кромешную тьму, навстречу воплям в ночи или обжигающему поцелую пламени. Но иногда отход бывает не так ярок, хотя более глубок. Откровение побивает лихорадку, поглаживая лбы холодным воздухом, и отступают судороги, высыхает пот. Начинается новый день. Откровение, увы, несущее сокрушающую истину всем, кто желает открытий.

"Мы из множества, мы общность цивилизации, мы плоть и кровь порабощенного тела. Шаг в сторону привел под топор палача, и голова нам уже не хозяйка. Катится без руля и ветрил, отзвуки удара толкают ее то туда, то сюда. Движение можно принять за жизнь. Моргают веки, и глаза загораются огнем разума... но нет, это лишь отраженный свет. Рот отверст, губы отвисли, вялые щеки прилипают к полу.

Недавние рабы, мы бредем без цели, но внутри горит ярость. Это, говорим мы друг другу, была не наша игра. Их. Это, вопим мы собравшейся толпе, наш последний спор с беспомощностью.

Конец! Покончим со всем!"

Но толпы глупы. Злобные вожаки растут, как сорняки среди брусчатки. Валят один другого, кусают и рвут ногтями. Строят жалкие империи среди доходных домов, на углах сходящихся улиц. Кто-то вылез из канализации. Другие падают в нее. Громилы венчают себя коронами и сидят, наслаждаясь, на дешевых тронах. Мечта о свободе пожирается, один кровавый укус за другим, и вскоре новая голова порабощает тело. Возвращается спокойствие.

До новой лихорадки.

"Да, точно", размышлял Райз Херат, шагавший с Эмрал Ланир сквозь открытые ворота Харкенаса, в толпу, "должен быть иной путь. Конец описанного мною цикла. Отход свершается народом, забитым до одурения, подавленным несправедливостями. Для таких любая перемена - самая ничтожная - кажется вечной революцией. На деле же она кружится, пожирая себя, на краю катастрофы и потери всякого управления. Шатается, но так и не падает. Когда нет правителя, править должны все; но прежде всего они должны овладеть собой. Если некому охранять ценности здравого общества, каждый из нас должен принять их в душу. Но потребуется еще большее... ах, Бездна побери, я совсем потерял разум.