***

Огонь - явление, что пугало меня с самого рождения. Я никогда не восхищалась им, как это делают многие. Огонь разрушает, он поглощает на своем пути все, обращает в пепел. Тот, что теперь везде, в моих волосах, на моей одежде, на носах тяжелых ботинок, с которых я пытаюсь его стряхнуть, переминаясь с ноги на ногу, и заставляя снег хрустеть.

Костяшки пальцев болели, осколки зеркала все еще были в коже, но я боялась даже прикоснуться к ним. Это была секундная слабость. Проснувшись, я лихорадочно стала уничтожать все, что напрямую говорило, кричало, о том, что Маяковски виновен. Я рвала пленки, пока мои пальцы не были в кровь иссечены, пластиковые края оставляли тонкие борозды на подушечках пальцев. Я хотела избавиться от всего, что могло бы стать причиной смерти Маяковски, дурочка. Я настолько боялась уподобиться ему, что фактически встала на сторону преступника. Стала соучастницей. Ленты видеопленки было много, ноги путались в ней, когда я шла в ванную, чтобы смыть кровь с пальцев. Из головы так и не шел портрет, я запомнила каждую деталь, он ранил меня. Почему? Он был честен, я не видела в зеркале того, что показал мне Маяковски.

Взгляд впивался в каждую черточку лица. Сейчас другая. Марго, должно быть, была такой раньше. Стремящаяся к совершенству, взрослая девушка с хорошей кожей и волосами осталась в прошлом. Хорошая работа, семья и молодой человек остались в прошлом. Вот что случилось с Марго, она заигралась. Маяковски показался ей слишком значимым, потому что она хотела быть похожей на него. Я же, наоборот, боялась найти хоть что-то общее. Удары слабых кулаков посыпались на собственное отражение, что стало мне противно. Злилась на саму себя, за свою глупость за то, что натворила, каждое мое действие, каждый шаг, что приближали меня к истине - убивали Маяковски. Все это приближало час его смерти.

Сейчас, стоя напротив яркого красного пламени, я понимаю, что нет никакого смысла этого делать. Я могла бы оставить их невредимыми, не сдержать обещание, солгать самой себе, ведь Маяковски уже мертв. Я убила его, как только вошла в камеру, вынесла приговор. Но теперь я не могу попросить огонь вернуть мне холсты обратно. Предавая их огню, я не чувствовала облегчения. Я думала, что уничтожив картины, - уничтожу эти два месяца, за которые я успела совершить столько ошибок. Но смотря, как языки пламени со всех сторон яростно лижут картины, забирая их у всего мира без сожаления, без оглядки, я чувствовала, что что-то все еще тянет меня на дно. Своеобразные, необычные - они были хороши. Они были исключительны. Маяковски тратил на них время и нервы. А я одним движением руки отправила их на растерзание огню, что жадно глотает их, проникая в каждый миллиметр ткани, покрытой краской, которую Ричард смешивал сам.

А теперь они сгорали на моих глазах. Исчезали с лица земли раз и навсегда.

Отсветы рассвета, покрыли небо нежно розовыми цветами. Там, на востоке, за лесом, начинался новый день. Заря взбиралась по куполу небосвода.

Я слышала шум приближающихся машин на дороге. Слышала, как люди переговариваются между собой, как тяжелое оружие бьется друг о друга, когда полицейские случайно сталкиваются межу собой, выходя их машин.

Я видела озеро, покрытое льдом, который переливался в лучах рассветного солнца. Чистый, он блестел пурпуром. Я видела лес, сосны со снежными шапками. Я видела, казалось бы, целый мир, что в эти секунды раскинулся предо мной во всей своей неописуемой красоте. Как он был прекрасен, как он был велик и могуч в ярком свете начинающегося дня.

Так мала я была, стоя на лоне тишины, которую так грубо прервали служители закона. И казалось сама природа, оскорбленная такой дерзостью, воспрянула от ночного сна, скидывая со своих плеч одеяло из звезд. Крупные хлопья снега падали с неба, смешиваясь с пеплом, поднявшийся сильный, холодный ветер трепал мои волосы, продувал насквозь тонкую осеннюю куртку. Но я не мерзла.

Я должна поднять руки и медленно повернуться.

Нет смысла оказывать сопротивление.

Я чувствую жар догорающих холстов за своей спиной. Этим все и заканчивается.

Что теперь будет с отцом? Я разочаровала его. Разочаровала всю семью, опозорила их.

Но не решаюсь, не решаюсь сама сделать шаги навстречу полицейским. Не опуская рук, в противовес им, пячусь назад. Каждый шаг причинял невыносимую боль, порезы, видно, снова кровоточили.

Нужно быть храброй.

Уж если хватило смелости нарушить закон, так пусть будет и для того, чтобы понести наказание.

Но почему-то не находится нигде этого героизма, чтобы признав свою вину, отдаться в руки властей.

Вытягиваю руки перед собой, словно позволяя надеть наручники, показывая раны, а затем поднимаю ладони вверх, будто желая остановить происходящее хотя бы на долю секунды.

Вдруг, поскользнувшись, осознаю, что я вышла на лед. Вздрогнув, я бросаю взгляд в сторону, чтобы в последний раз взглянуть на почти потухшее пламя костра, где тлели угли, бывшие когда-то осколками чего-то большого и великого - человеческой души. Оглядываюсь, чтобы в последний раз взглянуть на кроны леса, в белом одеянье, венчаемые восходящим солнцем. На дом, на озеро, на противоположный берег... На весь этот чарующий мир, который я не скоро увижу вновь.

Я хотела быть храброй, хотела вынести этот позор, без колебаний. Но сама того не ожидая начинаю плакать, потому что чувство стыда, невероятного, такого какого я никогда не испытывала до этого, накрыло меня с головой, заставляя захлебываться собственными слезами, не в силах даже вздохнуть.

Мама была права стоит остерегаться психопатов.

"Будь осторожна и не связывайся со странными людьми", - говорила она мне каждое утро, прежде чем я уходила в школу.

"Береги себя, держись подальше от больных на голову людей", - так она сказала мне после того, как мы вышли из зала суда, практически чужими друг другу.

Мне стоило бы послушать её, и сразу уходить, когда Марго впервые заговорила со мной, не впутываться во всю эту историю, которая так печально закончилась.

"Остановитесь и поднимите руки, это полиция, вы арестованы".

Не выдерживаю этого, маленькая трусиха, которая в тот вечер убежала от Ричарда, предложившего довезти ее до дома, заставляет меня развернуться. Шаг, еще один, - каждый последующий уверенней предыдущего. Слышу за спиной выстрел и понимаю, что уже бегу к другому концу озера.

"Она же не остановится!"

"По ногам стреляй, не целься в нее!"

Возгласы. Выстрел. Мимо. Еще один - мимо. Снова. И я замираю, понимая, что по льду идет трещина. Они попали! Попали, я попалась! Вслушиваюсь и понимаю, что все это время пули попадали в озеро. Лед треснул еще сильнее. Испуганно слежу за полицией. Они приближаются ко мне.

"Не двигайтесь, лед может не выдержать".

Слышу каждое слово, но не понимаю сказанного.

Я не сопротивляюсь.

Я хочу, чтобы это все как можно скорее закончилось.

Осторожно делаю шаг навстречу.

Вода в легкие заливается неожиданно быстро. Я хотела вдохнуть, но озеро обожгло холодом все изнутри. Длинные морозные пальцы сомкнулись на моей шее, последний воздух, что я забрала за собой с поверхности, покинул мои легкие. Вода обжигала, казалось, с меня сдирают кожу, но я не стала сопротивляться, не стала бороться, решив позволить себе уйти на дно.

"Смотри не утони", - вспоминаю, пока невидимые сети тянут меня вниз за собой. Не страшно. Ни капельки.

Тело перестает отзываться на холод, что изо всех сил пытался причинить боль. Все ушло и потерло свое значение. Вода была ясной и чистой, лед, словно стекло, гнул первые солнечные лучи, скользившие по его поверхности. Мне показалась неописуемо чудесной вся эта оживающая синева. Я была счастлива. А потом кто-то прервал мое счастье, схватив меня за плечо и потянув обратно вверх, назад к жизни.

Прогулка.