Он разочарованно прицокнул языком. Взялся расстёгивать седельные сумки, чтобы достать еду, ведь земляникой сыт не будешь. Попенял скакуну:

— Уж даже не помню, когда ты в последний раз удостаивал меня пинка. Лет двадцать назад, кажется? Когда я тебе гриву обрезал под корень.

Полкан согласно всхрапнул — он помнил.

— И с чего это ты вдруг так проникся симпатией к первой встречной? Совсем на тебя непохоже! — продолжал ворчать на коня лесной царевич. Полкан фыркнул.

Для короткого отдыха и перекуса Светозар разостлал на поляне плотное непромокаемое одеяло, уселся сам и усадил свою «даму». Дал ей в руки краюшку мягкого хлеба и ломоть сыра. Та перевела на него сияющие «плошки».

— Кушай, потом еще отрежу, если не наешься, — велел Тишка. Сам он плотно позавтракал в трактире, сейчас только ущипнул мякиш за компанию, в задумчивости закинул в рот кусочек, стал жевать и рассуждать: — Выходит, тебя зовут Грюн. Возможно, Грюнфильда или еще как-то.

Груша ела аккуратно, не крошила, откусывала маленькими кусочками, тщательно жевала, прежде чем проглотить. На «Грюн» закивала, на «Грюнфильду» помотала головой.

— Разговаривать ты не можешь, — продолжал Светозар.

Она грустно кивнула.

— Это с тобой недавно случилось или всегда так было? Всегда, значит… Ты знаешь, где твой дом?

Она помотала головой.

— Заблудилась?

Кивок.

— Родители живы или ты сирота?

Груша совсем медленно жевать стала, шмыгнула носом, «плошки» заблестели слезами. Светозар пожалел, что приходится расспрашивать, бередить душевные раны, но как же иначе.

— Сирота, выходит… И как нам с тобой поступить? Как искать твоих родственников, вдруг о тебе волнуются… Эй, не реви! Вот, попей водички!

Светозару никогда не нравилось видеть женские слезы. И ладно бы созревшая девица ему попалась, он бы тогда точно знал, как ее надо утешать. Нет же — девчонка! Он сурово прикрикнул и вручил ей флягу.

— Ладно, не буду я отдавать тебя гоблинам, успокойся, — скрепя сердце пообещал он.

Оказалось, геройствовать на самом деле было совсем не весело. Кому-то достаются драконы, кому-то принцессы и королевы, а кому-то потерявшиеся плаксы.

— Куда же мне тебя пристроить? Ведь мы собирались сражаться с драконом! — нарочито бодро объявил Тишка, подмигнув Полкану. Конь насупился, показывая, что эту идею с запугиванием малышки не одобряет. — А что если мы довезем тебя до города, а там пристроим в какие-нибудь добрые руки?

Полугоблинка вытаращилась на него в ужасе, рот ее снова скривился, нижняя губа оттопырилась и задергалась. Светозар трусливо пошел на попятный:

— Но ведь нельзя же с дамой идти на дракона! Полкан, подтверди!

Конь, решительно фыркнув, подошел и встал за спиной «помехи», выражая свою позицию.

Тишка вздохнул, принимая поражение:

— Значит, постараемся выяснить, кто ты такая, по пути. Но так как мы не знаем, откуда ты взялась, то и ехать тебе безразлично куда! А значит, мы поедем к дракону. Ты хоть знаешь, какие это страшные чудовища?

— Ы! — радостно улыбнулась сквозь не успевшие пролиться слезы Груша.

И оживилась, попыталась что-то объяснить жестами и невнятным шептанием, выглядела при этом весьма воинственно. Светозар поглядел, ничего не понял, в чем честно ей и признался. Она замолчала, снова взялась за еду. Он же бессильно растянулся на скатерке во весь рост, закинув руки за голову, посетовал в голубое небо:

— Знать, судьбинушка дала мне испытание. Буду теперь ее рыцарем. Что ж, зато обет безбрачия держать станет легче, хоть что-то хорошее. Буду всем выдавать это чудо за свою заколдованную невесту, никто больше не привяжется, подумают, что сумасшедший… Но где ж это видано, чтобы прекрасные дамы ездили вместе со своими рыцарями совершать подвиги? Дамам пристало сидеть в высокой башне и оттуда махать белым платочком во след герою… Что опять не так?!

При слове «башня» Груша выронила из рук недоеденный хлеб — и, уткнувшись лицом в ладони, горько и беззвучно разрыдалась.

Она сердцем чуяла, что родную башню больше никогда не увидит! Что-то ей подсказывало, что от дома и деревни остались лишь камни и щепки. А зовущий голос, звучавший в ее голове, несколько дней назад совершенно смолк, оборвался на болезненном вскрике. Как если бы единственное на всём свете дорогое для нее существо... Нет, она даже в мыслях не могла допустить, что ее создатель мертв! Безнадежность сковала душу ледяными цепями. И единственное решение оставалось одно — найти дракона. Но уже не ради того, чтобы заставить его снять свои поганые чары, а ради мести. Грюнфрид не отступится! Пусть придется пожертвовать собственной жизнью. Но теперь она видела, что само провидение ей благоволит, раз послало в помощь рыцаря-ангела на чудовищном адском скакуне.

На заклеенное желтым вощеным пергаментом окошко, в которое едва просачивался дневной свет, села толстая зеленая муха. Лукерья махнула полотенцем, прогоняя назойливое насекомое из лачуги через распахнутую дверь.

— Хе-хе, слетаются уже? Знать, недолго осталось ждать, — проследив глазами за полетом мухи, проскрипел Щур, лежавший на лавке, вытянувшись и сложив руки на груди поверх длинной седой бороды.

Лукерья промолчала.

Снаружи сделалось прохладней из-за мелко моросящего дождика. И сумрачно. Капли постукивали по ставням, шуршали по дерновой кровле, шлёпали по листве нависающих над крышей ветвей. Вокруг лачуги простирался лес. Не тот Лес, что привыкла Лукерья считать родным домом, не Заповедный. Но тот, что лишь отчасти подчинялся воле Яра, потому как был сплошь исхожен человеческими ногами, усеян пепелищами костров, обжит.

Тут, на левом берегу Матушки выше слияния с быстрой Сестрицей, леса перемежались оврагами и болотами, берег был низким. Если в рощах и дубравах Заповедной земли звенели птичьи голоса и радостно шумели деревья-великаны, выстраиваясь стройной дружиной над крутыми обрывами над речной лентой, там царила жизнь и пела в полный голос хвалу солнечному свету, то здесь, как казалось Лукерье, постоянно крапал дождик. Под ногами вечно чавкала сырость. Куда не пойдешь — упрешься в трясину. Но здесь жили люди — племя Щура, его родные, его кровь и боль. Язычники, которые поклонялись деревянным идолам, резным столбам со страшными образинами. Люди, которые не признавали города, которые рассыпали свои приземистые избы мелкими деревушками и хуторками среди непролазных чащоб от севера Березополья до самого Бурого ханства. Которые враждовали с защитниками Нового Города с тех пор, как на его месте заложили первую крепость. Первую крепость они и сожгли дотла. Вторую ратники успели потушить. Третью выстроили частью из камня, хоть это дорого обошлось тогдашнему князю, деду нынешнего хозяина Нового Города Рогволода Всеволодовича. За третий такой разбойничий набег ратники вышли в поход, вырезали половину некрещеного люда, но и сами почти все сгинули в трясинах. После, жаждая мести, язычники выбрали подходящее время и снова напали на Город, устроили переполох, поразбойничали всласть. В ответ зимой лишились множества соплеменников: мужчин увели в стольный град на рабские работы, женщин частью продали заезжим восточным или южным купцам, некоторых, что посговорчивей, оставили в Городе прислужницами и постельными грелками.

Так и тянулось из года в год, почти уж век… И только последние лет тридцать Щур сгладил вражду. Он один умел остудить пыл молодых вождей, рвущихся за славой и награбленным богатством. Он также умел заговорить зубы городским военачальникам. Там потянул за ниточку, здесь надавил на слабое местечко — глядишь, и очередной резни не состоялось, кровь не полила сырую землю. Пользуясь заслуженной славой чародея и провидца, будучи почитаемым знахарем, он свободно посещал Город и коротко знался с покойным князем Всеволодом. И среди старейшин племени у него было свое почетное место.

Но время не сделало его моложе, и собственный дар целителя и провидца не подсказал ему секрет бессмертия.