— И всё же очень вам рекомендую вернуться на людские земли, — нарушила молчание царевна. — Если вы не хотите напрасно терять время и блуждать в двух соснах. Лес вас не пропустит. Просто потому, что хозяин терпеть не может эльфов. Он к людям и то снисходительней относится, чем к вашему племени.

— Почему? — уточнил старший странник.

— Это его право владыки — не пускать в своё царство тех, кто ему не нравится, — уклончиво ответила Милена.

— Вы знакомы с правителем этих земель? — спросил странник.

— Вы не в меру любопытный господин, — заметила царевна.

— Простите, — покаялся эльф.

На сей раз совет Милены не остался отринутым, странники направили коней прочь от границ Леса.

Милена смотрела им вослед… И ее осенило. Она кинулась в полет, рассекая воздух крыльями, стрелой долетела до озерца.

Так и есть! Точно такие же чары, что заставляли эльфов ходить кругами, не позволяя пересечь границу Леса, охраняли и это озеро. Вернее, здесь не было никакого озера! Волшебство сочетало в себе два заклятья: запрет на проникновение чужаков в пределы зачарованного пространства и второе — отвод глаз. Кстати, обычная для эльфов хитрость: под видом пустоши, холма или озера скрывать свои города и замки. Как только Милена поняла, что именно перед нею, колдовство сокрытия перестало на нее действовать. Ну, а «ломать» охрану границ она умела с малых лет. В свое время папочка Яр намучился с дочкой, безуспешно пытаясь запереть непоседу в детских покоях, оберегая крошку от превратностей бытия, крутых лестниц, открытых балконов и высоких башен дворца, куда Милена стремилась попасть, еще толком не научившись ходить.

К некоторому ее разочарованию под видом озера прятался вовсе не роскошный замок. Чары скрывали всего лишь старую кособокую башню, полуразрушенную под натиском буйной зелени, что облепляла ее со всех сторон. Похоже, она до сих пор не рухнула из-за того, что деревья, выросшие под самыми ее стенами, эти самые стены и поддерживали своими стволами. Ветки беззастенчиво выдавили окна, впились в щели между кладкой, разрастаясь и кроша камень. Конусная крыша сияла проломленной дырой. Милена поморщилась: немудрено, что плененной душе в этой башне было так тошно. Снаружи-то на это запустение смотреть невесело, не то что сидеть внутри взаперти.

У подножия башни царевна с удивлением обнаружила маленькую деревеньку в десяток лачуг. Причем маленькую в прямом смысле слова: домишки вдвое ниже, чем обычно строят люди. Небольшие дверцы, окошки-дырки. По узенькой короткой улочке разгуливают гуси и куры. Собачьего лая не слыхать, похоже, здесь псов не держали, что Милене только на руку. Коров, коз, овец и лошадей тоже не было. Вскоре она поняла, отчего так: деревеньку населяли существа-коротышки в половину человеческого роста. Таким мелким хозяйкам с обычной козой было бы трудно управиться, а про лошадей-коров и говорить нечего.

Соблюдая крайнюю осторожность, Милена прокралась ко входу в башню. Пока хоронилась под сенью зарослей, продвигаясь быстрыми перебежками от дерева к кусту, от куста к заборчику, она успела разглядеть обитателей деревеньки, занятых своими повседневными заботами. Мало что низкорослые и длиннорукие, так еще и с зеленой кожей! И почему-то все только женщины, если судить по залатанным платьям и по платочкам, повязанным на головы поверх ржаво-рыжих курчавых волос, даже на вид жестких как проволока. На лицо чисто поросята: глазки маленькие, носы пятачком, щечки кругленькие, вот только не румяные, а зеленые в желтоватую оливковость. Милена поудивлялась таким невиданным существам, но умеренно, ибо те же поночуги куда удивительнее. И юркнула в проход башни.

В башне против ожидания оказалось не совсем всё запущено. Во всяком случае лестница, ведущая наверх, была вполне способна выдержать вес любопытной царевны. И заросли прорежены эдаким коридором ровно в рост зеленых человечков, так что Милене приходилось подниматься, пригнувшись, чтобы не цепляться волосами за густое сплетение колючек и сучков.

Она шла на голос, и неслышный зов, звучащий в ее голове, делался всё отчетливее с каждой ступенькой. Хотя пройти мимо не получилось бы никак: лестница вывела ее к большому залу, занимавшему всю ширину башни.

Как она и видела снаружи, высокие окна лишились рам, от некогда сиявших разноцветьем витражей остались осколки, а в проемы пролезли толстые ветви деревьев и лозы вьющихся растений. Весь зал был буквально пронизан ветвями и веточками, засохшими и живыми. Годами копившаяся паутина белела тут и там. Милена даже заметила несколько птичьих гнезд и беличью норку. А еще здесь были сундуки, сломанные пустые и запертые крепкие. Полки, на которых пылились осколки сосудов и бутылей странной формы. Остатки простой грубой мебели.

Посреди безмолвствующей разрухи стояла статуя. Очень необычное изваяние: узкий силуэт, задрапированный складками серого балахона. Поднятые вверх руки, словно статуя пыталась защититься, остановить направленный на нее удар. Кисти худые, пальцы длинные, как у скелета, запястья тонкие с выпирающими косточками суставов. Из-под низко опущенного капюшона видны только волосы. Много волос! Очень много.

Каскад тускло блестящих прядей паутинными нитями струился по плечам, по спине, огибая капюшон, по складкам балахона, подтверждая, что статуя не всегда была истуканом. У каменных изваяний такого богатства не бывает. Серые, цвета стали, с отчетливым фиолетовым отливом. Настолько длинные, что ниспадали до пола, змеились вокруг изножия, где подол балахона сливался с накопившейся за долгое время пылью и древесной трухой — и тянулись дальше. Некоторые пряди были заботливо развешены на низких ветках, точно праздничные гирлянды. Более того, некоторые были заплетены в причудливые косички и украшены бусинками, ленточками или пестрыми птичьими перышками. Судя по высоте, на какую вешались пряди, волосами занимались всё те же зеленолицые бабёнки.

— Ты меня звала? Я пришла! — потоптавшись на пороге, Милена решилась обратиться к статуе. И тут же подумала, как нелепо звучит ее живой голос среди этого странного святилища. А именно на святилище это было больше всего похоже: перед статуей лежали кучкой засохшие цветы, сморщенные плоды дикой яблони и почему-то сосновые шишки.

— Чем я могу тебе помочь? — продолжила Милена. — Я почувствовала твою боль и печаль и явилась сюда. Дай мне знак какой-нибудь, что ли. Что мне для тебя сделать?

Она подошла к статуе вплотную, пусть для этого пришлось отпихнуть ногой в сторону ворох «приношений». Положила ладонь на грудь нерукотворному изваянию. Никаких сомнений, запертая в окаменевшем теле душа ее услышала, затихла в смущении и непонимании. Плач смолк, еще когда царевна поднималась по лестнице. Статуя напряженно ждала, и если бы могла дышать, затаила бы дыхание.

— Бедняжка, тебя кто-то заколдовал, — произнесла Милена.

Она дотронулась до капюшона и обнаружила, что тот сделан вовсе не из камня, как показалось на первый взгляд. Тяжелая ткань, сыпля струйками пыли под ее рукой, соскользнула с головы статуи назад, упала на плечи. Милена обрадовалась, что вот сейчас наконец-то увидит лицо той, кого узнала «понаслышке»… И недоуменно подняла брови — лица несчастной она всё равно не увидела. Мешали волосы, которые под тяжелым капюшоном сами собой сплелись в плотный покров.

— Э-э, так и не поговоришь толком. Где глаза-то? — проворчала царевна.

Она привстала на цыпочки, так как окаменелая пленница оказалась на пару вершков выше ее. Поглядела и так, и эдак — ничего не видать. Однозначно надо резать!

— Ты только не волнуйся, я не буду слишком коротко кромсать, — заверила Милена статую. И достала из ножен у пояса удобный ножик, который всегда носила при себе и не забывала регулярно натачивать.

Она принялась за дело, от усердия прикусив кончик языка. Змеистые тяжелые пряди падали к ногам статуи, свиваясь прихотливыми вензелями, рассыпаясь серебристо-сиреневой паутиной. Челка получалась неровная, заборчиком, длиной до губ несчастной. Кстати, губы оказались красивые, пусть и плотно сжатые в гневном выражении. Подбородок узкий, немного великоват для девушки, но для молодой женщины в самый раз. Без следа щетины, что подтвердило догадку царевны о поле пленницы. Ведь если за время заточения волосы так отросли, то будь на месте этой несчастной мужчина, борода получилась бы не короче! Правда, когда между раздвинувшимися прядками обрезаемой челки показался нос — вот он подпортил портрет незнакомки, что уже нарисовался в воображении Милены. Слишком крупноват на вкус царевны. Прямой, узкий, с тонкими ноздрями, но для девушки мало подходил. Бедняжка явно не была красавицей «при жизни». По этому поводу сердце Милены снова преисполнилось жалости.