В основной части каждой главы помещены короткие рассказы, поднимающие проблемы нравственного выбора. После рассказа в разделе «думаем вместе» – размышления автора на тему рассказа, а в разделе «в помощь учителям и родителям» – вопросы, рекомендуемые к обсуждению. Но мы надеемся, что родители и учителя поделятся и своим личным жизненным опытом, а молодые люди выскажут свои убеждения или сомнения и, вполне вероятно, зададут вопросы, на которые ответить сделается возможным только после тщательного поиска и совместных размышлений.

Для того чтобы состоялся искренний и полезный разговор, взрослым необходимо создать атмосферу доверия между всеми участниками диалога. Важно помнить и понимать, что человек готов к откровенному разговору лишь при условии вашей деликатности. Всякий из нас имеет право на молчание, но если молодой человек доверился вам, необходимо сознавать, что его открытость и искренность нуждаются в защите от насмешек, высокомерия и тем более назойливого вмешательства посторонних.

Библиотека «Мудрые дети» призвана побудить человека к осмысленному отношению к собственной личности и, конечно же, к тому, чтобы укрепить внутрисемейный мир и сделаться не только ориентиром и практическим уроком для всех членов семьи, но и инструментом сотворчества в познании нравственного и поведенческого эталона гражданина и патриота России. Мы должны помнить, что дети, научившиеся думать и мыслить, могут стать по-настоящему счастливыми людьми.

В разделе «самостоятельная работа» мы предлагаем выяснить значение тех или иных слов, а чтобы добиться объективного результата, советуем пользоваться следующими словарями: Словарь Ушакова, Большой толковый словарь русского языка, Большой энциклопедический словарь и Словарь современного русского языка.

Помнится, со своей женой мы первые полгода как сиамские близнецы ходили. И вдруг вечером, на излёте столь круглой даты, она меня спросила:

– Почему ты свою одежду около кровати складываешь, а не в шкаф на плечики вешаешь?

– Я так привык, – чистосердечно ответил я.

Она спросила, я – ответил и забыл. Не то чтобы недоумения, даже огорчения не показал.

По прошествии некоторого времени она вновь и уже с каким-то нескрываемым раздражением принялась меня пытать:

– Это что же, – говорит, – так теперь и будешь всегда свою одежду у кровати постилать вместо ковриков?

Даже не столько вредный тон, сколько одно только обстоятельство, что на меня, хозяина и мужа, возможно указывать каверзным пальцем, совершенно лишило меня умиротворённого и присущего мне мудрого расположения духа.

– А ты, – воткнул я ей навострённую булавочку, – всю стиралку своими помазульками и тушами заставила. А ватки, – здесь я вдохнул и дунул уже самым острым перцем, – нарочно в раковину бросаешь! Я забодался их оттуда вязальным крючком выковыривать!

– А, так ты меня попрекаешь! А говорил, что любишь!

Последний и беспомощный довод окончательно взбаламутил моё спокойствие – я был оскорблён глупейшим содержанием спора и совершенно нелогичным выводом.

– При чём здесь наша любовь?! Я тебе рассказываю про ватки в раковине, а не про нашу с тобой любовь.

– Вот она, вся ваша мужская суть!

– Суть – это глагол множественного числа. Он есть. Они суть, – я был хладнокровен и беспощаден. – А сущность в том, что ватки суть не на своём месте, а полощутся в таком приборе, который им не присущ.

– Ты сейчас с кем разговаривал?

– С тобой! И этот наш разговор задевает мою мужскую сущность. Хотя, в сущности, что тебя в ней не устраивает?

– Всё не устраивает!

– А что именно?!

– Я же сказала – всё!

– Ты ничего не сказала, кроме беспредельного раздражения в мою сторону. И желания обидеть меня.

– Нет, это ты меня обидеть хотел!

Далее поезд проследовал без остановок. Многим знаком этот упрямый и шаткий бег и назойливое желание дёрнуть, наконец, стоп-кран и сойти посередь дороги, и броситься в кусты ли, в канаву, в лес или к придорожному буфету – куда угодно, лишь бы замереть в одиноком и послушном только тебе покое. И многим, я думаю, хочется ещё раз прокатиться в этом молодом и шумном вагоне, потереться друг об дружку лбами, пожевать кулинарный пирожок, разломанный пополам, запивая его кислым соком, и ещё раз, как летящие мимо станции, перечислить и оспорить все предназначенные и выдуманные привилегии.

Так мы тешились года два. Правда, здравый смысл и подсказанные им привычки примиряли нас к ночи. К этому времени у нас составилась довольно-таки подробная табель обоюдоострых недостатков и пороков, оставалось только придать ей беспощадную системность и выучить наизусть, с тем чтобы сойтись уже на окончательной границе и с открытыми забралами.

И тут вмешалась тёща. Она наконец-то решила, что я плохой муж и меня будет не в пример как лучше развести с Ириной, не только по разные стороны боя, но и самой линии судьбы. Хотя она не знала, что эта самая линия и без её помощи двоится и ведёт себя крайне неровно. У нас просто не было привычки крошить осколками за пределами своей избушки.

И едва лишь на линии нашего всесокрушающего, но суверенного огня появилась «третья сила», имеющая своё мнение и свои интересы, как нас вдруг это сильно задело и даже заело, причём зажевало сразу обоих и в одном и том же конкретном направлении. И мы объединили не только свои усилия, но и обрушили в её сторону всю накопленную и притёртую к боям огневую мощь. Тёща тоже оказалась не сдобным пряником, подтянула резервы и нашла даже союзников в лице давно позабытых, но очень заботливых родственников. Нам пришлось отложить до времени свои баталии и защищать свою независимость и право от упрямого и равнодушного мнения несуразного блока, от его сплетен и легенд.

Окончательно же нас сплотило известие о том, что Ирина беременна. И я понял, что я настоящий мужик и скоро смогу стать отцом!

И это был первый вечер, в котором мы оказались вместе, но наедине со своими мыслями: Ирину впечатлял её живот, в котором кто-то затаился до времени, меня – собственные и очевидные заслуги. Наши размышления нечаянно привели нас к некоторому решению, в правилах которого мы согласились не проводить более дискуссий с повышенной громкостью и таким же эмоциональным напряжением, чтобы не беспокоить более ни ребёнка, ни то существо, которое его носит. Я предложил:

– Ира, давай, едва лишь начинаем свару, немедля расходимся по разным комнатам и считаем до тысячи. А затем уже вновь встречаемся на кухне и продолжаем разговор. Если опять доведётся поругаться, повторяем опыт сызнова, и так – до состояния мира.

– А что будем считать? – немного подумав, Ира задала в свойственной ей манере, странный и неожиданный вопрос.

Я задумался и, опершись на банальности, предложил:

– Звёзды.

– А днём звёзд не видно.

– Видимость или невидимость не означают отсутствия. Если это непонятно, будем считать и ссориться в тот момент и в том месте, где видимость и присутствие сольются воедино.

– А сейчас ты с кем разговаривал? Ты сам-то понимаешь, о чём говоришь?

– Я понимаю и надеюсь, что скоро мы будем понимать друг друга с полуслова.

Я в молодости был сентиментальным, а потому недальновидным. Счастливая пора невинных обольщений!

И видимость, и чёрт в ступе, и другие потусторонние подробности сошлись в тот же вечер – лоб в лоб и со страшным треском, немедленно организовав беспощадный поединок. Опираясь на условия заключённого пакта, мы с неохотой разошлись по комнатам, я, конечно, не стал считать до тысячи, а постоял минут пять-семь и вернулся на кухню. Вскоре появилась Ира.

– Ты считаешь быстрее меня, – сказала она.

– Ясен перец, у меня же соображалка мужского рода.

– Конечно, ты – мужчина. А вот женщине уступить не можешь.

– Могу. Билет на «Титаник», – ответил я, и мы вновь отправились заниматься арифметикой.

Когда уже в третий раз мы сошлись на кухне и посмотрели друг на друга, то, наконец, рассмеялись.