Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Затем я крадучись вернулся к себе в пещеру и лег, но сон никак не шел ко мне: перед моими глазами маячил больной Лео, и это все подливало и подливало масла в огонь моей тревоги. Сильная физическая усталость и перенапряжение ума способствовали неестественной активности моего воображения. Видения, догадки, вдохновенные вымыслы – все это рождалось в нем с необыкновенной яркостью. Кое-какие из этих плодов фантазии казались гротескно-странными, другие вселяли ужас, третьи воскрешали мысли и чувства, долгие годы погребенные под развалинами прошлого. Но за всем этим и над всем этим витала тень поистине необыкновенной женщины, меня переполняло воспоминание о ее красоте и обаянии. Я большими шагами ходил по пещере – взад и вперед, взад и вперед.

И вдруг я заметил довольно широкую щель в каменной стене. Я взял светильник и заглянул в эту щель; оказалось, что к ней примыкает какой-то проход. А во мне сохранилось достаточно здравого смысла, чтобы понимать, что это чревато опасностью. Оттуда могут появиться люди и застать тебя врасплох – особенно, когда ты спишь. В непреодолимом желании сделать хоть что-нибудь, я решил проверить, куда ведет этот коридор. Дойдя до каменной лестницы, я спустился по ней; от самого ее подножия начинался другой коридор, или тоннель, высеченный в каменной породе; насколько я мог судить, он пролегал как раз под галереей, которая шла от большой центральной пещеры к нашим комнатам. Тишина здесь стояла могильная; подталкиваемый каким-то странным, непонятным мне самому чувством или влечением, я направился вдоль по этому тоннелю, бесшумно ступая ногами в мягких носках по гладкому полу. Ярдов через пятьдесят я подошел к другому, поперечному тоннелю; здесь со мной случилась большая неприятность: порыв сквозняка загасил мой светильник, и я остался в полной темноте в недрах этого таинственного места. Я сделал пару шагов вперед и остановился, смертельно боясь заблудиться. Что было делать? Спичек я с собой не захватил, а проделать в кромешной тьме долгий обратный путь было делом очень рискованным, но не мог же я торчать там всю ночь, к тому же утренний свет вряд ли мог бы проникнуть сюда, в самую глубь горы. Я оглянулся через плечо назад – ни проблеска, ни шороха. Внимательно посмотрел прямо перед собой: впереди виднелось какое-то слабое мерцание. Возможно, я смогу раздобыть там огонька – во всяком случае, стоило попытаться. С мучительной медленностью я побрел по тоннелю, ощупывая рукой стену и на каждом шагу проверяя ногой пол: нет ли впереди какой-нибудь ямы или провала. Тридцать шагов – и я ясно увидел перед собой шторы, пронизанные изнутри ярким светом. Пятьдесят шагов – шторы совсем рядом. Шестьдесят – о силы небесные!

Между шторами оставалась небольшая щель, через которую я хорошо видел небольшую пещеру, видимо, склеп. В самом его центре горело белесое пламя, без всякого дыма. Слева находилось каменное ложе, а рядом – каменная скамья около трех футов вышиной; на ложе, очевидно, покоилось прикрытое белым саваном тело. Такое же ложе, застланное вышитым покрывалом, было и справа. Над огнем склонялась высокая женщина: она стояла боком ко мне и лицом к мертвому телу, на ней была темная мантия, похожая на одеяние монахини. Женщина, не отрываясь, смотрела на мигающее пламя. Пока я раздумывал, что мне делать, резким судорожным движением, в котором чувствовалась энергия отчаяния, она поднялась на ноги и сбросила темную мантию.

Это была Она!

Одета Она была в уже знакомое мне облегающее белое платье с низким вырезом на груди и перехваченное варварской двуглавой змеей, и, как тогда, ее волнистые черные волосы тяжелыми локонами ниспадали ей на спину. Но как только я взглянул на ее лицо, я уже не мог оторвать от него глаз, охваченный не столько восхищением, сколько мистическим ужасом. Конечно же, оно было неотразимо красиво, но не в моих силах описать, какое отчаяние, какая слепая страсть и мстительная злоба таились в ее трепещущих чертах и какая страшная мука выражалась во взгляде поднятых глаз.

Мгновение Она стояла неподвижно, затем воздела руки высоко над головой, и белое платье соскользнуло с ее плеч, обнажив всю верхнюю часть ее ослепительно прекрасного тела, вплоть до золотого пояса. Пальцы ее вдруг сжались в кулаки, лицо затопила ужасающая злость.

Что будет, если Она заметит меня? При этой мысли я почувствовал тошнотворный страх, обмирание. Но даже если бы мне угрожала неминуемая смерть, я бы не ушел оттуда: так сильно я был зачарован. Опасность тем не менее была велика. Стоит ей заметить меня между шторами, услышать какой-нибудь шорох, чихание, я уже не говорю о том, что о моем присутствии ей может подсказать некое волшебное наитие, – и последует мгновенное возмездие.

Она опустила сжатые кулачки, прижала их к бокам, затем вновь подняла над головой, и, клянусь честью, белесое пламя взвилось чуть не до потолка, озарив своим яростным призрачным отблеском и самое Ее, и неподвижное тело под саваном, и мельчайшие детали рельефов на стенах.

Она опять опустила белые, цвета слоновой кости, руки и произнесла, вернее, прошипела по-арабски:

– Будь она проклята! На веки веков!

В ее голосе звучала такая лютая ненависть, что кровь, казалось, свернулась в моих жилах, сердце замерло.

Руки опустились – и пламя мгновенно поникло. Поднялись – и к потолку протянулся широкий язык огня. Руки снова упали.

– Будь проклята память о ней, будь проклята память о египтянке.

Опять поднялись – и опять опустились.

– Будь проклята дщерь Нила за красоту ее совратительную! Будь проклята за то, что ее волшба восторжествовала надо мной! Будь проклята за то, что встала между мной и возлюбленным моим!

И вновь пламя съежилось и поникло.

Она закрыла глаза руками и заговорила уже не шепотом, а громко, во весь голос:

– Но что проку в этих запоздалых проклятьях? Она победила меня – и ушла навсегда!

И тут же, с еще большим неистовством, Она возобновила проклятья:

– Будь она проклята, где бы ни была! Пусть мои проклятья настигнут ее, где бы она ни была, пусть нарушат ее загробный покой! Пусть мои проклятья вознесутся до звездных сфер! Да будет проклята ее тень! Пусть даже там изведает она мое могущество! Пусть даже там услышит меня! Пусть спрячется в черноте беспросветной! Пусть погрузится в бездну отчаяния, рано или поздно я все равно сыщу ее!

Вновь пламя понизилось – и вновь Она прикрыла лицо руками.

– Но что проку в моих проклятьях, что проку? – застонала Она. – Чей голос может достичь спящих вечным сном? Даже мой не может!

Нечестивый обряд продолжался.

– Да поразит ее мое проклятье, когда она возродится! Да родится она на свет проклятой! Да преследует ее мое проклятье всю жизнь – с первого дня возрождения и до последнего дня! Да будет она проклята! Мое возмездие настигнет и уничтожит ее и в новом существовании!

Пламя все вздымалось и опадало, отражаясь в ее полных боли глазах; чудовищные, произнесенные свистящим шепотом проклятья – не могу даже передать, особенно на бумаге, как жутко они звучали, – ударяясь о стены, рассыпа`лись на множество отголосков и затихали; на неподвижное тело под саваном попеременно падали то яростный блеск огня, то глубокая тень.

Наконец, – видимо, в полном изнеможении, – Она смолкла. Уселась на каменный пол, тряхнула головой так, что ее прекрасные волосы плотной завесой легли на лицо и грудь, и зарыдала в беспредельном отчаянии.

– Две тысячи лет, – стонала Она, – две тысячи лет я терпеливо ожидаю его прихода; век проползает за веком, но боль воспоминаний все так же сильна, все так же слаб луч надежды. Две тысячи лет – все это время, изо дня в день, страсть сжигает мое сердце; ни на миг не забываю я о совершенном мною грехе! Забвение – не для меня. О, как мучительно долго тянулись годы и как мучительно долго будут еще тянуться, – кажется, им никогда не будет конца!

О мой любимый! Мой любимый! Мой любимый! Этот иноземец разбередил всю мою душу! Целых пятьсот лет не страдала я так невыносимо… Если и виновна перед тобой, неужто же не искупила я свой грех? Когда же ты возвратишься ко мне? Я обладаю всем, чего можно пожелать, но без тебя все это – ничто! Что же мне делать? Что? Что? Что? Кто знает, может быть… может быть, эта египтянка сейчас находится там же, где и ты, и потешается над моими мучениями. Почему я не умерла вместе с тобой, я, твоя убийца? Но ведь я, увы, бессмертна, не могу умереть, даже если бы захотела. – Она распростерлась на полу и рыдала в таком безудержном горе, какого не выдержало бы сердце ни одного смертного.

33
{"b":"589836","o":1}