Аппетит гостей ни шёл ни в какое сравнение с Дунькиным. Салаты и закуски больше перемяли, чем съели. Ночью, проводив гостей, Надежда принялась убирать со стола. Большое блюдо с холодцом не помещалось в холодильнике, и она решила оставить его до утра на столе, прикрыв лёгкой пластмассовой крышкой. Будет чем позавтракать…

Наступило утро. Оксана, которой не терпелось посмотреть, какие подарки оставил Дед Мороз, поднялась раньше всех. Слышно было, как она прошлепала босыми ножками и зашуршала под ёлкой, как ёжик.

— Баба, баба, Дунька, смотри! — взволнованно зашептала вдруг Оксана. — Дунька, лучше всех!

— Что — лучше всех, Оксана?

— Лучше всех встретила Новый Год!

Надежда знала по опыту, что её могут обмануть любые предчувствия, кроме дурных. И точно: Дунька лежала посреди праздничного стола в блюде с холодцом. Она съела, сколько могла — а могла она много, — остальное же сгребла в кучку и спала невинным сном, обхватив лапами лучшую в мире подушку.

Надежда почувствовала, как мгновенная ярость поднялась волной и ударила в голову: убить гадину! Детям есть нечего! Рука сама собой поднялась, чтобы схватить негодяйку и вышвырнуть на мороз… и зависла в воздухе.

На Дунькиной морде было написано счастье.

Надежда задумалась. А ведь у неё, у Дуньки, тоже есть своё представление о счастье. Счастья, как ни странно, хочется всем. И находится оно здесь, в этом блюде. Поднятая для удара рука поскребла нерешительно в затылке и шлёпнула кошку по заднице, показывая направление полёта. Дунька мухой слетела со стола и до вечера не высовывала носа из-под ванной, демонстрируя несомненное знание поговорки «знает кошка, чьё мясо съела».

Добытые продукты пошли Дуньке на пользу: она расцвела, как китайская роза. Мордашка залоснилась чёрным бархатом, глазки заголубели. Она стала много воображать о себе. Теперь ей нравилось возлежать в прихожей на тумбочке среди меховых шапок и пуховых шарфов. Слившись с пуховой массой, она дремала, свернувшись клубочком, и блестящий мех великолепного качества вводил гостей в заблуждение: Дуньку неоднократно пытались примерить в качестве норковой шапки. За что и получали соответственно.

— С такой кошкой собаки не надо! — прихлёбывая валерьянку, уверяла очередная гостья после очередной «примерки»

Всю зиму Надежда подрабатывала шитьём. Богатые дамы, жёны состоятельных мужей, приходили на примерки. Сегодня ожидалась Марина, которая хотела сшить что-то особенное к празднику влюблённых — дню Святого Валентина. Надежда открыла дверь и ахнула: на Марине была длинная, до пят, норковая шуба, — Дунькиной расцветки, — заметила про себя Надя, и пушистая шапка, из-под которой сыпались по плечам серебристые локоны. Запах дорогих духов, здоровья и свежести заполнил прихожую. Марина подошла к зеркалу, снимая шапку, и увидела Дуньку, которая возлежала, как Шемаханская царица, на меховой перине.

— Ой, какая красавица! — восхитилась Марина. — Где вы её взяли?

— Где взяли — там уже нет, — объяснила Надежда.

Дунька почуяла носом, что наступил её звёздный час. Она сделала стойку, как борзая, нашедшая дичь. Дичь была крупной. Дунька задрожала, качнулась вперёд-назад и взлетела на грудь Марины, вцепившись острущими крючками в мех драгоценной норковой шубы.

— Кисонька, да мы же с тобой одинаковые! — ахнула Марина, увидев отражение в зеркале.

И правда: Марина и Дунька были похожи, как родные сёстры. Вспомнилось, как Марина выходила замуж: очень, очень похоже… Запах богатства ударил Дуньке в голову. Она возбуждённо сопела, обнюхивая Марину и ещё крепче прижимаясь к ней.

 — Нет, я без этой киски не уйду! Сколько вы за неё хотите?

 — Да мы вам сами за неё приплатим! Забирайте! Нам эту прорву всё равно не прокормить.

— А мышей она не хочет, — подтвердила Оксана.

Марина всё же дала за кошку приличные деньги: иначе не приживётся. Нет, уж пусть лучше приживается, — решила Надежда и купила на Дунькины деньги полную сумку продуктов, в том числе курицу и новый чугунок с крышкой. На всякий случай.

Вечером, плотно поужинав и вспомнив добрым словом кошку-кормилицу, уселись все перед телевизором. Жанночка, которая переживала из-за её отсутствия, моргала ресничками и пыталась спросить что-то на непонятном детском языке.

— Баба, — спросила Оксана, — а какая Дунька будет, когда вырастет?

— Она будет большая и красивая.

— А мы какие будем, когда вырастем?

— Внучки мои милые, — Надежда прижала к себе две пушистые головки. — Я всё время думаю об этом. Я хочу, чтобы вы выросли здоровыми и честными. А в остальном… Берите пример с Дуньки!

Однажды летом к нашему дому прибился кот.

Три дня бродил он вокруг дома, и по тому, как внимательно вынюхивал завалинку, осматривал забор, подходы к чердакам и сараям, стало ясно: кот собирается здесь жить. Незаметно прошмыгнув в дверь, он осмотрел кухню и, найдя условия подходящими, остался в доме. Это был молодой пушистый кот с жёлтыми, не лишёнными нахальства глазами. Кот был не просто чёрный, а даже какой-то синий: ни единого светлого волоска нельзя было найти в струящейся по бокам шелковистой шерсти.

Вопрос — как назвать гостя — обсуждался недолго. Желая произвести впечатление, кот решил показать свои достоинства. Прикрыв разбойничьи глаза, он выгнул спину, засопел и, мягко ступая, поднял и распушил свой роскошный хвост, как павлин в заезжем зоопарке. «Пушок, конечно, Пушок!» — решили все, но скоро поняли, что выбрали не совсем подходящее имя: это был кот-неряха, драчун и бродяга. Попытки призвать его к порядку наталкивались на тихое упорное сопротивление, и, если кот находил давление чрезмерным, то просто исчезал на несколько дней.

Возвращение Пушка сопровождалось неизменным ритуалом: через окно проникнув в детскую, он шёл в гостиную и, взобравшись на диван, начинал терзать свой пушистый хвост, доставая из него колючки репейника и череды. Соорудив небольшой курганчик из клочьев шерсти и колючек, он некоторое время любовался содеянным, затем с наслаждением точил когти о диванную ножку и лишь после этого, подняв исхудавший хвост, с важным видом шёл на кухню. Можно было сколько угодно возмущаться, ругать кота и тыкать мордой в изуродованный диван — он оставался верен заведённой привычке. Из уважения к нам он мог вынести процедуру расчёсывания, но вид кота, тихо страдающего под расчёской, был невыносим, и мы оставили это занятие. Зато, когда мы попытались его вымыть, он завопил таким жутким голосом, точно его режут на мелкие кусочки. С душераздирающим стоном он выскользнул из рук, опрокинул таз, больно стукнувший его по макушке, и пулей вылетел в окно, сбив по дороге горшочек с рассадой. Через день он явился — седой от высохшего мыла, со свалявшейся валенком шерстью, худой и несчастный.

Не гнушался Пушок и воровством. Соблазнившись куском мяса, он мастерски расправлялся с ним и заваливался за сундук спать. После хорошего куска он мог проспать почти сутки, и мы начинали опасаться, не помер ли он от обжорства. Все так и знали: если кот дрыхнет за сундуком — значит, что-то стащил. Когда совесть его была чиста, он спал на подстилке.

В нашем доме, где никакие двери не запирались на ключ, пышным цветом расцвели его способности мелкого взломщика. Тихонько зайдя на кухню, можно было застать его за любимым занятием: просунув лапу в щель, кот изо всех сил упирался, пытаясь расширить её и открыть дверцу кухонного шкафа, что и удавалось с неизменным успехом.

Так и вёл Пушок безалаберную вольную жизнь, пока в нашем доме не появилась Разноглазая Кошечка.

Однажды утром мы нашли на крыльце элегантную стройную кошечку, почти котёнка — она пугливо глянула на нас и замерла, словно ожидая решения своей участи. Когда она снова с надеждой и тревогой глянула на нас, мы заметили, что глаза у неё разные: словно два прозрачных леденца — голубой и жёлтый — сияли на белоснежном блюдечке мордашки. Мы позвали кошку в дом, она подняла лапку и долго не решалась переступить порог, словно не веря, что её приглашают жить в этом большом уютном доме.