В детстве ему казалось, что каждый человек ощущает этот мир так же ярко, как и он. Что солнечное, щемящее, до боли чувственное мироощущение присуще и всем остальным. Но взрослея, общаясь с людьми и попадая в разные истории, он понял - нет, это не так.

Большинство смотрело на жизнь гораздо проще. Они ползли в своей обособленной плоскости и видели только лишь эту самую плоскость, тогда как он иногда выходил за пределы и видел ту же самую плоскость, но совсем с другой стороны. Размышляя над разными неприятными и отталкивающими вещами, он лишь пытался понять их природу, заглянуть за толстую линию, очерчивающую пылающим кругом его собственное Я.

Что чувствует человек, заболевший ужасной, обезображивающей болезнью, медленно, день за днем съедающей его тело?

Что чувствовал тот, кому довелось лежать на поле боя с оторванными конечностями, посреди павших товарищей, и угасающим взглядом провожать стаю черных воронов, всколыхнувших на мгновение отчаянную синеву неба?

Что он сам почувствует, когда наступит тот самый день?

Придет ли Смерть 'по поверью вся в белых перьях' или это будет просто страшный момент бессилия над собственным телом и вспышка света, туннель, а затем вечная тишина и благодать? Может быть, жизнь, закончившись, начнется снова...

Он вспомнил утреннее видение, в котором вполне явственно тонул, и почувствовал, как тошнота подступила к горлу. В глазах начало темнеть и поползли блестящие, вспыхивающие точки. Но тут же впечатление померкло. В глазах просветлело, а тошнота отступила.

Так часто бывало: в тот самый момент его видения были реальны, как сама жизнь, но подробности и переживания быстро стирались из памяти, уступая видимому миру, мгновениям, быстро мелькавшим здесь и сейчас.

Он вспомнил Волчицу. Ее тонкое тело, длинные змеиные руки, то, как она томно курила тонкие черные сигареты, манерно пуская дымные кольца, слегка обнажая белые зубы в хищной улыбке.

Ясон, поморщившись, вспомнил, как выпивал в баре и подсевший полузнакомый персонаж сболтнул, увидев, как она проходила мимо, что много бы дал за ночь с такой богиней. И что в интимном месте у нее нечто диковинное, чем она дарит особую радость мужчинам. Ясона взбесила эта пошлая откровенность, но той же ночью он был с ней.

Вспомнив ее опытные ласки и татуировку, сползающую с плоского живота в самое сокровенное место, он почувствовал, что вместо приятных воспоминаний чувствует какое-то омерзение. И в большей степени даже от себя самого. Но быстро отогнал от себя эти мысли, смотря на реку в потертое стекло.

Глядя в горящие солнцем гребешки маленьких волн далеко внизу, он вспомнил Ренату Литвинову в 'Настройщике' Муратовой. Она звонила кому-то в дверь с вопросом: 'Это не ваша коса?'. Этот образ...

Ясон сразу срежиссировал в уме постановочный кадр:

'Так, светлый, но только не белый фон. Освещение выхватывает отдельные волнующие детали: обрис красивой, крепкой груди, голову покрывает изящный черный капюшон, застегнутый на шее, - ее лицо тонет в полумраке. Рука держит за розовое древко косу небольших размеров. Сама коса обязательно золотая. Все для 'долбаных эстетов'. Ясон улыбнулся своей глупой хулиганской идейке.

'Розово-золотой косой богиня будет косить все, что ей покажется уродливым.

Ее верный спутник - розовый единорог с серебряным рогом, усыпанный блестками. Волшебная грива у него всех цветов радуги. На кого возложит копыто, тот сам радугой станет... Фу, гадость какая'.

Трамвай, проехав мост, остановился и снова с противным скрежетом разверз двери. Ясон вышел.

Подождав зеленого света на пустом перекрестке, он неторопливым шагом пошел к старому зданию выгоревшего кирпичного оттенка. На другой стороне улицы, вдоль серой слепой стены шла фигура, одетая во все черное, с целиком покрытой головой. Своими шагами она вспугнула нескольких жирных голубей, бесконечно ищущих крошки в трещинках старого асфальта. Прицелившись, Ясон нажал на спуск. После этот снимок много обсуждали на выставке его работ.

Он ощутил неясное волнение внутри, но решил отпустить мысли на волю и просто прогуляться по городу. Казалось, что вот-вот произойдет нечто чудесное. Из подворотни, может быть, выглянет морда кита или каменный лев оживет и, спрыгнув с пьедестала на старом доме, предложит прогуляться до ближайшего парка.

Ясон свернул в арку, прошел мимо облупленных, грязноватых желто-коричневых стен, на которые падали светлые лучи осеннего солнца, и оказался в старом дворе.

Что всегда удивляло его, так это мистическая способность Города прятать большие пространства там, где совсем не ожидаешь их обнаружить.

Было что-то магическое и даже несвойственное Городу в этом пустынном дворе, который оказался совсем не маленьким колодцем 'окно в окно' - как часто бывало - а просторным и широким.

Четыре стены, окружавшие его, были составлены из неоднородных деталей: с желтого дома опадала штукатурка, обнажая красноватое мясо кирпичей.

В сероватой, почти сплошной стене, сотканной из мелкой кладки, под самой крышей было прорублено два окна.

Двор этот был похож на странное место из давно забытых снов. С арки падала косая тень, большая лужа горела солнцем в темных небесах, смешанных с асфальтом.

Поодаль стояла старинная машина, выкрашенная черной матовой краской. На ее капоте красовалась серебристая фигурка животного, делающего целеустремленный прыжок вперед.

Пройдя глубже, он увидел, что прохода дальше нет: пространство упиралось в светло-желтую стену, покрытую фактурной паутиной трещин и почти целиком испещренную серыми подтеками.

Внизу на стене был нарисован зеленоватый жираф, низко склоняющийся к дыре в асфальте. На крыше стояли на пьедесталах две большие скульптуры из светлого, желтоватого мрамора. Издалека он не мог хорошо разглядеть их и даже пожалел, что не взял телеобъектив.

Скульптуры изображали неведомых мифических персонажей: кабан, стоящий на задних лапах, подпирающий круглый шар большими клыками, и свирепая львиная голова, посаженная на мускулистое мужское тело.

Прямо перед Ясоном раскинулся небольшой садик из деревьев, которые были одного с ним роста.

Узловатые стволы росли извилисто и замысловато, словно когда-то деревья залихватски танцевали, а теперь застыли, захваченные врасплох.

От растрескавшегося асфальта вглубь садика вела красновато-песчаная тропка, лежавшая поперек зеленого газона.

Было очень тихо.

С другой стороны садика возвышалась высокая стена дома: кривой силуэт ее крыши и два небольших темных окошка наверху напомнили ему, как когда-то давно мама, показывая похожий дом, сказала: 'Представь, что это большой великан', и маленький мальчик удивленно смотрел на громадную шероховатую стену, покрытую рыжим закатным светом.

Тогда ночью ему приснился большой серый великан, который зачем-то притворялся домом.

Прямо посередине садика стояла красивая деревянная беседка с резными боковинами. По размеру она была гораздо выше деревьев.