Я родилась второй раз, когда мне исполнилось шестнадцать. Но, конечно, не сразу поняла это.

В ту ночь я так и не смогла заснуть. Внутри будто вспыхивало что-то нетерпеливым огнем и обмирало в страхе, пробегало дрожью от спины до кончиков пальцев. А уж сердце-то... удивительно, как спящая в трех шагах мать не слышала его отчаянного грохота.

Повертевшись на стареньких шкурах, я потихоньку выбралась из-под одеял. Собрала в корзинку несколько по-ночному тусклых светляков, едва освещавших нашу теплую пещерку, плотно завязала крышку, подхватила заплечный мешок. Лучше взяться за дневные дела - раньше управлюсь. А ведь вечером...

Чуть отодвинув загораживающий камень вход, я протиснулась в коридор. Боялась разбудить маму. Где мне было сообразить, что ей тоже не спится. И что смотрит она мне вслед из-под своего латаного одеяла с радостью и печалью, вспоминая юность и мечтая о будущем.

Выглаженные сотнями ног камни пола в общем коридоре были прохладнее, чем дома; на стене, которой иногда касалось мое плечо, копилась влажная испарина. Выход к ветрам не закрывали сегодня огромными скрипучими воротами, и ночь дышала вниз, под землю пронзительной свежестью, ощутимой даже у поселка.

Светляки переполошились, почувствовав сквозняк, поползли по плетеным стенкам. Обыкновенно воздух в пещерах неподвижен, в нем не бывает ни жара, ни холода, так что нам почти не нужна одежда.

- Глупенькие, - засмеялась я, бережно стряхнув их на дно. Это не страшно. Это... прекрасно.

Может, позвать с собой Тодро? Вдвоем веселее. Я заколебалась, но решительно повернула к темным проходам, ведущим вглубь пещер. Нет. Резвые детские дни уже не наши. А безмолвные ночи еще не наши.

Близилась Брачная ночь Солнца и Земли. Час, когда Небесный отец спускается к макушкам гор и набрасывает на них свой огненный плащ, а Душа недр поднимается к поверхности, чтобы укрыться его теплом. От этого союза горы зеленеют и расцветают, ручьи с ледников становятся теплее парного молока, и даже голые камни позволяют случайному семечку взглянуть на мир изумленным глазом в венчике лепестков.

Только в этот день и нам можно выйти к ветрам без толстых плащей из шкур змеенога и лыковых опорок, только сегодня небо не станет жалить ледяным дождем и сдирать кожу с лица и рук морозным шквалом. Влюбленные ветры ласковы и пугливы, как новорожденные слепыши. Они пахнут цветочной пыльцой, играют с распущенными волосами девушек, исподтишка осыпают горстями лепестков.

Будто ты и не в горах вовсе.

Камень внезапно оборвался под босой ступней - я инстинктивно ящерицей извернулась назад, упала на четвереньки. А вот сумку не удержала. Внизу глухо стукнуло - судя по звуку, высота четыре-пять человеческих ростов.

- Растяпа! - обругала себя в сердцах. Так размечтаться, что перепутать ходы! Ну где у меня мозги сегодня, остались дома спать под шкурами?

Без светляков и инструментов нечего делать в нижних пещерах, будь они тебе трижды родными. Надо спускаться за мешком, но как без оставшихся в нем крючьев? Хорошо, свет есть.

Я умею лазать. Всю жизнь в глубине. Только внизу растут съедобные грибы, водятся светляки, змеи, мокрицы, пауки с прочной паутиной, а в озерах слепая рыба. Только внизу можно найти металлы для ковки и блестящие камни, за которые народы из ветреных долин платят хлебом.

Съехав по камням последние десять локтей, я чувствительно ободрала живот. Надо же! Как в кругу щеголять синяками и ссадинами? Придется отказаться от замечательной короткой блузы из паучьей нити, которую сшила мне мама, и одеться в старую рубаху.

Только со мной такое вечно приключается! И что Тодро во мне нашел?

Подобрав сумку, я увидела краем глаза красноватое свечение, и резко обернулась, не веря себе. Так и есть! Яйца огненевидимки! Верно, здесь давно никто не ходил, вот тварь и устроила гнездо. А тут я... Некогда раздумывать, трогать ли кладку, или скорее уносить ноги. Если бы самка была рядом, от меня уже остались бы угольки.

Пять яиц, небольших, с мой кулак, теплые и пахнут серой. Их гладкие полупрозрачные чешуйки похожи на застывшие наплывы стекла, а внутри рдеет ветвистая сердцевина, словно наполненные кровью сосуды. Каждое можно выменять на новый дом, полный скарба, или запас зерна на целый год, или на горшок золотых кругляшков, которые так любят народы снаружи, или... Такое богатство и во сне не приснится.

Дрожащими руками я осторожно сложила яйца в заплечный мешок и бросилась по отвесной стене наверх. Но не успела преодолеть и половины пути, как в расщелине раздался отчаянный визг. На миг мне стало жаль мать, которая поняла, что потомства нет в гнезде. Пусть даже это огненевидимка, и сейчас она поджарит мне пятки.

Запоздало я раскаялась, что забрала все. На что мне пять? Хватило бы одного, а твари, может, не было бы так обидно.

Смутно помню, как взлетела наверх, нырнула в коридор, как чувствовала приближение жара, как начали закручиваться в спирали волоски, выбившиеся из тугого узла на макушке, и нагрелись пряжки одежды, как темнота хрипела и жестко терлась о камень, мимо которого я только что промчалась. Огненевидимка слишком велика, чтобы преследовать человека в лабиринте, но коридор, как назло, расширялся.

Вот оно, спасение! Знакомая щель. Правда, мы с Тодро играли здесь лет десять назад, когда были куда меньше. Я с разбегу нырнула в дыру, вытянув руки с мешком и корзиной перед собой. Набила синяков на локтях и коленях, но тут уж не до красоты. Когда, извиваясь ужом, ползла по лазу, ногу хлестнуло раскаленное щупальце. Я зашипела от боли, но не остановилась.

Горестный визг невидимой твари означал, что я спасена. Душа недр! Я внезапно обмякла от облегчения. И почувствовала, что задыхаюсь. Щель была слишком тесной, она не давала вдохнуть полной грудью, а бедра, кажется, застряли... Ну нет! Пещеры у меня в крови, и пока ни разу не подводили. Цепляясь пальцами и отталкиваясь подошвами, я все же продвигалась. Боль накатывала волнами. Ход изгибался; мне приходилось расплющиваться и собираться, обламывать ногти и выворачивать руки из суставов.

Ослепительный свет ударил по глазам так, что я едва не потеряла сознание. Воздух волной полился в легкие. Издалека донесся детский крик.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем голова начала что-то соображать. Я лежала на полу, подобрав под себя руки и ноги. Светляки в корзинке уже разгорелись, как бывает днем. Все тело болело, от безрукавки и даже кожаной юбки остались одни лохмотья.

С трудом поднявшись на ноги, я побрела домой. Я слышала крик ребенка - значит, поселок недалеко. Что это был за свет? Уж дело не в жалких козявках в корзине. Так ярко бывает только снаружи, где ходит Слепящее Светило. Может, это яйца? Откуда мне знать, как они себя ведут, у меня никогда не было ни одного.

- Н-да, Анум, - поцокала языком Двани, перебирая узловатыми пальцами горшочки с целебной мазью. - Вот так прихорошилась ты перед Танцем невест!

Из-за обильной седины, серебрящей светлую косу знахарки, и частым морщинкам у глаз Двани казалась старухой, хотя ее дочь Имра почти моя ровесница. В их тесном каменном закутке стены были изрыты нишами для снадобий, словно ходами мелкозубок. Над столом висела связка чуть живых светляков, а пол занимали две постели из вытертых от времени мехов - вот и вся обстановка.

- А ты сможешь танцевать? - встревоженно спросила Имра. Она сидела передо мной на корточках и аккуратно смазывала страшноватый вздувшийся ожог на щиколотке.

- О, не сомневайся, - улыбнулась я. Если кто и может нынче пропустить выход в круг, то не я.

Не важно, что будет у меня болеть и как сильно. Сегодня лишь одна девушка встретит неотрывный взгляд жениха. Лишь одной будет протянута чаша с хмельным цветочным настоем. Лишь ей будет позволено решать, пить ли, и принимать ли золотую цепь, запирающую вход в пещеру мужчины.