***********************************************************************************************
Что ты значишь
========== Пролог ==========
В отделении интенсивной терапии резко пахло нашатырем и едва уловимо - сладким морфием. Эти запахи внушали беспокойство, учащали пульс и заставляли задыхаться на резких болезненных вдохах.
Макс схватил жену за холодную руку, безвольно соскользнувшую с живота, но врач-ассистент уверенно его отстранил, толкая каталку по коридору в сторону операционной. Тонкая рука Яны свесилась вниз, слегка покачиваясь при попадании колес каталки в промежутки между кафельными плитами, и это незамысловатое зрелище лишило Макса последних душевных сил. Шрамы на коже горели, шею и живот саднило и драло, но сейчас он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме бледного осунувшегося лица Яны, ее растрепавшихся, вылетевших из захвата заколки волос.
- Что с ней? - глухо спросил Макс и не узнал собственного голоса - такой неприкрытый страх в нем сквозил, словно он знал по краткому обмену взглядами медбратьев, по хмурой складке между бровей врача, что ничего хорошего ожидать не приходится. Сердце мучительно сжалось.
Макс пытался поспеть за широкими шагами хирурга, бесстрастно глядящего на бланк с отчетностью, и едва сдерживал себя, чтобы не зарычать от бессилия и не выбить ненужные бумажки из рук врача. Ему всего лишь нужно было знать правду.
- Эклампсия, - пробормотал хирург сквозь тряпичную маску и распахнул дверь реанимационной палаты перед ассистентами, тут же вкатившими Яну внутрь. Медбратья легко подхватили ее и перенесли на койку, ярко освещенную диодными лампами. Хирург прислушался к хлюпающему дыханию Яны и ее слабому стону, а потом сказал в ответ на непонимающий потерянный взгляд Макса: - Это тяжелая поздняя стадия токсикоза. Видимо, авария вызвала у нее приступ.
Мир на мгновение замер на периферии зрения мутным нечетким пятном, а сердце забилось о реберную клетку, как у загнанного в ловушку зверя. Макс приложил трясущуюся ладонь к насквозь промокшей от крови рубашке на боку в том месте, где разошелся наскоро зашитый шов.
- Что… что это значит? - пробормотал он, наблюдая за тем, как ассистенты подкатывают ближе тележки со стерильными стальными инструментами, как наполняют тазы теплой водой.
Хирург взял из пачки на столе пару новых латексных перчаток и натянул их на руки.
- Послушайте, - сказал он устало с тем оттенком отеческой ласки, которая не подобает врачам и потому всегда говорит о серьезности положения. В его глубоко посаженных глазах под кустистыми седыми бровями промелькнуло выражение сочувствия, заставившее Макса пропустить пару вдохов от объявшего его напряжения.
«Яна. Как же так вышло, Янка. Прости меня, родная. Прости, не уберег. Я вас не уберег. Яна…»
- Послушайте, Максим, - повторил хирург. - Вы уже большой мальчик, с вами можно говорить начистоту, правда? - Макс жестко кивнул, нетерпеливо машинально дергаясь ему навстречу. Яна снова застонала, когда медбрат стер полотенцем выступившую на ее высоком лбу испарину. Живот под вечерним платьем для беременных стал свинцово твердым от напряжения. Темные чуть вьющиеся волосы обрамляли ее узкое лицо, подчеркивая нездоровую бледность кожи. Губы алели, словно налитые жаром, на них блестели крупные капли пота и сбежавших по скулам слез. Веки подрагивали, мокрые ресницы слиплись, и на щеках остались черничные потеки макияжа.
«Яна не плачет. Яна же никогда не плачет. Янка…»
- Говорите, - поторопил Макс. Горячая кровь сочилась из разошедшегося шва, но он даже помыслить не мог о том, чтобы вернуться в свою палату. Прокушенную губу, которую с час назад зашили тонкой медицинской нитью, ощутимо саднило. - Говорите все, как есть.
- Иногда женщин убивает один приступ, - сказал хирург, и тон его ощутимо смягчился. - Иногда они переживают с десяток. Сейчас Фролов введет ей магнезию, чтобы снизить давление. Будем делать кесарево, - он поморщился, и его губы за маской наверняка сомкнулись в жесткую линию. - Если не сделать этого сейчас, мать погибнет. Оба, и она и ребенок, сильно пострадали в катастрофе, потеря крови вызвала судороги. Будем молиться, чтобы все прошло хорошо.
Желудок болезненно свело в рвотном позыве. Лицо обожгли предательские слезы. Перед глазами все поплыло, а с губ непроизвольно сорвался полный муки хрип, как бесполезная мольба:
- Яна…
- Успокойтесь, - сказал хирург строго. - Успокойтесь немедленно. У вас так все швы разойдутся. По хорошему, надо вернуться в палату и ждать. Пожалейте себя, сколько крови вы потеряли. Головокружение - это приятный минимум для вас сейчас.
Яна задергалась на койке и надсадно захрипела. Судорога скривила ее лицо и молниеносно распространилась по всему телу. Лицо, только что отливавшее мраморной бледностью, приобрело синюшный оттенок. Ноги дернулись, с левой ступни свалилась туфля, и Макс увидел, как сильно отекли ее лодыжки. Яна стиснула челюсть, как если бы превозмогала нечеловеческую боль, сжала ладони в кулаки, на ее губы выступила кровавая пена и потекла по дрожащему подбородку.
И тут она распахнула глаза, свои полные первобытного ужаса и непонимания серые глаза, глядя прямо на обмершего Макса.
- Вам нужно уйти, - сказал хирург, метнувшись к Яне и попытавшись отгородить ее собой от мужа. - Немедленно покиньте реанимационную. Фролов, проследите.
Один из медбратьев кивнул и решительно направился к Максу, но тот шагнул в сторону, грубо пихнул Фролова, пытаясь прорваться к невразумительно хрипящей Яне. Хирург схватил ее за запястье, удерживая на месте, а второй медбрат плотно приложил к ее лицу маску с наркозом.
Макс озлобленно закричал, когда Фролов неожиданно сильно для своего тщедушного телосложения толкнул его к выходу, когда надавил на уязвимый шов, пытаясь вызвать вспышку боли и обессилить.
Яна испуганно и едва ли осмысленно посмотрела на Макса из-под локтя хирурга и протянула в его сторону свободную руку, растопырив пальцы.
Остатки кровавой пены текли по ее шее, тело дергалось все медленнее, движения приобретали нарочитую мягкость, огромный живот поднимался на глубоких вдохах, полных приторного наркоза.
«Яна»
Воспоминание о том, как он в последний раз взглянул в ее глаза, выбросило Макса из сна, заставив вздрогнуть. Он застонал, резко садясь в кровати и комкая взмокшую от пота простынь в кулаках. Старый шрам поперек живота пекло от необъяснимой боли, сердце гулко стучало в груди, а в горле царапался надрывный отчаянный крик.
Прошло уже два года, два чертовых года, но он никак не мог забыть о том, что перед смертью Яна увидела, как он уходит. Как он уходит и ничем не может помочь.
========== Глава 1. Снова живой ==========
Тускло освещаемая уличным фонарем гостиная наполнилась запахом табака и ментолового шампуня. Влажный пар повалил из открытой ванной и тут же быстро растаял в прохладном воздухе просторной комнаты. Макс босиком прошелся до окна, потушил сигарету в пепельнице, распахнул верхнюю створку и обернул махровое полотенце вокруг бедер.
Потом на миг обернулся через плечо, окидывая помещение равнодушным взглядом.
С год назад он окончательно избавился от антикварной мебели, поручив секретарше нанять людей и распродать все ненужное на аукционах и рынках. Ему вдруг до глубины души стала ненавистна тяжеловесная неуклюжая мебель, которая так нравилась Яне, но за которой больше некому было ухаживать, любовно протирая от пыли итальянские каменные изразцы. Очень скоро желание сменить все, что бы напоминало о покойной жене, взяло свое, и Макс стал обставлять комнаты особняка новыми журнальными столиками, черными кожаными диванами и глубокими креслами в строгом дизайне; винтажный интерьер и нарочитая старина уступили место бежевому и стальному цветам хайтека. Узкие окна в деревянных рамах рабочие заменили на панорамные от пола до потолка, вынесли из дома небольшие серванты, свалили в пластиковые мешки вазы из венского хрусталя, помпезные торшеры, резные рамки из-под фотографий. Картины сняли и убрали на чердак, затянув оголившиеся участки стен фотообоями, на полу и перед каминами расстелили звериные шкуры. Особняк, до того стилизованный под антураж прошлого века, стал выглядеть современным, но вместе с тем обстановка в комнатах и в гостиной, больше похожей теперь на просторный лофт, не стала смотреться скуднее.
