Эвальд взглянул на Канарейку словно через пелену, отступил назад, чтобы замахнуться ещё раз, отсечь голову ненавистному брату. Геральт среагировал молниеносно, полоснул его локоть мечом. Оружие Эвальда вылетело из рук, стукнулось о стену. Осталась глубокая, но неопасная царапина.

– А ты можешь подниматься, – необычно раздражённо сказал ведьмак. – Я аж отсюда слышу твоё дыхание и стук твоего сердца.

Квинто не сразу понял, что это сказали ему. Он приоткрыл глаз и, увидев, что все смотрят на него, приподнялся на локте.

– Что-то я притомился, – неловко протянул он. Отвернулся в сторону, почесал шею.– Спасибо… Они бы меня зарубили. Я не воин.

– Будешь должен, – улыбнулась Канарейка, сама до конца не понимая, что её дёрнуло выкрутить этакий финт.

– Ты мне сразу понравилась, – широко и бесстыдно улыбнулся Квинто, вставая из кучи золота. Естественно, куча эта несколько уменьшилась. Не простой же смертный на ней валялся мёртвым, а Квинто.

Золото приятно отягощало карманы, Канарейка поймала ладонью собственный смешок, ведьмак осматривал сокровищницу в поисках Дома Борсоди.

Вдруг послышался страшный визг, глухой удар, а затем – несколько звонких. Золотой кубок проломил Хорсту Борсоди череп, а затем упал из рук Эвальда на землю, подпрыгнул на ступени и ударился о какой-то ящик.

Тело Хорста безвольно и тяжело рухнуло на пол, обагрило сокровища кровью.

– Ничего личного, Геральт, Канарейка. Я не мог оставить его в живых.

Ведьмак нахмурился.

– Ты обещал мне Дом Борсоди. Выполняй обещание, и я уйду. Мне надоело здесь торчать.

Канарейка видела, что ведьмак закипал, хотя усиленно делал вид, будто как всякий другой ведьмак не испытывает эмоций.

Интересно, только Геральт такой? Если нет, то что за дурак это в конце концов придумал? Этот дурак видел ведьмака в бешенстве? Канарейке вот довелось, и ей не хотелось наблюдать этого снова. Вряд ли Эвальд станется таким удачливым и тоже окажется бессмертным.

Квинто тоже почувствовал напряжение. Канарейка отступила в тень, незаметно вытащила несколько ножей.

– Я не смогу сдержать своего обещания.

Эти слова подобно пыли зависли в воздухе, а потом продолжили плавное долгое падение в тишине.

Канарейка успела досчитать до десяти, когда по двери с обратной стороны что-то с силой бухнуло. Совершенно отчётливо стали слышны крики стражников и глухие удары.

– Сейчас расклад сил не на твоей стороне, – спокойно сказал ведьмак.

– Милсдари, предлагаю забрать всё необходимое прямо сейчас и искать этот ваш запасной выход! – воскликнул Квинто.

– Он прав, – подтвердила Канарейка. – Я не планировала к утру болтаться в петле!

– Брось, ведьмак, – сказал Эвальд обычным спокойным, размеренным голосом. Он будто не слышал Канарейки и Квинто. – Что вы сделаете? Ты ранен и слаб, медвежатник просто слаб, а убийца, я так понимаю, зареклась убивать?

– А так ли обязательно сейчас убивать? – спросила Канарейка, стараясь выглядеть строго и серьёзно, несмотря на зарождающуюся внутри панику. – Геральт, что тебе нужно?

– Дом. Я не знаю, что это значит.

– Быть может, эта шкатулка? – спросил Квинто, указывая на постамент со шкатулкой в форме дома.

– Только шкатулка? – спросила Канарейка.

– Внутри ценные бумаги, я не позволю их вам забрать.

– Нам не нужны бумаги, – сказал Геральт. – Забирай их, а мне отдай шкатулку. И разойдёмся мирно.

Квинто предпочёл бы крыс истреблять, и на месте ведьмака уже давно бы просто снёс Эвальду голову. Хорошо это или плохо, он не был на месте ведьмака. Сам, со своими навыками и силой он мог разве что самостоятельно проткнуть своё пузо мечом Борсоди.

Канарейка тоже ещё пару месяцев назад предпочла бы разобраться с этим делом быстрее и проще. А теперь при мысли об этом ком вставал в горле, начинало сводить пальцы. Хотелось, чтобы это скорее закончилось. Все это. Дом, стража, Орден, желания, Ольгерд…

Геральт предпочитал не трогать людей, пока они сами не бросались ему на меч. Эвальд до сих пор не бросился и этим зарекомендовал себя как здравомыслящего человека. Ведьмак надеялся, что сегодня больше не придётся проливать кровь.

Эвальд оглядел этих троих. Они сдерживались. Его блеф не действовал.

Но в конце концов, зачем ему сдалась именно шкатулка?

Борсоди встретился крысиными глазками с кошачьими глазами Геральта и кивнул:

– По рукам.

========== XXII. Начало ==========

– Не понимаю, – Мистле отвернулась, – почему ты

не уйдёшь, если тебе так плохо со мной.

– Не хочу быть одна.

– И всего-то?

– Это очень много.

Мистле и Цири

Было слышно, как наверху, над пристанью, гремят доспехи стражников, сыпется ругань и трещат факелы.

Эльфка, ведьмак и двое мужчин стояли на хлипком деревянном помосте, куда их вывел тайный ход из сокровищницы.

Эвальд Борсоди был доволен. Пусть далеко не всё пошло по его плану, но своей цели он достиг. Как теперь он будет присваивать себе имущество покойного брата, был уже посторонний и неважный, но интересующий Канарейку вопрос.

Квинто очень неплохо нажился на этом деле, и, вероятно, мог теперь на время оставить своё ремесло. Но главное – он был жив.

Геральт выполнил второе желание Ольгерда фон Эверека, и теперь нужно было только отнести шкатулку ему.

А что до Канарейки… Денежный долг ведьмаку она вернула, нужно было отдать деньги атаману и заплатить Бьорну за постой. И всё. Она свободна. Пора уходить.

– Весьма благодарен и рад встрече с вами, – улыбался Квинто, обнимая, словно месячного младенца, вазу из чистого золота с инкрустацией махакамскими бриллиантами.

– Особенно с тобой, – это взломщик говорил Канарейке. Отпустил даже одной рукой свою драгоценную вазу, галантно поцеловал запястье эльфки.

Сказал бы ему кто дюжину дней назад, что он будет так благодарен и обязан оксенфуртской Канарейке, он бы рассмеялся или покрутил пальцем у виска. Правда же, полное сумасшествие.

– Если тебе надо будет что-то продать, заходи, ведьмак, – не скрывая своего довольства, сказал Эвальд Борсоди. Геральту было немного досадно от того, что Незнакомец обманул его и всё же получил то, чего хотел. И было совершенно непонятно, совесть или гордость виновата в этих чувствах.

Квинто чуть ли не светился от счастья, чем мог бы привлечь внимание стражи в замершей на улице облачной ночи. Взломщик смотрел на Канарейку, сложив губы в полуулыбку, хотел что-то ещё сказать ей. Вот только сказать ему было совершенно нечего.

– Прощайте, – эльфка махнула рукой, зашагала в сторону причала. Хорошо, что это закончилось. Она никогда в жизни больше не хотела видеть Эвальда и Квинто.

Ведьмак кивнул мужчинам и последовал за Канарейкой. При ходьбе она всё ещё заметно прихрамывала.

– Кажется, я начинаю привыкать к тому, что ты прикрываешь мне спину, – хмыкнул ведьмак.

– Не надо к такому привыкать, – устало улыбнулась эльфка. – Утром я уезжаю.

Геральт и Канарейка шли по узкой тёмной улочке. Стражники известили о своём приближении громкими переругиваниями, ведьмак и эльфка молниеносно, не сговариваясь, спрятались за ящиками по обе стороны улицы. Просидели так с минуту, пока патруль не прошёл и стал неслышим, вышли и зашагали дальше.

– А О’Дим? – спросил Геральт.

– Что О’Дим?

Ведьмак не знал, что. От прямых вопросов оба уклонялись, не желали ничего говорить.

– Ну а тогда Ольгерд?

Канарейка шагала, смотрела вперёд, хмурясь.

– Вы же с ним… – начал Геральт.

– Как думаешь, ведьмак, почему девушек вечно тянет на плохих и ужасных парней, грубиянов, а не на хороших ведьмаков?

Геральт взглянул на неё. Она хитро улыбалась, в глазах её бегали бесята. Он как-то даже подхватил её игривое настроение.

– Ну, не так уж я и хорош. Вечно шляюсь где-то, возвращаюсь словно с того света, разбрасываю мечи и посуду за собой не мою.