Физически закаленный, выносливый, Юра не боялся перегрузок, более ощутимых в кабине воздушного стрелка. При любом нашем маневре всегда точно ложились в цель его пулеметные очереди. В воздушных боях в первый же месяц наших совместных полетов сержант Добров сбил два истребителя противника.
Метко стрелял Добров и по наземным целям. Не однажды выводил он из строя своими прицельными очередями паровозы, поданные под вражеские эшелоны, расчеты зенитных нушек. "Та-та-та-та!" - вдруг начинал дробно бить пулемет, и тут же Добров докладывал:
- Зенитка замолчала, командир!
Можно было позавидовать осмотрительности сержанта. Не припомню случая, чтобы к нам хотя бы раз подобрался незамеченным "мессер" или "фокке-вульф".
Правда, иногда возникали такие моменты, когда приходилось вступать в бой в явно невыгодных для нас условиях. В таких трудных ситуациях и помогала слаженность действий в экипаже. 13 июля нашему полку было приказано нанести удар по отступающему противнику на болховском направлении, уничтожить его танки и живую силу в поселках Сорокино, Уколицы, Кирейково.
Истребители прикрытия выделялись от 172-го истребительного авиационного полка. Они должны были встретить нас над аэродромом Зубово. Первая группа штурмовиков, которую повел капитан Селиванов, пошла на цель с большим эскортом из восьми истребителей. А вторую нашу четверку никто не сопровождал.
- Кому густо, а кому пусто! - иронизировал наш ведущий капитан Малинкин.В штабе путают, а мы отдувайся. Что ж, пойдем без прикрытия!
Мы продолжали полет. По дорогам тянулись отставшие повозки с поклажей, брели небольшие группы гитлеровцев. Обгоняя их, мчались автомашины. Все это были неподходящие цели, на них не стоило тратить боеприпасы.
Но возле поселка Сорокино фашисты успели занять оборону. Они даже подготовили для своей пехоты траншеи полного профиля. На огневые позиции встали танки и самоходки. Для них тоже были подготовлены глубокие обвалования. Только башни танков с длинными стволами пушек да хоботы самоходок виднелись над землей. Чуть подальше в глубине обороны расположились огневые позиции двух тяжелых минометных батарей. Вдоль дороги тоже поспешно окапывались орудийные расчеты гитлеровцев.
Мы пролетели дальше на запад, а потом капитан Малинкин сделал разворот и с ходу пошел в атаку на танки и самоходки противника. Ведомые точно повторили действия ведущего и вслед за ним сбросили бомбы на огневые позиции гитлеровцев. Через визир прицела мне отчетливо было видно, как горят фашистские бронированные коробки.
- Цель накрыта! - доложил сержант Добров, наблюдавший за взрывами наших ПТАБов.
Эрэсами и из пушек мы обстреляли гитлеровские батареи, разогнали фашистов. А затем капитан Малинкин повел нас вдоль линии фронта. Замысел нашего ведущего нетрудно было понять. Когда мы летели на запад, навстречу нам на восток проплыла группа Ме-110. Мы разминулись с ними на встречных курсах. Боевая интуиция подсказывала нашему командиру, что мы еще можем перехватить стервятников. И точно: мы увидели их! Фашистские летчики безнаказанно бросали бомбы на наши войска. Времени на раздумья не было.
- Идем в атаку! - передал по радио Малинкин и переложил свой самолет с крыла на крыло, точно пробуя его маневренность.
Наш командир никогда не упускал возможности сразиться с гитлеровцами в воздухе. И в тот раз капитан Малинкин руководствовался прежде всего чувством долга, интересами войскового товарищества. Надо было заступиться за пехоту, хотя бы разогнать нахальные "мессеры".
Против нас оказалось тринадцать бомберов и четыре "фокке-вульфа". Хотя мы никогда не признавали простого численного преимущества, но в тот раз оно бросалось в глаза.
Мощным залпом командир снял одного "мессера". Но тут же вышел из строя и потянул на свою территорию младший лейтенант Зиновский. За его штурмовиком шел длинный шлейф черного дыма. Значит, сбит. Видно, по мотору пришлась вражеская пулеметная очередь. Еще один "мессер" удалось вывести из строя мне. Он тоже задымил и ушел со снижением на запад. А затем и я остался без ведомого: сбили Петрова.
Это была ощутимая потеря. Но зато наши наземные войска получили передышку, да и воздушный бой смещался на запад: мы яростно теснили противника. Огненные пунктиры чертили небо во всех направлениях.
Молодцами оказались наши воздушные стрелки - начальник связи эскадрильи младший лейтенант Смирнов у капитана Малинкина и мой сержант Добров. Из пулеметов они били по врагу короткими очередями. Своими докладами вовремя предупреждали нас об опасности.
- Справа сзади, удаление триста метров, - два "мессера", - информировал меня Добров. И я мгновенно выполнял разворот со скольжением.
Но воздушный стрелок продолжал кричать:
- Круче командир, еще круче!
От крутых виражей перегрузка была настолько велика, что под Добровым оборвалось сиденье. Как уж он там ухитрялся стрелять после этого, для меня оставалось загадкой. Но наш пулемет не молчал. Ни один фашистский истребитель так и не смог удержаться в хвосте штурмовика. Или противника отгонял Добров, или гитлеровец проскакивал мимо и попадал под огонь моих пушек. .
В самый разгар боя вдруг что-то случилось с Малинкиным. Он резко развернулся и со снижением пошел на нашу территорию. Стремясь прикрыть командира, я доворачивал свой штурмовик, атакуя то один, то другой "мессер". Но еще два фашистских самолета увязались за машиной Виктора Александровича и почти в упор выпустили несколько очередей.
Упал ли капитан Малинкин или сел на вынужденную, в тот момент ни я, ни мой воздушный стрелок не знали.
- Добров, где самолет командира?
- За лесом не видно, товарищ старший лейтенант!
И тут же заработал пулемет Доброва. Без подсказки воздушного стрелка на всякий случай сделал разворот. И опять пришлось резко переложить самолет, чтобы избежать столкновения с подбитым "мессером". Меткая очередь Доброва попала в бензобаки. Истребитель противника взорвался в воздухе.
- За капитана Малинкина! - доложил Юра.
Еще одним гадом стало меньше, но остальные продолжали наседать. Наше спасение было в беспрерывных атаках. Стоило только показать противнику спину, как нас немедленно сбили бы. Так как мы крутились в кольце врагов, то гитлеровцы опасались попасть друг в друга. Учитывали и мы это обстоятельство.
Но вот мой воздушный стрелок доложил:
- Патроны кончились, командир!
- Отстреливайся... из ракетницы!
Перехожу на бреющий полет, упрямо думая лишь о том, что и у противника должно закончиться топливо, иссякнет в конце концов и запас патронов. На это мы рассчитывали... и не ошиблись. Один за другим фашистские самолеты вынуждены были выйти из боя.
Меньше минуты понадобилось на восстановление ориентировки. Из четверки штурмовиков возвратился на аэродром только наш экипаж. Под вечер пришли пешком Петров и Зиновский.
На аэродроме уже было известно о гибели капитана Малинкина и летевшего с ним за воздушного стрелка начальника связи эскадрильи младшего лейтенанта Смирнова. Не стало Малинкина, любимца полка, вдумчивого командира и педагога, неутомимого пропагандиста передовых методов боевого применения штурмовой авиации. Он погиб как герой в священном бою вместе со своим боевым товарищем младшим лейтенантом Смирновым.
Почему же нас, уже достаточно обстрелянных летчиков, так сильно потрепали фашистские стервятники? Значит, что-то не додумали. Нет, так воевать нельзя! Надо и на подобный случай иметь вариант тактических контрдействий. Например, маневр "ножницы" довольно эффективно использовался многими экипажами. Хорош был и оборонительный круг. Но чтобы успешно применять его в бою, нужно иметь шесть - восемь самолетом. Тогда нет разрывов между штурмовиками, можно маневрировать, делать небольшие отвороты для ведения огня по атакующему противнику. А когда всего четыре самолета, настоящего круга не получалось. Нужно было искать какой-то новый тактический прием.
Своими соображениями я поделился с летчиками Евграфом Селивановым и Анатолием Васильевым. Они, оказывается, тоже думали над этим вопросом. Вместе мы вычертили схемы, рассчитали наиболее выгодную скорость маневра, определили допустимые углы доворотов на цель. На бумаге что-то получалось. Нужно было проверить этот вариант в воздухе.
